Грешница

— Отлично, мой красавец, — проговорил он, протягивая ладонь с сахаром. Он мягко провел вниз по всей длине замечательного носа темного гнедого. — Ты оставил всех позади.

Как и легендарный Эклипс, Ромулус выигрывал все скачки одинаково: впереди Ромулус, остальные далеко позади.

Остаток дня пролетел быстро. Во время дневных скачек все лошади Синджина пришли первыми. Синджин активно участвовал в скачках, выполняя работу конюха и не заботясь о том, кто и что скажет. Он помогал подковывать, давал наставления жокеям, чистил лошадей после скачек, ухаживал в конце соревнований за своим черным скакуном, который повредил переднюю ногу на последнем забеге дня. Сначала были опасения, что в ноге трещина, но после нескольких часов припарок холеный правнук Герода намного увереннее наступал на поврежденную ногу.

Оставив двух конюхов и мальчишку с черным скакуном в его огражденном круге, Синджин ушел. Солнце только что село; сумеречный воздух был холодным, ветер почти стих, словно готовясь к ночной дреме.

Усталость Синджина поминутно давала себя знать в его вялой качающейся походке, в ленивом опускании черных ресниц. Он встал на рассвете, чтобы поехать вместе с жокеями на утреннюю тренировку скакунов на склонах. День пронесся с сумасшедшей быстротой, полный пьянящих побед, но изнуряющий. Дом его был полон друзей и женщин, привезенных, чтобы развлекать их, и он прошлой ночью спал всего несколько часов.

На периметре скакового круга, на краю молодого леска возле дальних конюшен, ждал его экипаж, на котором дремал извозчик, держа поводья в руках. Подойдя к экипажу, он потянулся и потряс извозчика за колено.

— Домой, Джед, наконец-то, — сказал он, улыбаясь, когда молодой, бандитского вида, русоволосый человек проснулся, издав неопределенный звук. — Поезжай немедленно. Я устал.

Глава 3

Его пальцы еще сжимали дверную ручку экипажа, когда он обратил внимание на фигуру внутри.

— Говорят, ты трахаешь всех, кто в юбке. — Женский голос раздался изнутри темной повозки.

Заинтригованный, он слегка улыбнулся, встал сапогом на витую железную ступеньку, удержав равновесие, когда на секунду карета наклонилась под его весом, и вошел в свой роскошный черный лакированный экипаж. Захлопнув за собой дверь, Синджин уселся на мягкие подушки сиденья напротив женщины в тот момент, когда карета тронулась с места.

Конечно же, нет. Вступать неразборчиво во внебрачные связи?! Он был очень избирателен. Но он знал о своей репутации распутника, как знал и о том, по мере того как его зрение привыкало к полумраку повозки, что женщина напротив него была очень молода и красива.

— Я хочу, чтобы ты меня трахнул.

Конечно, это было бы очень просто для герцога Сетского, про которого говорили, что он легко и в больших количествах укладывал в кровать женщин.

Ему никто не делал предложения именно в такой форме, потому что женщины, с которыми он развлекался, обычно были благородными дамами. Или, возможно, просто более вежливыми, решил он, вспомнив многочисленных неаристократических особ женского пола, деливших с ним постель.

— Ваше приглашение, конечно, кажется мне очаровательным, — сказал он, слегка развеселившись. — Но я опаздываю на вечеринку, которую даю в своем доме недалеко от ипподрома. — Синджин улыбнулся в вежливом отказе.

— Это не займет много времени.

Его великолепные сапфировые глаза слегка прищурились от еще большего любопытства, оглядывая златокудрую молодую женщину, сидевшую очень прямо, скрестив кисти рук на коленях. Она, было совершенно очевидно, не являлась женщиной, отчаянно жаждущей его общества.

«Но, кажется, она в отчаянии», — подумал он, на секунду остановив оценивающий взгляд на хорошо развившейся груди. Если бы он не опаздывал так на много и к тому же если бы его дом не был уже полон проституток, ждущих его для развлечений, и друзей, он, возможно, обдумал бы ее недвусмысленное предложение.

В конце концов, она дышала буйной свежестью и ее формы отличались пышностью, несмотря на прямую, как шомпол, спину. И его репутация распутника в общем-то имела под собой достаточно оснований. Ее полные надутые губки и огромные глаза особенно соблазняли его. Его волновала ее схожесть с лучшими портретами Ромнея — в ней была чувственность, несмотря на очень юный возраст.

— Мне очень жаль, моя дорогая, но я вынужден отклонить ваше предложение. — Даже когда он говорил, внутренний, менее практичный голос оспаривал его отказ.

— Вы не можете!

«Вот, — сказал его внутренний голос с той же настойчивостью. — Видишь?»

Но он был непреклонен, к тому же слегка уставшим после длинного дня, проведенного со своими лошадьми, жокеями и конюхами, после пяти скачек.., после последних двух часов, когда он помогал своим людям делать горячие примочки черному скакуну. Весенний Дружок пришел прихрамывая, закончив забег со свойственным ему мужеством. Их первые опасения, что нога сломана, рассеялись лишь после нескольких часов лечения.

— Я вас знаю? — спросил он, задумчиво потирая темную щетину, начинающую выступать на худой щеке. «Что заставляет ее настаивать?»

— Мы не были официально представлены, хотя я много знаю о вас.

Святой — насмешливое прозвище, принимая во внимание грешные наклонности Синджина, было известно всей Англии, именно по этой причине Челси и выбрала его, чтобы он лишил ее невинности. Он считался главным бабником в свете, превзойдя даже выдающийся рекорд Прини. К тому же удобно было то, что он находился поблизости, в Ньюмаркете.

— Меня зовут Челси Эмити Фергасон.

— Сестра Данкэна? — Тяжелые темные брови Синджина слегка приподнялись. Порядочная молодая леди делает ему такое предложение! Или она была.., порядочной, вот оно что? Прекрасные голубые глаза его сузились, в них вспыхнул испытующий огонек. В свои двадцать восемь лет он не раз избегал расставленных сетей женитьбы… Естественное подозрение теперь постоянно жило в его душе.

— Да, но он не знает.

«Надо полагать», — подумал Синджин, понимая, что сделал бы Данкэн с ними обоими, если бы узнал.

Она кажется совершенно искренней. И настоящей.

— Вам следует находиться дома, — резко выговорил он свое наставление, еще более развалясь. Его длинные чудные волосы рассыпались в беспорядке из-под ослабевшей черной ленты, когда голова скользнула по кроваво-красному бархату обивки.

Но его внутренний голос упрямо напоминал, что он не сказал убедительно: «Идите домой».

— Вы, возможно, хотите узнать, почему? — Она говорила по-деловому, словно обсуждала состояние дорог. Ее глаза — экзотический лиловый цвет, отметил он, — смотрели открыто, так же, как честно звучал ее голос.

«Нет, — было его первой реакцией, быстрой и мужской. — Если она была сестрой Данкэна». Нет, он не хотел знать, несмотря на ее изящество. Его опытный взгляд в полной мере оценил ее красоту: совершенная замечательной формы грудь, крохотная талия, очевидная привлекательность длинных ног, скрытых под простым коричневым костюмом для верховой езды, легкость красивых непослушных блестящих волос, лишь наполовину собранных лентой, сочный вишнево-красный рот, созданный для поцелуев.

— Расскажите мне, — сказал он, рассудив, что лучше добровольно избавиться от груза, как ему часто приходилось делать в жизни, и почувствовав себя мене уставшим от близости нежного ротика мисс Фергасон, который стал центром его внимания.

— Они собираются выдать меня за епископа Хэтфилдского — этот подлец бесчестит церковь, даже такую безбожную, как английская, так они хотят заплатить долги за скачки. — Она говорила теперь быстро, ее волнение было очевидным. — Мой отец и братья, в основном отец, — добавила она, поясняя, так как герцог вдруг пристально посмотрел на нее. — И он никогда не женится на мне, старая коряга, если я не буду девственницей. Благочестивый ублюдок. — Последние слова прозвучали особенно оскорбительно в этом экипаже.

Уставившись на изящную молодую красавицу, сидящую перед ним, на роскошную грудь, вздымающуюся и опускающуюся от пережитого волнения, Синджин думал о том, что, пожалуй, епископ Хэтфилдский женится на ней при любых обстоятельствах.