Страница 12 из 16
Утро я встретил, уткнувшись в книгу лицом, так что на нём у меня отпечатались буквы и цифры. Едва смыв сиё произведение искусства, я приказал встреченной мною Герде принести мне много сыра, копчёного мяса и кувшин ключевой воды. На разбор всех бухгалтерских книг барона, составленных донельзя отвратительно, у меня ушло три дня.
В конце концов, когда я воспаленными от недосыпа глазами разглядывал итоги своей бухгалтерской деятельности, стало ясно, куда двигаться дальше. Оказалось, что фрукты из сада мы отдаём скупщику за бесценок, я был уверен, что они должны стоить дороже, потому что учитывая, сколько времени крестьяне тратили на обработку сада и сбор урожая, проще было вообще ничего не продавать, чем получать за отличные фрукты такие гроши.
Во-вторых, весь доход гнома от выполненных работ обеспечивал вообще существование всего замка и его окрестностей, поскольку гному платили не только продуктами, но и деньгами. Они-то и позволяли существовать всему. Тех же доходов, что барон получал с продажи выращенной крестьянами на его полях пшеницы, едва хватало на то, чтобы покрыть выплату жалования слугам.
Да ещё и Герде выплачивалось больше, чем Дарину. В этом я усмотрел некий иррационализм, как любил говорить отец. Нужно будет провести рационализацию, подумал я с ухмылкой: хорошо, что Герда меня в этот момент не видела, иначе инфаркт ей был бы обеспечен.
В статье расходов значилась одна странная сумма, которая насторожила меня своей величиной. Все остальные траты были копеечными или, переводя на местные аналоги, не составляли и медного асса. Замок давно не обновлялся, не было и затрат на покупку продуктов, всё добывалось здесь же.
Порывшись в книгах барона в поисках назначения столь значительного расхода, я был сильно удивлён. Оказалось, что каждый год на протяжении последних десяти лет барон платил целых 50 золотых кесариев по статье, обозначенной как «охрана». Подивившись огромной сумме, я смело вычеркнул такие выплаты непонятно кому.
Почесав руки, с непривычки заляпанные чернилами по самые локти, я завалился спать тут же за столом, идти вниз просто не было сил.
Встав на следующий день утро чуть ли не к обеду, я спустился на кухню, приказал Марте подать мне еду, после чего собрать всех обитателей замка в столовой. Затем я потребовал отправить Герду в деревню, чтобы привела ко мне старосту. Кухарка очень удивилась, но перечить не стала.
— Да, кстати, Марта, — внезапно я вспомнил один вопрос, который вертелся у меня в голове.
— Слушаю, господин, — кухарка оторвалась от чистки котла и посмотрела на меня.
— Всё хотел спросить, на каком языке вы разговариваете?
— Ну как, на каком? — поразилась кухарка. — На нашем.
— Я имею в виду, как он называется? У вас что, один язык, что ли, других народов нет?
— Почему же, господин, есть. Странно так лопочут, просто смешно становится. И как они на таком птичьем языке разговаривают? — засмеялась кухарка, видимо, вспомнив что-то из прошлой жизни барона.
— А название языка знаешь? — спросил я, борясь с крестьянским непониманием.
— Язык наш Всеобщий называется. Всеобщий, господин, язык наш, потому что он от Всеобщего Бога нам данный, так батюшка говорит в церкви, — Марта тяжело вздохнула и умоляюще на меня посмотрела.
— Поставить бы нам церковь в селе, господин? А то как нелюди какие, в церковь только по выходным ходим да по праздникам, в соседние село, а идти туда полдня и потом ещё полдня назад возвращаться.
«Блин, спросил на свою голову, — подумал я про себя, — теперь ещё и церковь строить, что ли»?
— А что думают в деревне? — решил я уточнить у Марты.
— То же и думают, господин, церковь нам нужна, — уверенно ответила кухарка.
— Я подумаю, — ответил я и, благословленный счастливой Мартой, пошёл к себе.
На встречу со слугами я пришёл заранее и подготовил всё для своего выступления. Слуги собрались точно к намеченному сроку, и я начал:
— Поскольку нашего любимого барона не стало, то я, как вы знаете, вступил в свои законные права наследника.
Тут я сделал паузу и посмотрел в лица сидящих передо мной: гном был спокоен, Марта плакала, а Герда внимательно смотрела на меня, ловя каждое слово. Внутренне я усмехнулся: чует, видать, что раскулачивание грядёт.
— Так вот, проанализировав всё, я принял следующие решения: во-первых, Марте увеличивается жалование до половины сестерция в день, мастеру Дарину увеличивается жалование до двух сестерциев, Герде увеличивается жалование до половины сестерция.
После этих слов я снова посмотрел на всех. На этот раз ситуация была несколько иной: гном удивлённо жевал бороду, Марта по-прежнему плакала, Герда ей вторила. Но если первая плакала от счастья, то вторая с горя, ведь я уменьшил ей жалованье наполовину против прежнего. Только ведь не будет же она при всех говорить, что у ней было больше? По идее она должна попытаться поговорить со мной наедине, после собрания, именно поэтому я и отправил её в деревню за старостой.
— Да, и последнее. Нас всех ждут большие перемены, так что если кто-то хочет нас покинуть — кроме мастера Дарина — тот может уйти, — сказал я, выразительно глядя на Герду.
Желающих не нашлось, а глаза гнома просто лучились весельем, он едва сдерживался, чтобы не засмеяться.
— А вы, мастер, надеюсь, будете теперь с удвоенной силой гонять своего подмастерье, оправдывая такое повышение, — закончил я совещание, подмигнув гному.
Гном не выдержал и засмеялся во весь голос, едва не опрокинувшись на стуле. Довольный собой, я пошёл в кабинет барона, чтобы там ждать прихода старосты.
Тот, похоже, либо летел на метле, либо был недалеко от замка, так как не прошло и десяти минут, как он сидел передо мной с потным лицом и тяжёлой отдышкой.
Дав ему отдышаться, я начал разговор издалека.
— Как живётся в деревне? Как созревает урожай? Как пополнение в стадах? Много ли невест на выданье?
В общем, нёс всякую чушь, подсмотренную в фильмах о рыцарях и их подданных.
Староста, оказавшись на знакомой почве, быстро разошелся и стал вываливать на меня тонны информации: дескать, урожая совсем нет, в стадах падёж от неизвестной болезни, девки мрут как мухи, и вообще на деревню недавно упала ядерная бомба. Про бомбу, конечно, про себя добавил я, слушая ту галиматью о положении дел в деревне, что пытался представить мне староста.
— Ну, хорошо, — со скучающим видом прервал я его словопоток, — каково общее количество голов больной скотины? Сколько урожая пропало на полях из посеянного? Сколько девок вообще в деревне осталось?
Староста, не видя никакого подвоха, сказал, что больной скотины много, он может сказать, сколько здоровой — всего десять голов коров и двадцать коз и свиней. Пропавшего урожая на полях треть, а девок в деревне после мора едва ли с десяток наберётся.
— Ну что ж, отлично, — сказал я, — тогда радуйся. Сейчас мы пойдём в деревню, и я заберу у тебя весь больной скот сверх тридцати голов, весь пропавший урожай с полей и всех мёртвых девок, если живых будет больше десяти.
Я раньше только в кино видел глубоководных рыб, которых вытаскивали на поверхность, и тут впервые наяву видел такую картину. Староста от моих слов онемел, глаза его вылезли из орбит, а нижняя челюсть упала до груди.
Полюбовавшись на сиё творение языка своего, я сделал вид, что собираюсь в дорогу. Это привело старосту в себя и он упал мне в ноги, обнимая и пытаясь поцеловать мои давно нечищеные сапоги. Я в видимом недоумении посмотрел на него и спросил:
— Что такое?
Староста, не отрываясь от сапога, запричитал.
— Не погуби, господин, зашибут меня деревенские, коли отдам всё это.
Отодвинув его от себя я приказал сесть на стул, сказав, что иначе повешу на воротах как вора и обманщика. Угроза подействовала, староста примостился на краешек стула, в любой момент готовый упасть на пол и стал преданно смотреть на меня.
— Значиться, так, — специально помолчал я несколько минут, заставляя старосту потеть и нервничать. — Даю тебе ровно год, чтобы исправиться. Если в будущем году ты станешь говорить мне нечто подобное… — тут я прервался и спросил у него: — У тебя, кстати, сколько детей?