Потом

— Вы не раздумали? — шмыгая носом, спросил он.

— Я не раздумала.

— Вы можете еще бежать… я же не буду хватать вас тут прямо в толпе. У вас будет полчаса, чтобы оторваться от преследования.

— Я не раздумала.

Буян не настаивал, он коротко, поверхностно вздохнул, пытаясь с собой справиться. Одна и другая капля звонко пали на подрагивающую в руках бумагу. Буян тупо перевернул листок, обнаружив ни к чему не ведущую надпись «Здравствуй, Юлий милый!» Обратная сторона, совершенно девственная, отняла у него не меньше времени, чем лицевая.

— Мое почтение, Видохин! — вздрогнул он, вдруг изменившись лицом, когда оторвался от бумаги.

Между повозок с вызывающей одышку поспешностью пробирался старый ученый. Скоро стало понятно, кто же привел его в это уединенное место: хотенчик тянул его за собой на короткой привязи, как ищейка. Не рассчитывая угнаться за рогулькой, старик предусмотрительно захлестнул повод на запястье, так что хотенчик с силой увлекал Видохина. Лицо его оросилось потом, он глотал воздух, разевая полый, беззубый рот.

— Мое почтение, Видохин! — еще раз сказал Буян, отстраняя Золотинку в бессознательном побуждении прикрыть ее собой.

— Мое почтение, Видохин! — бессмысленно повторил вслед за пигаликом и сам Видохин. Он принужден был приостановиться и напрячь руку, чтобы хотенчик не ткнул Золотинку.

Оставалось только гадать, как это Видохину удалось пройти с верхнего двора вниз с этим чудом на веревочке и не вызвать смятения в праздношатающихся толпах. Верно, растрепанный, в нелепой шубе Видохин гляделся престарелым шутом, а волшебство принято было за не слишком занимательное представление — ловкость рук. На счастье, действительно чудом! Видохин не привел за собой хвоста ротозеев.

Словно невзначай он шагнул в сторону, укоротив еще больше повод, зашел с другого боку — из любого положения хотенчик тянул к Золотинке. Присутствие Буяна мешало Видохину выразить всю меру возбужденного любопытства, он тяжело приплясывал и, верно, воображал себя изрядным ловкачом на том основании, что удержался от естественных вопросов, которые должны были у него возникнуть. Золотинка неловко сторонилась хотенчика, захваченная врасплох не меньше, чем Буян, который прикрыл ладонью заплаканные глаза. Если Видохин ни о чем не спросил Золотинку, то и Буян, в свою очередь, не замечал поведения летающей рогульки.

— Вот, — принужденно сказал Буян, показывая Видохину бумагу. — Нам нужно кое-что записать. Небольшая сделка.

Видохин зачем-то перенял лист — левой рукой — и дико на него глянул.

— Я честный ученый! — объявил он затем, рассеянно комкая лист, чтобы сунуть его в карман.

— Мы искренне вас уважаем! — заверил Буян.

— Никто не посмеет упрекнуть меня в научной несостоятельности! — запальчиво заявил Видохин, бросая пронизывающий взгляд на черную Золотинкину харю.

— Несомненно, — согласился Буян. Может статься, он не проявил бы такой растерянности, если бы не та глубокая слабость, которая считанные доли часа назад заставила его рыдать. Глаза пигалика оставались красны, он говорил трудным голосом, прерываясь для подавленных вздохов.

— Вы продаете или покупаете? — Видохин внезапно обратился к Золотинке.

— Покупаем, — вздрогнула она. — И продаем.

— Если надо что-нибудь купить или продать…

— Мы искренне вас уважаем, — некстати повторил Буян.

— …У меня в мастерской вы найдете перо и чернила.

— Вряд ли это будет удобно.

— Никакого беспокойства — совершенно! — Видохин отер лоб, неосторожно распустив при этом повод хотенчика.

Почти без разбега, в упор хотенчик пребольно тюкнул Золотинку в висок. Девушка шатнулась, Видохин ахнул, дернулся перехватить рогульку и, без заминки переменив намерение, внезапно и грубо, с блеснувшим в глазах исступлением цапнул в двух местах красное сукно куколя — рванул его на себя, когда Золотинка отчаянно подалась назад. Харя тоже остались у Видохина, девушка ударилась спиной о стену — стриженное золото рассыпалось — она схватилась за голову, руками в жаркое пламя.

— Золото! — выдохнул Видохин. И повторил с ошеломленной замедленностью: — Золото… Что я… это ж и есть дух золота. Снизошедший на землю в обличье прекрасного отрока дух золота. Как было предвещено. Прекрасный, как весеннее утро, отрок.

— Отроковица, — угрюмо поправил пигалик. — Как весеннее утро и все такое — отроковица. Дева, если на то пошло.

— Чепуха! — отрезал Видохин. Он пребывал в каком-то восторженном умопомрачении. — Летучее женское начало — дух золота?! Невозможно! Это противоречит всем канонам учения о круговороте веществ. Мальчик.

Осатаневший хотенчик рвался и скакал на поводе, Видохин, едва замечая эти пляски, бессознательно заматывал, однако, повод, укорачивая и путая его вокруг запястья при новых рывках рогульки.

— Встань, мальчик! Восстань, великий отрок, озаривший закат моей жизни. Я преклоняю колени в знак повиновения, как жалкий послушник, склоняюсь перед тобой. Свершилось!

Не замечая собственной грузности, Видохин опустился наземь, а Золотинка и так стояла, так что «восстать» больше этого уже не могла. Встревоженный взгляд окрест убедил ее, что в закутке между крепостной стеной и выступом скалы не было пристрастных свидетелей внезапному пожару ее волос, кроме пигалика и старика.

— Честное слово, Видохин, мне жалко вас огорчать, — пробормотала она. — Верните личину.

— Видохин, ты ошибаешься, — сказал Буян. — Это обыкновенное волшебство, дух золота тут вовсе не причем.

Старик лишь зыркнул в сторону и тотчас же обратил полный восторженного умиления взгляд к Золотинке:

— Пигалики купили дух золота? За сколько? Я дам больше!

Это было уже сущее безумие: богатства пигаликов вошли в поговорку и нужно было совсем потерять голову, чтобы возыметь намерение перехватить у них товар.

— Видохин, вы ошибаетесь, — сухо повторил Буян.

— Они уроют тебя в землю, — понизив голос до страстного шепота, продолжал свое старик. — Принесут тебя в жертву, чтобы восстановить истощенные выработки.

— Гнусная ложь! Наговор! — возмутился Буян. — Пигалики никогда не знали человеческих жертвоприношений, мы не орошаем горные выработки кровью невинных младенцев, как твердит невежественная молва! Стыдитесь, Видохин, вы честный ученый!

Видохин оставался невменяем, для доводов разума недоступен и едва ли слышал. Оставив надежду вразумить старика, Золотинка без лишних слов потянула на себя куколь. Кажется, это был единственный способ добиться толку — не вступать с Видохиным в объяснения. Она пристроила личину на место, одела куколь и тем вернула себе отчасти душевное равновесие.

— Значит, договорились, Буян, буду ждать известий.

В ответ он протянул ей простенькое оловянное колечко:

— Держите при себе, это почтовая метка. То есть по этому колечку наши письма сами найдут вас и опознают.

— Спасибо, — молвила Золотинка.

Стоя между собеседниками на коленях, Видохин испытывал муки ревнивца, на глазах которого любовники изъясняются на понятном только двоим языке. Он забыл встать, хотя исковерканные подагрой колени болезненно ныли. С невольным бессердечием Буян и Золотинка не замечали старика, переговариваясь через его голову.

— Надо торопиться, я ухожу, — сказала Золотинка, — больше меня здесь ничто не держит.

— Чем скорее вы покинете Каменец, тем лучше, это недоброе место и опасное.

Видохин глухо застонал.

— Письменный договор… Мы остались без договора, — спохватилась Золотинка.

Несколько замявшись, — он не избежал сомнения — Буян с подкупающей искренностью объяснил:

— Если вы не появитесь по нашему зову, отсутствие письменного соглашения будет некоторым оправданием.

— А вы? — быстро спросила Золотинка.

— Надо думать, ничего более тяжкого, чем служебное расследование мне в этом случае не грозит. Я думаю, во всяком случае.

— Но все же лучше договор, — сказала она.

— Нет уж, — отступил Буян, открещиваясь и руками. — Не теряйте времени!