Страница 7 из 9
Маг вежливо приподнял кепку. Он задумывал ее обронить. (Не правда ли — шикарная находка?) Но кепка, не к селу проявив недюжинные аэродинамические свойства, полетела не вниз, а на бреющем и козырьком попала Ознобушке в глаз. Потерпевшая сторона интеллигентно промолчала.
А коварный витязь показал даме указательный палец. Это было так смешно, ну так смешно! Маг тут же выпрямил средний палец, но почему-то натолкнулся на непонимание. Тогда колдун задвигал ушами. Уж в этом искусстве противнику его не превзойти! Но жалкий трус и не попытался, он просто громко отрыгнул и деланно сконфузился. У доверчивой, желанной, наивной Ознобы от смеха на глазах выступили слезы.
Ладно, подумал Кощубей, не зря я пытал Оракула. И рассказал с выражением и «выражениями» о том, как царь вызывает финикийца, вандала и скифа. Этот выпад сластолюбивый Трахохотун парировал анекдотами о Надежде Константиновне, поручике Ржевском и Василии Ивановиче. Анекдотики так себе, и рассказчик из приблудного забияки, я вас умоляю, но почему-то дева зашлась набатным смехом.
Колдун утер выступивший холодный пот и поведал о том, как финикиец, вандал и скиф оказались на необитаемом острове. Но что один анекдотик перед выданной омерзительным витязем горячей десяткой анекдотов о Штирлице, Вовочке и новом русском?
«Ах, так?» — Решился маг ввести в бой свое главное оружие. «Получай, вражина!»
— Племя людоедов поймало финикийца, вандала и скифа. Вождь говорит: «Мы вас с удовольствием съедим, но если кто-нибудь выполнит одно из трех условий — отпустим. Или платите сто монет, или кушаете мешок червяков, или все племя вас пользует противоестественным образом». Финикиец отдает сто монет и уходит. Вандал выбирает мешок дождевых червей, съедает, уходит. Скиф тоже выбирает червяков. Съедает половину: «Больше не могу, пользуйте меня противоестественным образом». Полплемени отпользовало. «Больше не могу, вот вам сто монет».
— Недурственно, — почти перебил Трахохотун, не дав фараонше даже успеть улыбнуться. — А теперь моя байка. Плыли по морю пираты. Никакого женского общества. Тогда капитан приказал насверлить в бочке дырок соответствующего диаметра и отдать ребятам. Бочка вскоре наполнилась, ее засмолили и — за борт. Выловил бочку старый рыбак, наделал из содержимого свечей и продал в женский монастырь. Через энное время у монашек стали рождаться дети. Настоятельница провела расследование, изобличила рыбака. Общими силами засунули его в пресловутую бочку, засмолили и снова в море. Плывут пираты: «Здрасте, это наша бочка!» Выловили. Вскрыли. Там мертвый рыбак. «Жаль, передержали немного, а так отменный пират вышел бы».
Ознобушка упала на спину и задрыгала ногами. Смех ее душил, будто бюсгальтер, который на три размера меньше. Однако колдун не сдался и решил снова повторить анекдотец о людоедах, мало ли, с первого разу не дошло. А о мемфисских бегемотах ему рассказать уже не дали.
Трахохотуна отвели в спальню, Кощубея на улицу. Но не отпустили. Спустили полосатые штаны, крепко шнобелем в упор привязали к позорному столбу и облили задницу пахучей жидкостью. Колдун остался очень недоволен, что у него не спросили последнее желание.
Небо гневно заскрежетало прокуренными зубами туч. Вот-вот пустит первую струйку слюны. «Знакомый запах, — отрешенно подумал волшебник, он все еще переживал негодование по поводу скудного чувства юмора княжны и не вникал в текущие проблемы. — Мы это проходили в первом классе школы магов. Это лекарственная настойка на корнях какого-то растения. Кажется, помогает от сердца. Кажется, это валерьянка. Когда двадцать лет назад… Ой, что это?»
Из окрестных подворотен к голой душистой заднице Гандольфа устремились, жадно урча, рыжие, пегие, полосатые и даже сибирские и сиамские коты. С самыми недвусмысленными намерениями.
— ААААААААААААААААААААААААААААААААА!.. О, великий Осирис, клянусь никогда больше не подкладывать магнит под весы! — приблизительно так кричал колдун, полосуемый острыми, как взгляд продавщицы винного отдела, кошачьими когтями.
А в это время в опочивальне прекрасная Озноба заговорщически улыбнулась витязю:
— Милый, давай проведем эту ночь как-нибудь необычно.
Отрыгнув лишний раз для интенсификации легких доверительных отношений, бродячий меченосец наморщил лоб:
— Может, просто выспимся?
— Фи. Вам, мужикам, всем одного надо.
— Может, всю ночь будем смотреть по видику «Звездные войны», и я тебе покажу мои любимые места?
— Тогда уж лучше на компьютере рубиться в «Тетрис», — улыбнулась соблазнительно красавица.
— Кто проиграет, должен пачку чипсов, — кивнул Трахохотун, имя которого означало: «После первой не закусывающий».
(22 ч. 31 мин.)
— АААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!
(04 ч. 27 мин.)
Наконец коты, в поисках виртуальной валерьянки шинкующие задницу Кощубея, изодрали веревки. Колдун оказался на воле.
Как-то раз великий заморский мудрец Айгер ибн Шьюбаш собрал своих учеников и рассказал такую притчу: «Шир-Мамед, почтенный сын своих родителей, надумал заняться ремонтом. Купил красной краски, покрасил стены и потолок. На пол не хватило. Тогда он купил синей краски, покрасил стены и пол. Не хватило на потолок. Тогда он купил зеленой и коричневой краски, смешал и все покрасил. Но цвет вышел несколько неопределенный, и Шир-Мамеду не понравилось. Тогда он решил выкрасить все в черный и отправился в магазин покупать две банки черной краски. А в магазине выяснилось, что у Шир-Мамеда не хватает даже на одну. А теперь представьте его положение. Деньги телеграфом вышлют только через полмесяца. Один в чужом городе в провонявшей краской гостинице».
Вот до чего доводят необузданные желания. И, может быть, знай наши герои эту притчу, ничего бы страшного не приключилось. Но персонажи не ведали, что творят, и события развивались с неумолимостью.
Бар «Кранты», оформленный в мавританской традиции турецкими сезонными малярами, работал до шести утра. Это было любимое место тех, кто решил покончить самоубийством. Неврастеники, ипохондрики, хронические неудачники со всей округи составляли девяносто пять процентов клеиентуры, остальные пять процентов приходились на долю находящихся под следствием.
И поскольку невезение — это состояние души, то есть невезучий человек подсознательно желает оставаться невезучим, лелеет свою любимую невезучесть, как дачник грядку картошки, обстановка и сервис в баре были соответствующие. Каждый день персонал мазал сиденья стульев резиновым клеем, подпиливал ножки стульев и красил долго сохнущей краской дверные ручки. Скатерти не только не менялись, а и добавочно намазывались толстым-толстым слоем липкого шоколада. В солонки насыпался сахар, в сахарницы — дуст. Ножи специально тупились, но на ручках искусный слесарь делал по несколько острых, как язык, зазубрин. Постоянным клиентам подавались столовые приборы, через провода подсоединенные к шокерам. Сюда, прикрыв лопухом саднящую задницу, заглянул сбежавший с позорного столба Кощубей. В эту трагическую минуту он был красив, как Папа Римский, голодающий третью неделю против распространения православия на Запад.
— Здравствуйте, садитесь, что будем пить? — сказал вежливый бармен, указывая на стул, в днище которого был вбит гвоздь «сотка».
— Нет, спасибо, — даже не глянув на стул, отказался маг, — стакан молока, пожалуйста. Ох, как я ей отомщу! Как отомщу! — странное дело, неудача в потешном многоборье раз и навсегда отучила Кощубея всюду соваться со своим любимым анекдотом и «Сагой о гипопотамах».
Бармен налил полную пивную кружку вермута. Звали бармена Шкалик. Его имя на древнем языке не значило ровным счетом ничего, да не встретится в его ночных приключениях Лихо Одноглазое.
— Как я ей отомщу! — колдун залпом опрокинул кружку. — Я превращу ее в дорожный знак «Осторожно, дети!», и каждый бродячий пес будет отдавать ей честь задней лапой! Рюмку вермута, пожалуйста.