Грешница

И Челси снова схватила его за плечи и прижала к себе.

— Как же я могу попробовать тебя? — Синджин дотронулся пальцами до влажной впадины между ее бедрами. Челси лежала спиной на подушке, и ее положение было очень удобным для проникновения.

Она закрыла глаза в упоительном экстазе от его прикосновения и опрометчиво прошептала, уже не думая ни о чем, кроме своего желания.

— Войди в меня, мой господин, и ты увидишь…

.что я готова.., я твоя., я умираю от желания…

Тонкими пальцами Синджин скользнул по ее влажной возбужденной плоти с небольшим усилием ввел их внутрь.

— Ты, кажется.., почти.:. — Синджин почувствовал, как таз Челси приподнимается и пальцы его проникают все глубже. — ..Готова… — закончил он, и его длинные пальцы исчезли у нее внутри.

Он почувствовал, что Челси начала слегка подрагивать, и другой рукой ласкал ее грудь. Челси закричала в экстазе.

Будучи гораздо менее подавленной, чем другие женщины в гареме, она издала такой крик, который заполнил всю комнату, разбиваясь о стены, который пронзил затуманенное опиумом сознание бея, разорвался бомбой в его скачущем мозгу, словно метеоритный дождь, и, несомненно, нашел отклик в его ленивых, пресыщенных чувствах.

И как только Челси выдохнула, Синджин быстро, с удобной позиции между ее ног, приступил к действию, будучи сам уже возбужден до предела. Однако Челси тут же попыталась остановить его, так как не была готова к столь интенсивным движениям.

— Нет, — произнесла она, кладя руку на основание члена, — нет, не сейчас, пожалуйста…

— Ты меня умоляешь? — пробормотал Синджин, не обращая внимания на ее слова и жесты и продолжая свои действия.

— Да, я умоляю… — проскулила она, пытаясь отодвинуться назад по атласной подушке. Нервы ее все еще были в большом напряжении.

— Ты должна подчиниться… — Его низкий грудной голос завораживал.

— Нет. — Она все еще сопротивлялась, но где-то внутри ее тела вдруг вспыхнул факел, и Челси лишь приглушенно вздохнула, потеряв дар речи.

У Челси не было выбора, у Синджина тоже, ведь они оба были участниками спектакля. Поэтому с хорошо продуманным намерением он взял ее за лодыжки и обвил ноги Челси вокруг своего торса, а потом сложил вместе ее ступни. Так он мог проникнуть глубже.

— Женщина обязана покоряться мужчине, — произнес он голосом муллы, читающего Коран.

— Я покоряюсь, — выдохнула Челси, чувствуя, как Синджин проникает все глубже и глубже. Пламя чувственности заполыхало внутри ее тела.

Синджин двигался опытно, умело, и Челси вторила его движениям. Начался безумный танец плоти.

И ритм желания обоих идеально гармонировал, как это бывало и раньше, тела слились воедино, а эмоции были настолько сильны, что на несколько мгновений они забыли о плене и об отвратительной обстановке, в которой находились.

В конце концов Челси заплакала — от счастья, от возбуждения. Слезы эти были слезами ее сердца, слезами волнующего открытия, что она наконец-то нашла свою любовь живой! Хаос, смятение, головокружение от страха и счастья захлестнули Челси, и она зарыдала, выплескивая свои чувства.

Горькие слезы ее ударили Синджина в самое сердце, и он крепко прижал к себе жену, словно его тело и любовь могли защитить и утешить ее. На мгновение Синджин решил было всерьез попытаться отыскать бея и удушить его.

Однако теперь жизнь была слишком дорога для него, и трудно было вообразить всю полноту опасности, которой она подвергалась. И если Синджин хотел жить даже на грани полного отчаяния, как он мог теперь выразить эту невыразимую потребность? Он сжимал в объятиях свою дорогую, любимую жену, хотя это продолжалось и продолжится всего несколько «украденных» минут. Его самая заветная несбыточная мечта стала реальностью.

— Великолепно. Блестяще. Хвала Господу, который создал женщину и ее естество для высшего наслаждения мужчины, — произнес бей, тронутый зрелищем, как никогда раньше. — Завтра ты меня будешь развлекать снова.

И он тяжело поднялся с кресла; потребление опиума довело его до состояния полной заторможенности.

Синджин тут же поднялся с Челси, посадил ее и прикрыл шелковой простыней, заслышав необычный звук. Зачем бей встал с кресла?

— У ференджи великолепные волосы, — сказал бей, входя в комнату и слегка пошатываясь. — : Словно утренние лучи солнца. Они теплые на ощупь?

Осознав, что бей может прикоснуться к Челси, Синджин вскочил, заслонил ее собой, защищая. Подходя ближе, бей захихикал, пребывая в прекрасном настроении от чудесного развлечения. Эти раб и рабыня совокуплялись с очень сильной привлекательностью, словно сатир и нимфа.

— Посмотри-ка, жеребец, на свою кобылку из гарема, — произнес бей, издеваясь. — Видишь ли, мой золотой цветочек, этот жеребец слеп.

Слепой! Челси сорвала шелковую повязку с глаз и взглянула на Синджина, стоящего между ней и резвящимся беем. А она-то подумала сначала, что в комнате было слишком темно и он не узнал ее или же он притворялся ради ее безопасности… А он слеп!

Челси заставила себя не показать вида.

— Он тебе нравится? — спросил бей, все еще ухмыляясь.

— Если вам это доставит удовольствие, мой господин, — благоразумно ответила она, помня о том, что их жизни висят на волоске и что бей держит этот волосок в своих руках.

— Да, это доставляет мне удовольствие, — сипло сказал бей.

— Тогда мне он тоже нравится, покорнейше ваша, мой повелитель.

— Завтра вечером ты сможешь продемонстрировать, насколько он тебе понравился.. А что до тебя, мой чудесный жеребец, — продолжал он, слегка поглаживая руку Синджина, словно бы лаская одного из своих коней, — кушай хорошо, мне нужно твое семя. Стража!

Проводите их.

Улучив момент, когда бей отвернулся от них и посмотрел на дверь, Челси схватила ладонь Синджина, пальцы ее легли между его пальцами. Как поцелуй на прощание, Челси сильно, а потом нежно пожала их, прежде чем он вырвал руку. Затем он взял свое облачение, висевшее на крючке возле постели, и оделся.

И больше не подал ни одного знака, указывавшего бы на то, что он знал о ее присутствии.

Когда стража уводила Челси, она вновь заплакала.

Глава 44

В течение последующих нескольких дней они превратились в необходимое развлечение бея.., в его удовольствие, в его одержимость. Другие наложницы томились в ожидании, но Хамонда желал, чтобы его ференджи совокуплялся лишь с золотоволосой женщиной. Какая безумная драма чувств, буря темпераментов, какая страсть! Он должен иметь ребенка от этой пары. Бею непременно хотелось через месяц-другой увидеть эту бледнокожую красавицу беременной, поэтому он каждую ночь смотрел, как они занимаются любовью.

А что касается участников этих «живых картинок» бея-фанатика, то их обуревала непомерная страсть, оба стали одержимыми.

Это было раем.

Это было ужасом.

Это было великолепием.

Это было сумасшествием, агонией, отравой, необоримым желанием; это было вдохновением, чтобы продолжать жить, и яростным стимулом к безумному желанию бежать.

Синджин думал о побеге двадцать раз на дню, в особенности теперь, когда зрение начало возвращаться к нему — полоски света пробивались сквозь слепоту.

Но даже если он и предпримет безрассудную попытку бежать, проход от его апартаментов к сералю представлял собой хорошо охраняемый лабиринт, и ему никогда не добраться до Челси живым.

Днем Синджин неустанно мерил шагами отведенное ему пространство, как будто физическая активность успокаивала его взбудораженные нервы. Он тайком восстанавливал в памяти вид сторожевых башен из его двора, множество коридоров, разделявших его комнаты и ту «сцену», где он и Челси каждую ночь показывали бею представление; он подсчитал количество охранников и их оружия; он отмечал про себя мамелюков — рабов-христиан, обращенных в ислам, которых бей использовал в качестве личной охраны.

Возможно, некоторые из них не откажутся от свободы, если представится возможность? Насколько они были верны бею?