Страница 12 из 12
– Чудно. Жду после одиннадцати. Кстати, Андрюша, ты не знаешь, где Саша Гибер?
– Конечно, знаю. Он из газеты ушел в Кинокомитет. Стал кинооператором, пишет сценарии. Сейчас он в петровском парке на бывшей студии «Талдыкин и Ко», снимает бессмертную картину «Комбриг Иванов».
– Спасибо, Андрюша, огромное спасибо.
Леонидов развернул книгу.
– Иннокентий Анненский, – вслух прочитал Мариенгоф, – «Кипарисовый апрель». Олег, Неужели, ты читаешь эту чушь?
– Не только читаю, но и собираю, Толя.
– А кого ты из поэтов любишь?
Леонидов улыбнулся:
– Сережку люблю, всего люблю, когда плохо на душе, перечитываю, наизусть учу…
– Ах ты мой дружок дорогой, – Есенин обнял Леонидова, положил ему на плечо голову.
– Твои стихи, Толя, тоже люблю, но не все.
– А что именно, – наклонился через стол Мариенгоф.
– «Магдалину» люблю очень.
– У тебя хороший вкус, – довольно улыбнулся Мариенгоф, – а кого еще?
– Владимира Нарбута, Колю Гумилева покойного, жену его Горенко-Ахматову, Мандельштама…
На плечо Леонидова легла рука.
– А меня? – раздался зычный бас.
Олег поднял голову, вскочил.
За его спиной стоял Маяковский, с папиросой в углу рта.
Они обнялись.
– Конечно, люблю всю твою лирику.
– И на том спасибо.
– Ты будешь читать?
– Нет.
– Садись с нами.
Маяковский посмотрел на Есенина и засмеялся:
– Не бойся, Сережа, я по делу.
– А я и не боюсь, – задиристо ответил Есенин.
Маяковский подошел к столу, за которым гуляла компания в дорогой коже.
Навстречу ему из-за стола поднялся человек.
– Ну, что, Глеб? – спросил Маяковский.
– Все в порядке, Володя, извини, когда играли, не рассчитал.
Он протянул поэту деньги.
– Мой проигрыш. Садись с нами, выпей.
– Не могу, у меня через час игра. Серьезная.
Маяковский повернулся и пошел к выходу.
– Вот же устроилась сучка Лилька, – мотнул кудрявой головой Есенин, – с двух мужиков сосет.
– Один – поэт, второй – Брик, в ЧК хорошую зарплату и неплохой паек получает, – уточнил Мариенгоф.
– Да она сама чекистка, – Есенин оглядел стол, – а выпить нечего?
– Сейчас устроим. – Мариенгоф подозвал официанта, зашептал ему в ухо.
Официант сначала отрицательно качал головой, потом улыбнулся, закивал утвердительно.
– Сейчас принесут, – довольно произнес Мариенгоф и оглядел друзей, небрежно улыбаясь.
– Кстати. Олег, – Мариенгоф сел, мы не закончили наш диспут. Значит, ты враг модернизма. А как ты относишься к Меерхольду?
– Не понимаю и не люблю.
– А что же тебе нравится?
– Декорации на сцене, задники красивые. Нормальные актеры, произносящие нормально замечательные слова. Если увижу Меерхольда, сам ему скажу. Не трогай классику. Пиши сам пьесы и пусть там на сцене произносят монологи верхом на верблюде.
– Правильно, Олежка, – Есенин стукнул кулаком по столу, – гад этот Меерхольд, он у меня Зинку увел.
Красавец-актер Павел Массальский подошел к эстраде.
– Слушай друг, отдохни немного. А?
Поэт подавился непрочитанной строкой.
– Почему?
– Устали мы, давай лучше песню послушаем.
– Быдло! – Завизжала влюбленная девица, – мужичье!
– Возможно, – миролюбиво улыбнулся Массальский, – очень может быть, но пусть ваш друг отдохнет.
Поэт поправил галстук-веревку и пошел к столу.
– Таня! – крикнул Массальский, – просим.
Из-за стола встала красивая актриса, с гитарой.
Она поднялась на эстраду и запела.
Романс был грустный и незнакомый.
Актриса пела о тяжелом времени, о далекой Москве, о любви и тоске, ожидании встречи.
Кафе затихло. Грустная музыка, щемящий нежный голос актрисы плыл над столиками.
Леонидов слушал романс и видел Лену, аллею в Сокольническом парке, по которой они шли, удаляясь от трамвайных путей.
Актриса замолкла.
Зал взорвался аплодисментами:
– Браво!
– Спасибо!
– Еще!
– Молодец!
Двое в коже подошли к актерскому столу.
– Татьяна Сергеевна, – сказал Глеб. Он пристально посмотрел на актрису и усмехнулся. Недобро, со значением.
– Татьяна Сергеевна, господа артисты, вы украшаете нашу жизнь. У нас нет цветов, но примите от чистого сердца.
Он положил на стол круг колбасы и поставил две бутылки с темноватым напитком.
– Это, друзья, спирт. Чистейший ректификат, настоянный на рябине.
– Это лучшие цветы, которые я видел в жизни, – картинно повел рукой благородный отец. Спасибо вам, други.
В кафе появился молодой человек в новенькой темнозеленой тужурке путейного инженера, на бархатных петлицах были видны следы срезанных знаков различия, остались только железнодорожные эмблемы.
Пальто с дорогим шалевым воротником было небрежно перекинуто через руку, частично закрывая плотно набитую сумку.
Баронесса увидела его и засмеялась:
– Сонечка, твой воздыхатель пришел.
Сонечка, красивая блондинка, замахала рукой.
– Сашенька!
Шикарный железнодорожник подошел, поцеловал дамам ручки, сел за стол.
– Скудно, скудно, – он окинул взглядом чашечки с кофе, пирожные местного производства.
– Что делать, наши угощения не для такого шикарного кавалера.
– Именно, – Сашенька достал из сумки две бутылки вина, высыпал на тарелку изюм, выложил на стол красивые красные яблоки.
– Господи, какая прелесть, – Соня поцеловала его в щеку, – откуда?
– Из далеких теплых краев.
– Шикарно живешь, Александр Дмитриевич.
Спиря Кот откупорил бутылки, разлил вино по бокалам. Пригубил.
– Батюшки, это же натуральный крымский портвейн. Сто лет его не пробовал.
Все выпили.
Сонечка обняла Сашу, тихонько вынула из сумочки футляр, открыла.
На бархате лежал сапфир в бриллиантовой оправе на плоской золотой цепочке.
– Богатая вещь и красивая, – Саша закрыл футляр.
– Я ее безумно хочу, – с придыханием прошептала Соня.
– Я же тебе совсем недавно бриллиантовый перстенек подарил.
– Когда это было – капризно ответила Соня.
– Александр Захарович, – вмешалась баронесса, – вы такой шикарный кавалер, торгуетесь с любимой женщиной.
– Сколько стоит эта красота?
Соня наклонилась и зашептала в ухо кавалеру.
– Ого. Неплохо, – покачал головой Саша, – у меня сейчас таких денег нет.
– Так заработать надо, – наклонилась к нему Баронесса.
– Как?
– Научу. Будешь богатым, очень богатым. Я вам завтра телефонирую на службу, сведу с хорошим человеком.
На эстраде вновь поэт читал нечто унылое.
Его никто не слушал, даже его друзья, которые пили дармовой разбавленный спирт.
Зазвенели шпоры. И в кафе появился Саблин, рядом с ним красивая, прекрасно одетая дама, сутулый человек в коричневом костюме и вездесущий адъютант.
Саблин увидел Есенина и Мариенгофа и пошел к ним, раскинув руки для объятия.
– Вот жизнь, – язвительно сказал Мариенгоф, – еще шесть лет назад командовал книжным складом у папаши, а теперь красный генерал.
– Более того, был наркомом на Украине, по-старому, министром, – усмехнулся Леонидов.
– Юрка!
Есенин обнял Саблина.
– Вот порадовал. Надолго в Москву? Ордена-то за что?
– Не знаю, это решают там, – он ткнул пальцем в потолок, а «Красное Знамя» за Кронштадт.
– Ну, давай садись и дружков своих зови.
– Друзья, – Саблин подошел к столу, – позвольте представить вам поэта, знаменитого боевика-террориста, одного из ответственных работников ЧК Якова Блюмкина.
Блюмкин подошел к столу. Сел без приглашения. Оглядел всех прищуренными глазами.
– Как же, как же, – мило улыбнулся Леонидов, – вы, мне помнится, убили германского посла Мирбаха…
– Я много кого убил.
– Неужели, – ахнул Есенин, ты кончил Мирбаха? Я помню, об этом много писали. А стихи почитаешь?
– Я же поэт…
– Поэт расстрелов, – жестко сказал Леонидов.
– Да, все это было. Я вас помню, Леонидов, вы писали об убийстве Мирбаха, я одному вам дал интервью.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.