Дети Хаоса

Рядом с печью для обжига стояла незаконченная статуя Синары, богини здоровья, чье тело обвивала змея, но только Бенард знал, что неотесанный кусок мрамора возле сарая — будущая фигура Веру, бога бурь и сражений, ждущая своего часа.

Когда Тод примчался из лавки Транта, Бенард копался в разбросанных повсюду вещах.

— Ты нигде не видел мою бритву? — Вигелиане плохо относились к черным бородам.

Они нашли бритву, но кусок отполированной бронзы, служивший зеркалом, им так и не удалось отыскать. В своем нынешнем состоянии Бенард в любом случае бы порезался, а потому позволил Тоду себя побрить, обдумывая тем временем — «Ой!» — визит во дворец.

— Сегодня утром на улицах полно зубов, — робко заметил Тод.

— Зубов? А, да. Ой!

Мастер обязан не только наставлять ученика в ремесле, но и подавать ему пример хорошего поведения в обществе, однако объяснить разбитые костяшки пальцев непросто. Да и скрыть похмелье тоже. Бенард поведал о том, что с ним произошло, сделав упор на праздновании помолвки и спасении дамы, попавшей в беду. О божественном вмешательстве он не упомянул. Тод восхищенно вскрикивал, слушая рассказ о драке.

— А вы знаете имя насильника, мастер?

— Катрат Хорольдсон.

— Сынсатрапа? — К счастью, Тод в этот момент точил бритву о кусок плитки, иначе от восторга он перерезал бы Бенарду горло. — Он же верист! О мастер, мастер! Ударить Героя равносильно самоубийству!

Возможно, но оно того стоило. С самого детства Бенард ждал, когда ему позволят вернуться в родной дом или убьют за чужое преступление. Теперь он мог умереть счастливым, предаваясь воспоминаниям о том, как Катрат валяется в грязи.

— Надеюсь, богиня поможет мне выпутаться из этой истории.

— Да будет благословенна Прекрасная! — озадаченно молвил Тод.

Бенард не стал ему ничего объяснять, потому что и сам не знал, как поступить. Вне всякого сомнения, ему грозит смертельная опасность. Ни один верист, тем более только что получивший ошейник, не спустит такого оскорбления. Любой другой человек бежал бы куда глаза глядят, но Бенард был заложником, которому позволили свободно жить в городе. В тот день, когда он не придет во дворец и не доложит страже о том, что он здесь, его объявят вне закона, он станет беглым преступником и любой сможет открыть на него охоту. Единственными людьми, могущими обуздать Катрата, были его родители. Леди Ингельд, несомненно, вмешается, если Бенард ее попросит, но даже мирный художник не будет прятаться за женской юбкой, да и Катрат скорее всего ее не послушает.

Он подчинится отцу, однако Бенард не водил дружбу с сатрапом. Хорольд может взять сторону подлого сына и велеть ему мстить за поруганную честь семьи, или же посчитает случившееся преступлением и прикажет выпороть виновника или заклеймить, а, может, даже повесить. Это уж какое у него будет настроение. Поскольку другие решения в раскалывающуюся голову Бенарда не шли, он решил рискнуть. В жизни всегда есть место надежде.

Быстро шагая во дворец в нарядной набедренной повязке Транта и чувствуя, как солнце припекает спину, Бенард ощущал себя вполне приличным гражданином общества. Он причесал свои черные кудри, смазал их маслом и завязал красной лентой, подаренной ему какой-то девушкой. Он нашел ленту пару дней назад под банкой с умброй. В руках Бенард нес доску из бальзамника, которую Тод добела отчистил для него песком.

Глиняный кирпич — штука надежная, если его не мочить, но в сильные дожди стены домов сильно страдали. Частенько они и вовсе падали, приходилось возводить их заново, из-за этого уровень улицы поднимался, и следующее наводнение грозило доставить хлопоты вашим соседям. Вот так и вышло, что за многие поколения Косорд довольно сильно поднялся над равниной. Самым высоким строением был храм священной Веслих и бронзовый навес над Ее священным огнем. Вокруг него на самых разных уровнях виднелись великолепные крыши домов, которые постепенно сбегали вниз к убогим трущобам.

Ко дворцу вели широкие ступени из кирпича, покрытого белой, красной и зеленой глазурью. Разноцветные кирпичи украшали стены; солнце сверкало, отражаясь от бронзовых колонн у высокой двери. Сразу за ними находилась комната стражи, где Бенард должен был отмечаться каждый день. За десять лет, что он был учеником мастера Одока, он забыл об этом лишь раз; неприятные последствия значительно улучшили его память.

Войско Хорольда насчитывало более двадцати шестидесяток, хотя обычно он держал в Косорде только две охоты, а остальные три находились в других городах. Его сатрапия, которая охватывала примерно треть Грани, включала в себя много других войск, чьи командиры номинально подчинялись ему, но любой верист, ставший во главе армии, тут же падал жертвой революционных амбиций. Герои считали «мир» весьма смутным понятием. Даже летние учения назывались неудачными, если в это время не начинались беспорядки.

По сравнению с войском дворцовая стража была смехотворной: горстка престарелых калек, не годящихся для сражений, и небольшое количество кадетов. Над ними стоял командир фланга Гатлаг, которому обязан был докладываться Бенард, причем с утра и как можно раньше. Гатлаг сидел на своей обычной скамье, играл в бабки и пил пиво с тремя молодыми веристами в белых поясах и кожаных кадетских ошейниках. К полудню они задолжают ему целое состояние; к заходу солнца отыграют все назад. У Бенарда сложилось впечатление, что Гатлаг уже давно начал пить, потому что его накидка висела мятыми складками, в то время как молодые люди выглядели идеально.

Гатлаг прищурился и посмотрел на Бенарда красными проспиртованными глазками.

— Рановато, а? Небось, постель намочил, или девка тебя вышвырнула?

Он поклонился, и от этого голова заболела еще сильнее.

— Милорд, жалкий флоренгианский жук докладывает о своем присутствии, как того требует закон.

— Вчера ты был слизняком. Как заработал повышение?

— Милорд, это произошло еще до того, как меня вышвырнула девка.

Пожилые веристы встречались редко. Гатлаг Гатлагсон — его фамилия означала, что отец либо неизвестен, либо отрекся от сына — воевал с войском Косорда во времена Консорта Нарса Нарсона еще до прихода к власти Стралга. Веристы не переживали своих командиров, а командир войска Нарса погиб во время бойни. Никто не знал, как Гатлагу удалось спастись.

Сейчас он превратился в высушенную палку — совершенно лысый, с седыми волосами на груди, обвислой кожей и уродливыми красными венами на ногах. У него были искривлены пальцы и болели суставы, но он не подвергся изменению своей сущности, которую веристы называют «боевая закалка». Возраст взял свое, а значит, он мало участвовал в сражениях. И тем не менее норовистые молодые стражники слушали старого воина — все знали, что в прошлом он не раз давал звонкие оплеухи шайке Катрата, когда они переходили все границы и слишком сильно мучили юного заложника из Селебры. Если бы Гатлаг знал, что сын сатрапа вышел сегодня на охоту, он бы предупредил Бенарда, но он только закатил глаза, когда тот прихватил кусок колбасы, оставленный без присмотра кем-то из стражников.

— А это что такое? — спросил он, показав на доску.

— Рисунок. Могу я задать вопрос, господин? Я не собираюсь лезть в таинства Веру, но…

— Я бы тебе не советовал это делать.

— Конечно, господин. Вчера ночью я ввязался в спор…

— Судя по тому, как ты выглядишь, меня это не удивляет.

— Ну да, господин. Один человек сказал, будто веристы могут принимать боевую форму, стоит им захотеть, а другой заявил, что они так поступают только по велению командира. Это тайна?

Он хотел выяснить, каким способом новообращенный Катрат с ним разберется, но не собирался без необходимости рассказывать, что с ним произошло.

В комнате вдруг стало пугающе холодно. В глазах Гатлага вспыхнула угроза.

— Я советую тебе, — прорычал тот, — не лезть в чужие дела, художник. Видел когда-нибудь боевое животное?

— Нет, лорд.