Леди и лорд

— Ты отвратителен! — пискнула графиня, однако голос ее предательски сорвался. Равнодушие этого мужчины несло в себе заряд чувственности, бросало ей какой-то сладкий вызов, и Джанет внезапно затихла, стоя перед ним, как провинившаяся прислуга, которую только что отчитали.

— Отвратителен я или нет, — пробормотал Джонни Кэрр, поднимая глаза и ощупывая взглядом ее тело, — а может быть, деспотичен или слишком требователен — я полагаю, у тебя на языке вертелись именно эти слова, — не имеет никакого значения, учитывая… твою должность. — Несколько секунд он смотрел своими синими глазами в ее лицо, и Джанет стало предельно ясно, о какой «должности» шла речь. И все же Джонни решил уточнить свою мысль: — Поэтому, если я решил, что пересплю с тобой позже, после того как ты накормишь меня, то у тебя есть два пути: либо подчиниться, либо потерять должность в моем доме. Понятно?

— Да, ваша милость, — прошептала графиня, чувствуя, как горит се тело, а руки непроизвольно прикрывают глубокое декольте, чтобы только не рассердился хозяин.

Убрав ее ладони в сторону, Джонни Кэрр провел кончиками пальцев по нежной груди и произнес:

— Я вовсе не говорил, что мне не нравятся твои груди. — Тут он засунул ладонь за вырез корсажа и погладил твердый кончик ее соска. — Я всего лишь не хочу, чтобы они присутствовали в моей пище. — Его рука выбралась наружу, он снова откинулся на спинку кресла и продолжал отчужденным тоном: — А теперь будь добра раздеться, чтобы я смог оценить свой интерес к тебе не только как к служанке, способной расставлять на столе тарелки.

Но несмотря на последнюю фразу, лэйрд Равенсби продолжал смотреть на нес равнодушным взглядом незнакомца.

Дрожь возбуждения пробежала по спине графини, и, когда она принялась расстегивать крючки на своем платье, руки се заметно дрожали. Безумный огонь, горевший в крови, мешал ей собраться, но через некоторое время ей все же удалось справиться с маленькими крючками, обтянутыми шелком, и серебристая ткань с шелестом упала у ее ног. Она стояла перед своим хозяином как дорогая шлюха — в красных шелковых чулках, подвязках, расшитых цветами, фиолетовых бархатных тапочках и розовом корсете, затянутом так туго, что груди ее выпирали наподобие шаров.

— Какие у тебя безобразно огромные груди! Позор! — укоризненно заметил лэйрд, не скрывая откровенной насмешки. — Мне нравятся более хрупкие женщины. Пожалуй, сегодня я велю отослать тебя прочь.

— Нет! Пожалуйста, не делайте этого, милорд! — взмолилась графиня голосом полным отчаяния. Она уже изнывала от желания, кровь гулко пульсировала в ее висках. — Простите меня, — приниженно стала извиняться она, стыдливо прижимая руки к груди и пытаясь укрыть свои пышные прелести. — Я могу надеть ночную рубашку.

Некоторое время Джонни Кэрр, казалось, раздумывал над этим предложением, развалившись подобно восточному набобу и неторопливыми ленивыми движениями поглаживая края своего бокала. Затем — быстро взглянул на высокие напольные часы, стоявшие в углу комнаты, словно прикидывая, хватит ли ему времени на то, что он задумал.

— Уже поздно, — со вздохом проговорил он наконец. — Ты у меня под рукой и, несмотря на то что у тебя такие огромные груди, так уж и быть, можешь остаться. Тем более что мне все равно должен кто-то прислуживать. — Джонни произнес эти слова с подчеркнутым неодобрением, но затем его голос снова стал равнодушным, и он продолжал: — Я хочу, чтобы все мои пожелания выполнялись без разговоров. Сними корсет, оставь только чулки и туфли. Мне нравятся красные шелковые чулки.

Джанет хотела его настолько сильно, что согласилась бы на все что угодно, чтобы только утолить голод своего тела. Поэтому она начала отчаянно сражаться с тесемками на спине своего корсета, в то время как ее властелин лениво потягивал вино. Ей еще никогда не приходилось самой снимать с себя корсет — обычно в таких случаях ей помогала либо служанка, либо очередной любовник.

Через несколько долгих изматывающих минут, возбужденная и задыхающаяся, она наконец освободилась от него. Волосы упали ей на лицо, тело дрожало от неутоленной страсти.

— А теперь можешь меня покормить, — благосклонно разрешил Джонни Кэрр, глядя на стоящую перед ним женщину — призывно обнаженную, в одних лишь чулках и домашних туфлях. После этого он ткнул пальцем в маленькую тарелку с фруктовыми пастилками.

— Потом, — сказала она так же небрежно, как и он, не заботясь больше о том, чтобы быть покорной и уступчивой. Рожденная и воспитанная знатной дамой, Джанет стремилась немедленно получить то, чего так страстно желала. — Сейчас я хочу заняться любовью.

Сгорая от желания, графиня вплотную подошла к любовнику. Его небрежные манеры, то, что он находился рядом с нею полностью одетым, воспламенило ее еще сильнее, влекло, словно любимая сладость, к которой лишь остается протянуть руку.

— Я не хочу есть потом, — острым, как лезвие, голосом отрезал он. — Я хочу есть сейчас!

— Лорд… Джонни… — задыхаясь, прошептала она, дрожа от нетерпения, — я больше не могу…

Равенсби поднял на нее глаза.

— Делай, что велено, — коротко сказал он.

Сделав глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться, Джанет протянула руку к тарелке и отломила кусочек лепешки.

— Подойди ближе, — низким голосом приказал ее господин…

Прежде чем поутру Джанет ушла — осторожно, ласково, почти дипломатично, — Джонни Кэрр дал ей понять, чтобы она не появлялась до тех пор, пока Робби не вернется домой живым и невредимым. Объяснил он это тем, что не желает допустить ни малейшей возможности, чтобы переговоры об освобождении брата были поставлены под угрозу. Джонни не желал, чтобы его отвлекали всякие соблазнительные дамочки — вне зависимости от того, насколько они прелестны. Наконец ему удалось полностью убедить графиню, хотя для этого ему и пришлось использовать все запасы обаяния и красноречия. Затем он сладко уснул, но перед этим успел с удовлетворением подумать: через несколько часов леди Грэм останется единственной молодой женщиной в его доме.

6

В ту ночь Элизабет спала крепко, как ребенок, и не видела никаких снов. Без сомнения, причиной тому было французские вина Вилли. После завтрака, которым насытился бы даже крепкий фермер, работающий в поле не покладая рук, она с помощью Хелен надела роскошное шелковое платье в традиционную красно-зеленую шотландскую клетку. Стараясь не думать о прежней обладательнице этого наряда, Элизабет прошла теми же длинными коридорами, что и накануне, и оказалась во дворе замка. В этот день она вознамерилась обследовать окрестности.

Возле крыльца стоял конь под дамским седлом, которого держал под уздцы мальчик-грум. Значит, Джанет ночевала в замке. Высокородная потаскуха!

Впрочем, через секунду Элизабет уже принялась честить себя за то, что мысль об этом вызвала в се душе такой бурный отклик, и, резко повернувшись, пошла через широкий двор, словно желая оставить эту минутную слабость возле входных дверей.

Пройдя сквозь ворота замка, она остановилась на небольшом холме возле заросшего травой замкового рва и принялась озирать зеленое поле, спускавшееся по направлению к реке. Больше всего ей хотелось сейчас позабыть о Джанет Линдсей и всех остальных женщинах, когда-либо появлявшихся в жизни Джонни Кэрра. Не зря за ним прочно укрепилась слава распутника! Только что ей представилась возможность убедиться в этом самой. Для этого человека не имело значения, с кем спать, и Элизабет, в свою очередь, решительно пообещала себе выбросить его из головы.

В следующие дни она почти не виделась с хозяином замка. Джонни Кэрр не хотел, чтобы какие-то непредвиденные обстоятельства помешали освобождению Робби, а Элизабет Грэм в этом смысле представляла собой вполне очевидную опасность. Он не умел сдерживать себя, когда дело касалось женщин, поэтому для него было лучше не видеться с ней вообще.

Подсознание Джонни, впрочем, не очень прислушивалось к голосу разума, поэтому волнующий образ Элизабет, распростершейся в его постели, то и дело вторгался в сны лэйрда Равенсби, лишая его покоя.