Страница 10 из 12
1
Целый прапор провожал рядового конвоира. А еще овчарка на поводке. Трое против одного подследственного? Или так его ссат? Не, Шрам, ты о себе возомнил. Никого пока не сподобился как следует напужать. Здесь по крайней мере.
«Найки» на липучках отпружинивали от пупырчатых металлических листов пола. Мимо уныло и однообразно проплывал, словно гуляешь по дешевой компьютерной бродилке, серо-белый коридор.
Что-то не устраивало Шрама в оказанной чести. Так, отматываем катушку назад. Лязги, громыхание, «Заключенный Шрамов, на выход!»… А вот на кой ляд прапору было гундеть, якобы заполняя время, пока Шрамов шел к двери:
— Недолго удалось покайфовать, — и потом, за дверью, — Нечего было злить нашего нового зама. Для него человеки хуже зверей. Тут один сержантик собаку пнул, так чуть квартальных не лишился. Чеченец — он и есть чеченец. Газават, кровавая месть.
Кусок балабонил, как и положено куску: громогласно, похохатывая над своими плоскими, как трахнутая камбала, приколами. Типа скучно лямку тащить, так хоть поострю. А самолично приперся кусок, так как замполит, небось, велел проследить за доставкой. Все вроде укладывается. Но ох свербит…
Закончился длинный, будто прямая кишка великана из сказки братьев Гримм, коридор, он же переход в другой корпус. Защелкнули за спиной очередную решетку, возле которой заключенный Шрамов не в первый раз за эту прогулку, дожидаясь пока отворят, отдыхал лицом к стене. Потом вывели на лестницу. Мерзко задребезжали под ногами металлические ступени.
«Гнилой расклад за версту воняет. Тут тебе и излишний по ситуации прапор, и его стремный треп. Болтовня-то уж больно конкретная, богатая на информацию. Навертелось само собой, или навертели?»
Спуск по лестнице закончился. За решеткой, за что-то удостоившейся быть выкрашенной (и недавно) черным лаком, открылся — вот удивительно, блин, — очередной коридор. Дорожка коричневого линолеума…
И наконец пробило. Шрам аж споткнулся на ровном месте. И получил в спину пока что ладонью.
— Вперед! Дубьем огреть?
— Спину кольнуло, начальник. Радикулит, наверное, да? — Сергей изобразил кислую улыбку.
— Ничего, вылечим, — хохотнул кусок.
Все срослось. Типа озарило. Шрам понял — его ведут на убой. А прапор приплетен, чтоб указать на замполита пальцем. Надобно малявить до воли, кто повиновен в том, что нету больше с нами любимого Шрама. Переетить твою пятнадцать, как просто… Политрук-то в решетчатом заведении новый человек. Выходит, не пришелся местной кодле ко двору, надумали и его списать в утиль, а ликвидацию повесить на Шрамовых дружбанов. Дескать, отомстили за кореша.
Сразу потяжелели на двести кило стальные браслетики на запястьях рук, заведенных за спину. Броситься глушить вертухаев и псину конвойную ногами? Срепертуарить припадок? Доволокут. И браслеты в результате могут не отстегнуть. Завыть? Огреют, вырубят, опять же доволокут. Значит, выгодней прикидываться лохом. И соображать чего-то на месте.
Блин, теперь коридоры кажутся короткими, будто рукава у лилипута. А кусок с рядовым дубаком шлепают чересчур быстро.
— Стоять!
Шрам встал.
— К стене!
Выполнил и эту команду. Забряцала связка ключей. Вот ты какая та самая ПОСЛЕДНЯЯ дверь. Обыкновенная, хоть чем бы выделялась, хоть меловым крестиком каким-нибудь.
За дверью ждала костлявая. В каком же виде ее приготовили?
2
Ссученных он распознавал сразу. По масляным и бегающим глазенкам, по особым гадко-сладким улыбочкам, по фальшаково расслабленным стойкам ожидания, — из всех пор сочится перемешанная в равных долях борзота и сцикливость.
Хватило времени, ушедшего на расстегивание браслетов. Шрам уже находился за порогом хаты. Повернувшись к двери хребтом и просунув ладони в ячейки, приблизил замок наручников к вертухайскому ключу. Редко когда случается такое, что хочется подольше освобождаться от кандалов.
Сук четверо. Распределились полукругом, чтоб не загораживать друг другу дорогу к цели. Все как на подбор дебелые, отожравшиеся, в каждом не менее восьмидесяти кило. Один, который подпирает шконку, что-то нычит за спиной. Скорее всего, вырубать будут сразу. Предупреждены, да и сами должны понимать, что не с фраером дело имеют, который не всечется, куда его приписали.
Хлопок двери за спиной оглушил. Давненько Шраму не приходил на руки такой мизер, поди сыграй. Слабы шансики выйти отсюда живым. Впору бросать карты, заявлять «пас» и соскакивать с игры, правда, навсегда.
Сергей опустил руки в карманы, приклеился горбиной к двери («ой, холодна, но сзади не зайдешь»), ошкерился.
— Вечер добрый, люди.
— Наше почтение, уважаемый, — с паточной любезностью пробухтел брюхатый мужик в зеленой майке, с волосатыми плечами. — Проходи.
— Да я ненадолго. Сейчас обратно поведут.
В камере, небольшой, как раз на число обитателей, домашняя температура и вполне свежо. Да и уютно, блин. Стены обклеены голыми бабами, холодильник, чайник «мулинексовский», импортного вида фаянсовая параша, телек. Сукам, как и обычно на Руси, живется сахарно.
— Пока то сё, чаек погоняем, — общался брюхато-волосатый.
— Как я погляжу, вы сучьё позорное, — не снимая улыбку с лица, сказал Шрам. — Пидеры гнойные. Срать с вами в одном поле западло.
— Зачем людей обижаешь, человек? — слова плел брюхатый. И только он. Значит, сигнал тоже должен подать именно он. — Нельзя так с людями, не разобравшись, имен не спросив. Правду говорю, православные?
Вот оно. Поймал, просек, почуял Шрам выброшенный знак за вздох до начала, выдрал кулаки из карманов, да что ж ты тут всерьез поделаешь?! Но Шрам попытался поделать.
Они ломанули одновременно со своих четырех стартовых позиций. Слаженно, в рифму, надрочено. И никакого легкомыслия, без намека на фраерскую браваду. Опытные, бляха…
Сергей сорвался с места вместе с ними. Регбийная тактика — кто кого пробьет. Шрам прорывался к столу. Там ножи, там чайник, возможно, с кипятком.
Шрам вбил кулак в голову вставшего на пути. Вмочил, вложив весь свой вес, не жалея костяшек. Попал, остановил, но с ног не сбил. И бросил себя к стене, чуя шкурой, что сзади и сбоку настигают. А между стеной и тем, кому достался кулак, можно прошмыгнуть к столу.
Но опытные, ох не фраера. Сзади кто-то на опережение вцепился в рубашку.
Скинул бы его Шрам или протащил за собой к столу. Стол — единственное его спасение. Да оказалось беспонтово.
В ихнем, сучьем, сценарии (не раз, думается, проверенном в натуре) главным был четвертый, отсвечивавший в начальной расстановке, подпирая шконку. Он тоже рыпнулся вместе со всеми по сигналу в едином порыве, чтоб распылить внимание. Но, видать, попридержал ходули, а потом понесся наперерез. Эх, падлой быть, так они и штопают всегда: трое зацепляют терпилу в кольцо, отвлекают на себя, а последний подкрадывается. Его удар — центровой.
Просвистела черная кишка. И плечо враз онемело. Мало не показалось. Но ноздри по новой поймали запах резины. Резиновым шлангом, чем-то добавочно утяжеленным, на этот раз досталось по спине. А потом чья-то подсечка, повернувшая фотокарточку к потолку. Колено вонзается поддых. Тяжесть придавливает ноги к полу. И наконец шею опутало узкое и плотное, перекрывая дыхалку.
В легких запылала домна, огонь пожирал остатки воздуха, превращая легочную ткань в наждачную бумагу. В глазах смеркалось. Тело вспухало всеми мышцами и сухожилиями — но его умело держали прижатым к полу.
Шрам подергался, подергался и затих. Шрама протащили по полу и кинули спиной на стойки двухярусной шконки. Завернули хваталки за спину и, заведя за вертикальную трубу, соединяющую верхнюю и нижнюю койки, обмотали веревкой. Да, по сознанке кожи, именно капроновой веревкой, которой завязывают коробки на Восьмое марта в магазинах.
— Ну вот и амба, — брюхатый устало утер пот с хари, как после трудовой смены на рытье котлована, — Откукарекался петушок…