Страница 7 из 12
– Ага, роман это! Большая и чистая любовь! – усмехнулась Марина, высвобождаясь из его рук и поднимаясь на крыльцо. – Я не уверена, что в доме порядок, давно сюда не заглядывала…
– Неважно, лишь бы с тобой…
Но все было нормально, она не зря просила Кольку иногда отправлять сюда домработницу. Даже на постели было свежее белье. Словом, дом покойного Мастифа был готов к ее появлению. Старикан в гробу перевернулся бы, узнав, что Коваль привела в его спальню мента… Подумав об этом, Марина испытала легкое чувство злорадства – злость на мертвого пахана не стала меньше с годами, и душевная боль, которую она испытала от гибели Черепа, тоже не уменьшилась. А потому возможность сделать еще что-то неподобающее в доме Мастифа оказалась сладкой конфеткой.
– А хочешь, в сауну пойдем? – предложила она, вынимая шпильки из волос.
– А ты этого хочешь?
Вместо ответа Марина пошла в подвал и включила сауну, пожалев, что этот вариант не пришел в голову раньше, она бы хоть подготовилась, а то так спонтанно вышло все… Да и бог с ним, как вышло, так и вышло.
– Саша, спускайся ко мне! – крикнула Коваль, и он пришел на звук ее голоса.
– Основательный домик, грамотно спланирован, – сказал Ромашин, сбрасывая джинсовую куртку на стоящую перед входом в сауну скамейку.
– А ты думал, мы не любим со вкусом пожить? Или не умеем?
Марина подошла вплотную, встряхнула руками волосы, распуская их по спине, и тихо спросила:
– Ты не сердишься на меня за то, что я сделала?
– Как я могу сердиться? Я рад, что ты придумала это, я ведь все время только о тебе и думал, о том, как у нас все было… Ты как заразная болезнь, – пошутил он, целуя ее. – И так страшно выздоравливать, если бы ты знала! Не хочу!
Угрызениями совести Коваль не мучилась – в конце концов, она не настаивала на этой связи, обошлась бы. Подобное отношение к чужой семье родилось давно, еще во время связи с Нисевичем. Марина приучила себя не думать об этом, не ставить себя на место обманутой жены, не принимать близко к сердцу. Сейчас это умение опять пригодилось.
В сауне пробыли недолго, немного поплавали в бассейне и, обнявшись, ушли наверх. В спальне на огромной кровати Марина легла на живот и стала целовать Ромашина, растянувшегося рядом, в грудь.
– Саш, скажи честно – зачем тебе я?
– Я тебя хочу. И не только в постели, я вообще всю тебя хочу – говорить с тобой, слушать тебя, видеть…
– Этого не будет никогда – никто, кроме Егора, не владел мной целиком.
– Я не прошу тебя целиком – ровно столько, сколько ты захочешь мне отдать. Давай останемся здесь на ночь? – предложил он, поглаживая ее по волосам, растрепавшимся по спине и подушке. – Хочу проснуться утром рядом с тобой, увидеть твое лицо раньше, чем что-то еще.
– Давай. – Она встала, взяла из сумки телефон и набрала Хохла. Он заорал в трубку так, что едва не вылетела мембрана:
– Ты что творишь, на хрен?! Я чуть инфаркт не заработал!
– Не кричи! Я жива, со мной все в порядке, ночевать не жди! Целую, – проговорила Коваль скороговоркой и, выключив телефон, кинула его на стол. – Ну вот – до утра я вся в твоем распоряжении, – улыбнулась Ромашину, и тот радостно раскинул руки:
– Я самый счастливый человек – ты моя на всю ночь! Я буду тебя любить, пока ты не устанешь от меня…
– Я?! Устану? И не жди! – засмеялась она, целуя его в губы и ложась рядом. – Никогда…
Марина нисколько не кривила душой, говоря это, – ей действительно было с ним хорошо, и расставаться не хотелось, и устать от него она тоже не могла. Точило только одно – мент, черт его дери, мент, нельзя… Но почему же тогда ей так хорошо в его руках, почему она боится того момента, когда придется встать с постели и поехать домой? А дома… подумать страшно, что там ждет – Хохол в ярости, рвет и мечет, наверное, хотя он же первый и виноват в том, что Марина исчезла у них из-под носа.
– О чем ты думаешь сейчас? – тихо спросил Ромашин, проводя пальцем по ее профилю, чуть задерживаясь на губах.
– О нас.
– Это уже радует – о нас… Значит, ты рассматриваешь возможность наших дальнейших отношений, – улыбнулся он, поворачиваясь на живот и положив голову ей на грудь.
– Не выдумывай, я же просила тебя… – Марина запустила пальцы в его волосы, поглаживая, и он закрыл глаза, прислушиваясь к ее движениям. – Ты ведь совсем меня не знаешь, ты видишь только мое тело, но этого мало, чтобы понять…
Ромашин перехватил ее руку, чуть сжал ее и поднес к губам:
– А почему ты решила, что я ничего не знаю о тебе? Я не первый день живу в этом городе, не первый месяц служу в органах. Ты – личность известная, о тебе легенды ходят.
Марина вытянулась на постели, изогнувшись, как кошка, перевернулась на живот и пробормотала:
– Вот то-то и оно, что легенды.
– Я не понимаю, почему ты так любишь выглядеть монстром в чужих глазах? Нравится пугать людей?
– Честно? Нравится, – призналась Коваль, снова переворачиваясь на спину. – Ты не представляешь, какое это ощущение, когда при упоминании твоего имени какой-нибудь зарвавшийся коммерс бледнеет и начинает заикаться…
– Я столько о тебе слышал разного, что уже и не знаю, чему верить – со мной ты совсем не такая, как говорят, – задумчиво проговорил он, и Марина осторожно потрепала его за ухо:
– Остановись хоть ненадолго!
– Не могу, – промычал Ромашин. – Знаешь, вот об этом я мечтал – проснуться, и ты рядом – теплая, спящая, моя…
– Предупреждаю – спросонья я настоящая ведьма…
– Я тебя обожаю! – засмеялся он…
Марина уснула мгновенно, просто провалилась в сон, даже снов никаких не видела, только чувствовала руки Ромашина, нежно ее обнимавшие…
Почему в конце всегда наступает утро? Разве нельзя продлить время, которое доставляет счастье и удовольствие? Фразу "Утро добрым не бывает" придумали не алкаши, а любовники, именно им утром гораздо хуже, потому что расставание неизбежно, и это ощущается остро и отчетливо. Коваль стояла под душем и откровенно плакала, а Ромашин растерянно уговаривал ее:
– Зачем ты так переживаешь, Мариша? Ведь мы не навсегда расстаемся, мы обязательно увидимся… Хочешь, прямо завтра?
– Хочу… – всхлипнула она, и он обрадовался:
– Отлично! Значит, завтра, да? Ты поедешь танцевать, а я приеду к тебе, мне так понравилось, как ты это делала…
– Я совсем форму растеряла, – пробормотала Марина, обрадованная его словами – Малыш был необъективным в этом плане, для него не существовало ничего и никого лучше жены, и все, что она делала, было для него гениально и необыкновенно, а Ромашин слишком мало знал ее. – Да и нога болит сильно, весной всегда обострение.
– Ничего, ты все равно прекрасно выглядишь, я мог бы смотреть на тебя часами не отрываясь… Ты изумительная…
Ее пугала собственная реакция на происходящее, все эти слезы, сожаления. Марина боялась быть слабой, этот страх преследовал ее давно, с того самого момента, когда она познакомилась с Егором. Коваль боялась мужчин, которые были сильнее ее характером, но подсознательно ее всегда тянуло именно к таким. Однако до Малыша никому не удавалось подчинить ее себе хоть чутьчуть. Нисевич не в счет – это было совсем другое, гипноз, зомбирование – что угодно. И только Егор Малышев… В Ромашине Коваль тоже увидела черты, присущие Егору, но бедняга-подполковник был слишком ослеплен ею, слишком влюблен и очарован, чтобы ему удалось даже то, чего смог добиться от жены Малыш.
Коваль привезла Ромашина почти к самому дому, высадив около небольшого скверика. Он долго не выпускал ее лицо из своих ладоней, все смотрел и целовал, целовал…
– Как мне прожить до завтра без тебя? – тихо спросил он, прикасаясь к ее губам.
– Саша, не надо, – попросила Марина, отвечая на его поцелуи. – Мы увидимся, когда ты скажешь, я не буду больше менять номер мобильника. Ты просто позвони, и я сразу приеду к тебе, бросив все…
– Я обожаю тебя, Маришка…
Кто бы сказал раньше, что мент будет называть Наковальню своей, – она б со смеху умерла…