Транзитом до Скорпиона

— Ну, Дрей Прескот! Одно слово! Одно слово — вот и все, что я прошу!

Я был не настолько глуп, чтобы воображать, будто смогу легко пережить такой прыжок. Это будет рискованная ставка с соотношением шансов отнюдь не в мою пользу. Я мог легко расшвырять чуликов, выхватить шпагу, пробить себе дорогу сквозь них и попробовать сбежать в муравейнике дворца. Но я считал, что Натема не швырнет меня в вечность. Конечно, она с рождения привыкла делать все, что угодно, и получать все, что захочется. Но если она возомнила, что любит меня, то станет ли меня уничтожать?

Я подобрался, готовый извернуться, как зорк, и швырнуть в пространство держащих меня желтобрюхих трусов.

— Одно слово, Натема? Одно слово я тебе уделю! Нет!

Я услышал пронзительный крик Делии и шум завязавшейся борьбы. Я подтянулся на одной руке, и чулик, ахнув, попытался удержать меня.

— Что здесь происходит?

Произнес это резкий, сильный голос, тоном человека, привыкшего к абсолютной власти. Чулики втащили меня обратно. На крыше с душистым садом происходила немая сцена.

Все рабы пали ниц. Делию держали двое чуликов. Натема грациозно склонилась в подобии реверанса. Человек, к которому были адресованы эти многочисленные знаки подобострастного уважения, был, похоже, не кто иной, как отец Натемы, Глава Дома, Кидонес Эстеркари, кодифекс города собственной персоной.

Это был высокий суровый человек с мрачными складками морщин вокруг рта и надменным черным светом в глазах. Волосы и борода у него были тронуты сединой. Он стоял, высокий, одетый с ног до головы в изумрудный цвет Эстеркари, с усыпанными драгоценными камнями шпагой и кинжалом на боку, и я гадал, скольких рабов он убил, сколько человек проткнул на дуэли и в стычках брави. Лицо его ясно показывало практичную одержимость властью, жажду обладать этой властью и безнаказанно ее применять.

— Ничего, отец.

— Ничего! Не пытайся надуть меня, дочь. Этот раб спутался с твоей девушкой? Говори, Натема, клянусь кровью твоей матери.

— Нет, отец. — Натема опять приняла привычную надменную позу, — Эта девушка ничего для него не значит. Он сам так сказал.

Черные глаза пронзили взглядом меня, Делию, дочь. Руки в перчатках стиснули рукоять шпаги.

— Ты обручена с князем Працеком из Дома Понтье. Он прибыл сюда переговорить с тобой об организации свадьбы. Я, как и положено, уделил внимание финансовому боккерту.

Из толпы знати в изумрудно-зеленых одеждах позади кодифекса вышел молодой человек. Я увидел также Галну, с белым и злым лицом, как и всегда. Молодой человек был одет в лилово-охровые цвета Понтье. На боку у него висела невероятно пышно изукрашенная шпага. Он взял руку Натемы и поднес ее ко лбу. Его лицо с резкими чертами было несколько кривобоким, но держался он тем не менее с достоинством.

— Принцесса Натема, звезда небес, возлюбленная Зима и Генодраса, ало-изумрудных чудес неба! Я прах у ваших ног.

Натема ледяным тоном дала какой-то официальный ответ. И посмотрела на меня. Кодифекс поймал этот взгляд. Он сделал знак, и воины-люди схватили меня и Делию.

Они приволокли нас пред очи кодифекса. Натема вскрикнула. Он велел ей замолчать.

— Не думай, будто я не знаю, что значит мишурный наряд этого раба! Клянусь кровью твоей матери, ты, кажется, принимаешь меня за дурака! Ты подчинишься! Все остальное — ничто! — Он сделал повелительный жест. Убейте его и девушку. Убейте обоих рабов. Немедленно!

Глава 14

МЫ С ДЕЛИЕЙ И ГЛОАГОМ ЕДИМ ПАЛИНЫ

— Убейте обоих рабов! Немедленно!

Я пнул благородного кодифекса в чувствительное место, выволок двух стражников вперед себя и швырнул их, спотыкающихся, в изумрудно-зеленую кучку знати, выхватил шпагу у кодифекса из ножен и двумя быстрыми, жесткими выпадами убил стражей, державших Делию. Свободной рукой схватил ее за руку и бегом потащил к лестнице в конце сада на крыше.

— Дрей! — прорыдала она. — Дрей!

— Беги, Делия с Синих гор! — крикнул я. — Беги!

Внизу, где лестница заканчивалась дверью, отделявшей покои знати от жилых помещений рабов, меня постарались остановить двое охранников — и поплатились за старания жизнью. Я захлопнул за ними двери, и мы бросились бежать.

Рабы, шедшие по своим делам, смотрели на нас тусклыми глазами. Покупатели новых рабов и надсмотрщики вроде Нижни с ходу отдубасили много спин, чтобы с самого начала вселить страх и отчаяние, что является необходимым для раба. Нам не мешали. Нас словно не замечали. Я надеялся, что все же через месяц-другой рабы обретут какое-то подобие обычной способности к болтовне, пересудам и любопытству.

— Куда мы бежим, Дрей? Что нам делать?

Я хотел пасть на колени перед этой лучезарной девушкой и молить о прощении. Если бы не я, она сидела бы в Дельфонде и была бы счастлива в лоне семьи. С каким презрением и ненавистью она должна относиться ко мне! И, что еще хуже, из-за подозрения, что я люблю ее, она могла умереть! Часто ли можно сказать такое о нежеланном мужском внимании к девушке на Земле?

— Скорей, — сказал я.

В своей комнате я откатил кровать на колесиках. Глоаг поднял пораженный взгляд, увидев Делию. Глаза его расширились, и он присвистнул.

— Ходу, дружище Глоаг, — бросил я резко, заставив его вскочить, а Делию — вздрогнуть.

Мы выскочили за дверь и помчались по лабиринту коридоров. В одной нише подальше от своей комнаты я содрал с себя дурацкий наряд. С помощью шпаги мы смастерили набедренные повязки для меня и Глоага и тунику для Делии. Я почувствовал теплое восхищение тем, как она принимала свою наготу в нашем присутствии. При столь отчаянном положении, в котором мы оказались, лицезрение розовой кожи мало что значило.

Мы стояли, готовые двинуться дальше. Делия собралась в отвращении вышвырнуть жемчуга, но я удержал ее и попробовал одну из бусин на зуб.

— Настоящие. Сгодится на что-нибудь.

Затем меня поразила мысль о потрясающей несправедливости. Такая гордая принцесса, как Натема, не станет одевать своих рабынь в поддельные жемчуга, такое поведение было бы показателем безвкусицы и неотесанности. Точно так же, разве стала бы она одевать человека, которого надеялась сделать любовником, в поддельные самоцветы? Думаю, мои пальцы чуточку дрожали, когда я рылся в куче брошенной одежды.

В огромном тюрбане, унизанном камнями кушаке и туфлях самоцветы оказались настоящими.

Это я знал точно. Я бросался в атаку, глотая пороховой дым не ради славы. Бывая у лондонского ювелира, я перебирал драгоценные камни именно для такой надобности.

Я держал в руках целое состояние.

— Скорее, — скомандовал я и засунул камни в складку ткани внутри набедренной повязки. Вокруг талии у меня был застегнут широкий кожаный пояс, взятый у воина в стальной кольчуге. Мы шли коридорами, известными Глоагу. Он держал в руке копье. Я бы не рискнул встать сейчас у него на пути.

На жесткой, мышиного цвета шкуре Глоага я заметил над левой лопаткой след клейма, вензель, соответствующий буквам К. Э. Натема обезображивала прислуживающих ей рабынь, которых видела ежедневно. К моему бесконечному облегчению, Делию, пробывшую на кухне, по ее словам, всего один день, не заклеймили. Меня, как потенциального любовника принцессы, тоже не стали клеймить.

Мы удостоверились, что в материале избранной нами одежды нет ни одного изумрудно-зеленого клочка. Я накинул на плечи в качестве плаща короткий алый квадрат и заставил Глоага сделать то же самое.

Он находил дорогу с безошибочной точностью, пока мы не добрались до узкого, пыльного, заросшего паутиной коридора внизу дворца, где с одной стороны сквозь трещины между массивными базальтовыми блоками сочилась вода. У нас будет больше шансов ночью, когда два солнца зайдут в буйстве топазовых и рубиновых красок и, если повезет, между первой из семи лун и землей проплывет небольшое облачко. Подобно любому моряку, узнав однажды положение с приливом и луной, я постоянно держал эти сведения в голове, готовый в любой момент выдать точное положение того и другого. На Крегене приходится учитывать семь лун и их фазы; но я автоматически был уверен, что смогу сказать, когда наступит самый темный период ночи.