Затворники Альтоны

Иоганна. Когда?

Франц. Когда полюблю вас сильнее, чем свою ложь, когда вы полюбите меня не взирая на мою правду.

Иоганна (иронически). У вас есть правда? Какая? Не та ли, которую вы рассказываете вашим Крабам?

Франц (яростно обрушиваясь). Какие крабы? Вы что, помешались? Какие крабы? (Пауза. Отвернувшись в сторону.) Ах, да. (Его точно осеняет.) Ведь крабы — это люди. (Пауза.) А? Что? (Садится.) Когда мне стало это ясно? (Пауза.) Я понял это однажды... да, да, да... Но голова у меня так забита разными мыслями... (Пауза. Решительным тоном.) Настоящие люди, добрые, прекрасные на всех этапах столетий. Я еще ползал в загоне, когда мне послышалось, что кто-то сказал: «Погляди-ка, братец, что там за существо?» Это он говорил обо мне. (Встает, вытягивается по-военному, отдает честь; громко.) Я — Краб. (Повернувшись к Иоганне, задушевно, просто.) И тогда я сказал себе: «Нет! Люди не смеют судить мое время. Какими же после всего они будут? Сыновья наших сыновей? Мыслимо ли позволить сосункам судить своих предков? Я решил обменяться ролями и воскликнул: «Вот — человек! После меня потоп! После потопа вы — Крабы!» Разоблачайтесь! Уступы веков заполонили Ракообразные. (Торжественно.) Вы, конечно, знаете, человечество встало на путь беззакония... я решил прикончить их чудовищные преступления и предал их бренные останки Суду Ракообразных... (Пауза. Медленно шагая из стороны в сторону.) Хорошо, назовем их людьми. (Тихонько посмеиваясь, с отсутствующим взором пятится назад, к портрету Гитлера.) Люди?! Поглядите-ка на него! (Неожиданно взрываясь.) Я лишаю их права судить меня, Иоганна. Я даю им отвод и передаю дело вам. Судите меня.

Иоганна (скорее покорно, чем удивленно). Судить вас?

Франц (кричит). Вы что, оглохли? (Ярость мгновенно переходит в испуг; точно изумившись.) А? Что? (Овладев собой, мрачно, слегка вызывающе смеется.) Вам придется судить меня, видит бог, именно вам, Иоганна.

Иоганна. Вчера вы были еще свидетелем. Свидетелем защиты Человека.

Франц. То было вчера. (Проводит рукой по лбу.) Свидетель Человека? (Смеясь.) А как вы думаете, кто может им быть? Послушайте, сударыня, даже ребенку понятно, что свидетельские показания о себе дает сам обвиняемый. Я сознаю — это какой-то порочный круг (С мрачной гордостью.) Я — Человек, Иоганна, я — Человек; я — Человечество, я — Время! (Неожиданно приниженно, почти шутовски.) Как любой другой!

Иоганна. Значит, я должна судить не вас?

Франц. А кого же?

Иоганна. Любого другого.

Франц. Обвиняемый обещает быть ни на кого не похожим; я мог быть свидетелем защиты, но я буду обвинять себя, если разрешите. (Пауза.) Разумеется, вы свободны, но знайте, если, не выслушав, вы покинете меня из страха горько разочароваться во мне, узнав поближе, — значит, я осужден, волей-неволей осужден вами. Решайте. (Пауза. Указав на потолок.) Я рассказывал им небылицы, смешные приключения и до сих пор не знаю, поверили они мне или настроились против меня. Пирамида безмолвия над моей головой. Молчание тысячелетий. Оно убивает меня. Может, они не знают о моем существовании? Забыли обо мне? Что же станет со мной без суда? Какое унижение! «Поступай как хочешь — плевать нам на тебя!» Что же тогда будет со мной? Я ничего не стою? Бесплодную жизнь поглощает земля. Так гласил Ветхий завет. А вот и Новый. Вы мое грядущее и настоящее, вы для меня весь мир, кроме вас — ничего: вы заставите меня позабыть о вечности; я буду жить. Вы услышите мою исповедь и поразитесь, станете возражать, я буду внимать вам. Пройдут годы, наступит день, вы признаете меня невиновным, и я это почувствую. Какой торжественный праздник: вы станете для меня всем, и мир простит меня. (Пауза.) Иоганна, возможно ли это?

Пауза.

Иоганна. Да.

Франц. Меня еще можно любить?

Иоганна (печально улыбаясь, глубоко искренне). К несчастью.

Франц (поднимается с чувством освобождения, он почти счастлив. Подходит к Иоганне и обнимает ее). Я никогда не буду больше одинок... (Наклоняется над ней, намереваясь ее поцеловать, но тут же отшатывается, отходит с ожесточенным видом, точно повинуясь своей навязчивой идее.)

Иоганна, взглянув на него, понимает, что он снова замкнулся в своем одиночестве, и тоже становится отчужденной.

(С горькой иронией в свой адрес.) Прошу простить меня, Иоганна, я слишком рано собрался обольстить судью, которого я себе выбрал.

Иоганна. Я вам не судья. Тех, кого любят, не судят.

Франц. А когда вы разлюбите меня? Разве это не будет судом надо мной? Страшным судом?

Иоганна. Разве это мыслимо?

Франц. Когда узнаете, кто я такой на самом деле.

Иоганна. Но я уже знаю.

Франц (потирая руки, язвительно, почти весело). О, нет. Не все! Не все! (Пауза. У него совсем помешанный вид.) Наступит день, как все обычные дни, я начну рассказывать о себе, вы будете слушать и вдруг любовь исчезнет! В ваших глазах я увижу ужас и почувствую, что вновь превращаюсь... (Опустившись на пол, становится на четвереньки, пятясь в сторону)... в Краба!

Иоганна (глядит на него в ужасе). Прекратите!

Франц (на четвереньках). Точно такими же глазами вы поглядите на меня, как сейчас! Да, такими же! (Поднимаясь с пола.) И я буду осужден, не так ли? Осужден без права обжалования. (Уже другим, голосом, торжественно и оживленно.) Но ведь можно еще надеяться, что я буду оправдан.

Иоганна (вся презрение, напряженно). Я не уверена, что вы этого добиваетесь.

Франц. Сударыня, у меня только одно желание — поскорее ускорить развязку... прийти к концу любым способом.

Иоганна. Вы выиграли, поздравляю! Если я уеду — значит, я осудила вас; если останусь — вы отравите наше чувство недоверием: оно уже сейчас горит в вашем взгляде... Что ж, пойдем по избитому пути: будем опускаться на глазах друг у друга, падать все ниже и ниже; сделаем из своей любви орудие пытки, превратимся во врагов, будем пить; уж, конечно, без этого нам не обойтись, не правда ли? Я буду приносить вам шампанское, себе — виски, каждый молча, сидя за своей бутылкой, друг против друга. (Зло усмехаясь.) Вот когда мы станем подлинными свидетелями Человечества, да? Счастливая чета, как все остальные! (Наливает шампанское, поднимает бокал.) За нас! (Отпивает глоток и кидает бокал в портрет Гитлера; бокал со стуком ударяется о портрет. Идет налево, вытаскивает из груды сломанной мебели кресло, ставит его, садится.) Итак?

Франц (понуро). Иоганна... что вы?..

Иоганна. Сейчас моя очередь спрашивать Что вы намерены мне рассказать?

Франц. Вы меня не поняли... если бы не было никого... кроме нас... то клянусь...

Иоганна. Кроме нас... кто же еще?

Франц (с усилием). Лени, моя сестра. Если я решусь говорить, то только для того, чтобы отвести от нас удар... Я расскажу все, что надо рассказать, ничего не утаив, но постепенно... пройдет время, месяцы, годы, пока я выскажусь до конца... я прошу вас лишь об одном — о доверии. Я верю вам... обещайте никому не верить, только мне.

Иоганна (устремив на него долгий, пристальный взгляд; смягчившись). Хорошо. Обещаю верить только вам.

Франц (в какой-то мере торжественно, но искренне). Если вы сдержите ваше обещание, Лени потеряет власть над нами. (Садится.) Я так испугался... вы были в моих объятиях, меня влекло к вам... я словно воскрес... и вдруг я увидел свою сестру, и тут же сказал себе: она все погубит... (Вынимает носовой платок из кармана, проводит по лбу.) Уф! (Тихо.) Сейчас лето, не правда ли? Душно, должно быть, очень. (Пауза. Глядя в пространство.) Знаете, ведь он превратил и меня в отвратительный автомат.

Иоганна. Отец?

Франц (так же). Да. Человек-автомат, ни на что не способный, разве только командовать. (Усмехнувшись, после паузы.) Еще одно лето прошло. Машина все вертится. И, как всегда, впустую. (Поднимаясь.) Я расскажу вам о своей жизни, но не рассчитывайте услышать повесть о крупных преступлениях. О нет, я даже этим не могу похвастать. Знаете, в чем я себя упрекаю?.. Я ни на что не способен...