Год зайца

После второй стопки Ханникайнен начал упорно переводить разговор в политическое русло. Он заговорил об ответственности политических руководителей, их власти и методах управления. Попутно пояснил, что, выйдя на пенсию, занялся подробным изучением этих вопросов. Хотя всю свою жизнь Ханникайнен провел в должности ленсмана деревенского округа, он был на удивление в курсе и конституционных устоев западных государств, и нюансов парламентаризма, и судебной системы социалистических стран. Ватанен с живым интересом слушал рассуждения Ханникайнена.

По мнению Ханникайнена, Конституция Финляндии дает президенту слишком большие полномочия. Ватанен спросил, неужели Ханникайнен сомневается в способности президента Кекконена разумно распорядиться доверенной ему властью. Ханникайнен ответил:

— Я уже несколько лет слежу за деятельностью президента Кекконена… И знаешь — мне страшно. Нет, меня не пугает то, как он руководит, наоборот, я ярый сторонник его линии. Но при этом… Я собираю информацию, сравниваю, отбираю, делаю выводы. И результат получается пугающий.

— Что такое?

— Эту информацию я держу в строгом секрете, в курсе только Саволайнен и еще один плотник в Пуумала. Ни тот, ни другой меня не выдадут. Видишь ли, если я обнародую свои выводы, у меня наверняка будут большие неприятности. В лучшем случае меня просто осмеют.

Ханникайнен пристально всмотрелся в лицо Ватанена, взгляд его похолодел.

— Я старик, но еще не спятил. Если хочешь узнать, что мне стало известно, поклянись, что не будешь использовать эту информацию против меня или кого-либо другого.

Ватанен с готовностью пообещал.

— Речь идет о таком серьезном вопросе, что я могу только просить тебя с уважением отнестись к моему рассказу. Но требую, чтобы ты меня не выдавал.

Было видно, что Ханникайнену не терпится поделиться своей тайной. Он закрутил пробку водочной бутылки, сунул ее в мох и проворно зашагал к домику. Ватанен пошел следом.

У стены между столом и окном стоял большой старый коричневый чемодан, который Ватанен заметил еще вечером, но не обратил на него внимания. Ханникайнен поставил чемодан на лавку и щелкнул замками. Крышка подскочила. Внутри оказалось невероятное количество документов и фотографий.

— Я пока еще не привел этот архив в порядок… Исследование продолжается, но основная часть здесь. Этого достаточно, чтобы ты понял, в чем дело.

Ханникайнен стал доставать из чемодана бумаги, отпечатанные на машинке, толстые тетради, несколько книг, фотографии — на всех был президент Урхо Кекконен в разных ситуациях. Книги тоже были о президенте: сборники его выступлений, биографии Скютты,[3] даже анекдоты о Кекконене. Среди бумаг встречалось много графиков и таблиц, и Ватанен увидел, что они тоже посвящены Кекконену.

Ханникайнен выложил на стол несколько рисунков на миллиметровой бумаге, на которых тщательно были вычерчены человеческие черепа в разрезе.

— Посмотри-ка сюда, — сказал Ханникайнен и показал на два черепа. — Замечаешь разницу?

С первого взгляда рисунки были одинаковыми, но, если присмотреться, немного отличались.

— Рисунок слева — череп Урхо Кекконена образца сорок пятого года, то есть сразу после войны. А второй — его же череп в семьдесят втором году. Я создал эти рисунки на основании многолетних сравнений. Способ такой: я проецировал на экран изображение черепа, естественно в разных позициях, а потом переносил очертания головы на бумагу. Кекконен лысый, так что это было несложно. Способ очень медленный и требует невероятной точности, но, на мой взгляд, я достиг замечательных результатов. Точнее бывают только у паталогоанатомов, но они держат черепа в руках.

Ханникайнен достал еще одно изображение черепа.

— Здесь череп Кекконена во время формирования его третьего правительства. Видишь, точь-в-точь такой же, как череп сорок пятого года. А здесь череп за шестьдесят четвертый год, снова такой же. А вот теперь глянь-ка сюда — череп за шестьдесят девятый год! Вот он уже отличается! Сравни с изображением семьдесят второго года!

Ханникайнен демонстрировал свои рисунки с возбуждением, глаза горели, на лице играла улыбка победителя. Ватанен изучил рисунки, и, действительно, все было так, как Ханникайнен и говорил: черепа были разные, старые отличались от новых.

— Изменение произошло примерно в шестьдесят восьмом году. Возможно, в конце, но не позднее первой половины шестьдесят девятого. Я пока не могу точнее назвать временные границы, но исследования продолжаются, и я уверен, что достигну точности с погрешностью в месяц-два. В любом случае, на данный момент я могу убедительно доказать, что изменение произошло, и значительное.

Ханникайнен сделал паузу. Затем он решительно произнес:

— Скажу прямо: это черепа разных людей. Вот здесь, например, макушка острая, а здесь заметно круглее. Теперь посмотри на подбородок: на старых рисунках он у Кекконена направлен как бы вовнутрь, а на новых выпячивается вперед, и одновременно утоплены скулы. Вот на этом изображении в профиль видно лучше. А затылок? На старых рисунках он вдавлен вовнутрь. Видишь? Когда человек стареет, затылок не может выпирать, а наоборот, вжимается, уж поверь мне.

— И что же это значит? — оторопело спросил Ватанен.

— Я абсолютно уверен, что в шестьдесят восьмом Кекконен умер, был убит или отстранен от государственной деятельности. Его место занял другой человек, двойник.

— А может, Кекконен в то время чем-нибудь заболел или получил травму, вот его череп и изменился?

— Изменения очень большие; если бы это была болезнь или несчастный случай, то ему потребовалось бы серьезное лечение, на это ушло бы много месяцев. А президент Кекконен не исчезал из общественной жизни больше, чем на две недели. И вдобавок ни на одной его фотографии я не смог обнаружить никаких шрамов на коже головы. Бородавки — да, но ничего, что говорило бы об операциях.

Ханникайнен спрятал рисунки черепов в чемодан и расстелил на столе большую таблицу.

— Здесь измерения роста Кекконена, начиная с детства… Ранние цифры приблизительны, но начиная с того времени, когда Кекконен стал сержантом, абсолютно точные. У меня тут, кстати, копия его военного билета. Вот, видишь, в сержантском возрасте рост Кекконена был сто семьдесят девять сантиметров… Здесь такой же рост во времена похорон Паасикиви… А теперь смотри! Шестьдесят восьмой год: кривая резко поднимается на два сантиметра. Вдруг, ни с того ни с сего рост Кекконена стал сто восемьдесят один сантиметр. С этого момента линия продолжается без изменений вплоть до семьдесят пятого года, и новых изменений не ожидается. Резкий скачок роста в то же время, о котором я только что говорил, разве это не удивительно?

Ханникайнен сдвинул в сторону таблицу. Сгорая от нетерпения, отыскал новый лист. На нем была кривая веса Кекконена.

— Эти показатели не столь достоверные, но тоже кое о чем говорят. В среднем возрасте Кекконен держался примерно в одном весе. Можно сказать, у него был своеобразный годовой цикл: по осени Кекконен весил больше всего, иногда даже на четыре с половиной кило больше, чем весной. В начале лета он всегда худел, а к осени опять поправлялся. Эти данные я получил из поликлиники в Хельсинки, так что они точные. Однако, чтобы отследить изменения на протяжении десятилетий и провести сравнение, я вынужден был высчитать средний вес Кекконена за год. Так и получился этот график. Теперь ты видишь, что с пятьдесят шестого по шестьдесят восьмой год Кекконен весил в среднем семьдесят девять кило, а с шестьдесят восьмого — восемьдесят четыре килограмма. Эта пятикилограммовая прибавка держится с тех пор практически без изменений, если не принимать в расчет скачки веса в течение года, о которых я тебе только что говорил.

Ханникайнен выложил новые документы.

— Я составил словарь наиболее часто употребляемых президентом слов. Он тоже изменился после шестьдесят восьмого года. До этого словарный запас Кекконена был заметно беднее, чем после. По моим подсчетам, в активное пользование добавлено тысяча двести слов. Конечно, это может быть связано с тем, что после шестьдесят восьмого года Кекконен стал пользоваться услугами других референтов, составлявших его речи и выступления. Но все равно, такой большой рост словарного запаса о многом говорит. Еще я заметил, что в шестьдесят девятом году его взгляды стали более прогрессивными, словно он помолодел лет на десять. Заметно усовершенствовалась логика — я очень тщательно проанализировал его поведение с этой точки зрения. А еще в шестьдесят девятом году Кекконен стал в каком-то смысле более ребячливым: не один раз он вытворял на глазах общественности такие вещи, которых раньше не делал. Его чувство юмора заметно улучшилось, он стал снисходительнее по отношению к народу.

3

Скютта, Кюости — историк, исследователь; написал о президенте У. К. Кекконене несколько книг. Наиболее известные — «Портрет президента» (1969–1970) и «Неизвестный Кекконен» (1980).