Страница 33 из 46
Глава 2
Заговор раскрыт
Ни один звук не осквернял молчания дня. Не слышно было ни слова, ни разу не ударил по металлу металл; ни стук шагов, ни гул мотора, никакой иной из обычно сопровождающих человека шумов не осмеливался нарушить удивительную тишину. Лишь плескались волны у мола, и чайки кричали в небесах, но то были голоса природы – а люди и их машины замерли на всем громадном пространстве туннельных работ, ибо каждый, бросив все, вскарабкался куда-нибудь повыше, чтобы лучше видеть драму, которая разыгрывалась прямо перед глазами. С каждой стены, и крыши, и крана свешивались, как виноградные гроздья, люди – гроздья людей с наполненными горем глазами и потерявших дар речи перед лицом трагедии; они напряженно следили, как маленькая горбатая субмарина, взбивая за собою пенный след, на предельной скорости мчится к выходу из гавани. Лишь на самой верхней наблюдательной точке, в управлении, были движения и звуки – один человек, радист, щелкал переключателями, подкручивал кремальеры и говорил, говорил в судорожно стиснутый микрофон, не замечая, как крупные капли пота катятся по его лбу и срываются вниз.
– Повторяю, это приказ капитана Вашингтона. Повторяю, немедленно покиньте судно. Поняли меня, «Наутилус», поняли меня?
Динамик у него над головой хрустнул и зашипел, а затем взревел невыносимо громкой от чрезмерного усиления речью:
– Разумеется, вы ж не Эйнштейн и не Фолкнер какой-нибудь, понять вас особых стараний не требуется. А вообще-то я слышу вас хорошо, будто вы сидите у меня на плече. Продолжаю идти по курсу.
Не то предсмертный выдох, не то вздох облегчения вырвался у слышавших это людей. Протолкавшись сквозь них и взяв у оператора микрофон, Гас перещелкнул тумблер на передачу.
– Здесь Вашингтон – и это приказ, О’Тул. Немедленно заклиньте рычаги – и вон оттуда. Я пошлю катер подобрать вас. Все.
И снова воздух наполнился шипением и треском.
– Приказы существуют для того, чтобы их выполняли, капитан, но, прошу прощения, сэр, я думаю, что этого приказа я не услышу. Я тут раскрутил старину «Наута» на столько узлов, сколько ему и не снилось прежде в его спокойной ржавой жизни, сейчас он шпарит как проклятый. Красный столбик по-прежнему лезет вверх, но мы будем уже далеко в море, когда он перевалит опасную черту.
– Можете вы заглушить реактор?
– Боюсь, сейчас мне придется ответить отрицательно, сэр. Когда я запустил силовую установку, стержни оказались поднятыми на всю длину, и я не могу запихнуть их обратно ни вручную, ни как иначе. Я ж не атомщик, мне было не сообразить, чем умаслить эту пакость, – и я подумал, что лучше всего будет слегка оттащить ее в море.
– Заклиньте рычаги и уходите…
– Немножко поздно, капитан, тут уже припекает, пошел разогрев кормы. И потом, рычаги можно закрепить, чтобы старина держался на курсе, но погружение так не отработаешь – а я как раз собираюсь нырнуть поглубже. Так глубоко, как только получится. Значит, конец связи. Под водой радио не работает…
Голос постепенно затихал. Затих. Микрофон со стуком выпал из руки Гаса. Далеко в море полыхнуло белое пятнышко пены там, где лодка ушла вниз. Потом океан стал пустынным.
– Вызовите его по сонарфону, – сказал Гас.
– Я пробовал, сэр, – не отвечает. Не думаю, что он его включил.
Дальше – тишина. Полная тишина, ибо то, что произошло, уже было названо, и теперь каждый, кто здесь находился, знал, что делает этот один человек ради них всех. Щурясь от солнца, они смотрели в море, туда, где ушла в глубину субмарина, и ждали последнего акта драмы жизни и смерти, которая разыгрывалась у них на глазах; они не знали, чего, собственно, ждут, но понимали, чувствовали, что, хотя атомная энергия и не входит в круг их познаний, ее появление будет заметным для всех.
Так и случилось. Далеко-далеко водная гладь внезапно дрогнула и закипела, и сам океан вздыбил горбатую спину, как если бы какой-то древний, чудовищный обитатель глубин пытался всплыть на поверхность или, может быть, рождался новый остров. Страшное кипение в океане все усиливалось, и тут до берега докатился могучий удар, который сбил людей с ног, раскачал подъемные краны, заставил оглушительно задребезжать лежавшие друг на друге стальные листы на каком-то складе. А океан выгибался все выше и выше, пока кипящая масса воды не замерла на высоте нескольких сотен футов – и тогда, прежде чем она начала падать обратно, из самой ее сердцевины белой колонной вымахнула бешено крутящаяся спираль, она рвалась в небо, в самое небо, невообразимо высоко, вот она уже сравнялась с горной вершиной на соседнем острове Пику… И тут она расцвела мерзким цветом, раскрываясь, словно адский цветок, до тех пор пока белое облако, насквозь простреливаемое кровавыми вспышками, не утвердилось на вершине колосса, который его исторг. Так он стоял; отвратительный, странно красивый в своей чужеродности, самый ядовитый гриб под небесами, вскормленный смертью и сам – смерть.
Люди на берегу не в силах были отвести глаз от этого ужаса; забыв о человеке, который стоял позади них, все они как один обнажили головы и прижали свои шляпы, шлемы, кепки к груди, отдавая последнюю память храбрецу, который только что перестал жить.
– Сегодня больше не работаем, – внезапно прозвучал в тишине голос Гаса. – Сделайте объявление, и все могут идти.
В море затихающий ветер уже рассеивал облако и уносил его прочь. Гас бросил туда короткий взгляд, нахлобучил свой шлем и ушел. Ноги сами собой пошли по знакомому пути – к улице, затем к «Эль Тампико». Официант бросился за вином для него, принес, и с языка его уже готовы были сорваться вопросы о странном явлении, которое все недавно наблюдали, но Гас, отмахнувшись и от вина, и от вопросов, велел принести виски. Стоило бутылке появиться перед ним, он залпом осушил бокал, наполнил его снова и уставился в его глубину. Через несколько минут он поднес к голове руку в условном жесте – охранявший его огромный индеец возник в дверях и подошел к нему.
– Тут некого брать за задницу, – сказал Саппер.
– Знаю. Давай, садись-ка и выпей.
– Красноглазка, отрава добрая. – Он опрокинул бокал и удовлетворенно выдохнул. – Вот настоящая огненная вода.
– Выпей еще. И возьми бутылку себе про запас, если хочешь. Оставайся здесь и похлебай какое-то время, а за мной не ходи. Я зайду внутрь и уйду черным ходом.
Лицо индейца на миг недоуменно вытянулось, затем осветилось широкой улыбкой.
– Ага. Вот это, по-моему, хорошая идея. Как раз то, что сделал бы индеец. Снять женщину и забыть печали. Я подскажу вам отличный дом…
– Это замечательно, но я уже большой и сам о себе позабочусь. Сиди здесь.
Поднимаясь, Гас едва сдержал улыбку; если бы только Саппер знал, куда Гас идет. Не оглядываясь, он пересек обеденный зал и поднялся по лестнице, ведущей в комнаты отдыха. Оказавшись в темном коридоре, он остановился и прислушался, выясняя, действительно ли он здесь один. Убедившись, что за ним никто не идет, он быстро и тихо подошел к окну в конце коридора и толкнул раму; окно было не заперто, хорошо смазано и открылось беззвучно. Одним быстрым движением Гас вылез наружу; балансируя на карнизе, закрыл за собой окно и спрыгнул в темный переулок. Никто его не видел; лишь белые потрескавшиеся стены смотрели на него, да источали зловоние близкие помойные баки. В конце переулка, там, куда попадало солнце, проходили какие-то люди, но сюда никто не заглядывал; однако для пущей уверенности Гас подождал, пока они пройдут. Лишь когда видимая часть улицы опустела, он, стараясь двигаться как можно тише, перебежал к зданию напротив; заглубленная в стену и поэтому со стороны почти незаметная дверь отворилась, стоило ему подойти, и сразу закрылась за его спиной.
– Сошло нормально? Вас не видели?
– Отлично, просто отлично. Саппер меня прикрывал.
Человек Пинкертона кивнул и провел Гаса в другую комнату, залитую ярким светом электрических ламп; ставни были закрыты, шторы опущены. На столе был радиоаппарат, перед ним сидел человек; когда Гас вошел, человек обернулся и встал.