Парижский эрос

Второй тип объявлений был таков:

«Исключительный случай. 16-й округ, дом в превосходном состоянии. Чистый доход 7300. Цена 75000 наличными».

В то утро, когда появилось это объявление, около десятка посетителей образовали очередь в передней и гостиной. Каждого из них приходилось, увы, встречать одной и той же фразой: «Вы опоздали. Покупатель нашелся сразу». Но на этот раз искусство сводилось к тому, чтобы удержать их за полу пиджака в тот самый момент, когда они разочарованно направлялись к двери. «Да вы бы присели. У меня есть и другие предложения, с виду несколько менее соблазнительные, но для знатока не менее, пожалуй, интересные. Вы их так же упустите, как и этот, когда я их опубликую. Садитесь, пожалуйста». Несколько карточек извлекалось из ящика в качестве козырей. Люди слушали; делали гримасы. Ничто не могло им заменить фиктивного дома за 75000. Тут-то и было кстати ввернуть, — соблюдая меру, конечно, — что и у дома в 16-ом округе были свои недостатки. «Случай хороший. Но для нашей конторы в нем не было ничего исключительного. Оставьте ваш адрес. Одно или два таких дела должны на днях поступить… Обещаю вам о них никому не говорить, не снесясь предварительно с вами. Вам ни о чем не придется пожалеть». Если из числа этих разочарованных охотников четверо или пятеро, плененные манерами и приемами Аверкампа, запоминали путь в его контору, то утро не было потеряно.

С недавнего времени Аверкамп обдумывает новый тип объявлений, которые собирается печатать в газетах, обслуживающих отборную клиентуру: «Фигаро», «Голуа», или в еженедельниках типа «Иллюстрасьон».

«Для всех, желающих помещать свои капиталы в первоклассные операции с недвижимостями: Консультационное бюро. Формирование групп. Новейший тип организации. Бесплатные справки. Не смешивать с конторами обычного типа».

Он взвешивает также возможность откупить рубрику недвижимостей в каком-нибудь еженедельнике. Он знает, что такого рода сделки заключаются. Но ему нужно предварительно сколотить небольшой капиталец. И еженедельники, которые он имеет в виду, заламывают, вероятно, непомерные цены.

Единственным его достижением с конца октября месяца было то, что он почти не затронул своего запасного фонда. У него велики расходы. Г-н Поль уже в первых числах ноября пришел к нему и захныкал: «Я не могу привыкнуть к вашему преемнику. Он невежа. Он мерзавец. Он ругает меня как собаку. Меня, старика! Возьмите меня к себе». Аверкамп взял г-на Поля; оттого, что был польщен; оттого, что ему нужен был человек, который бы составлял карточки и открывал дверь в отсутствие Вазэма, не умеющего к тому же писать шрифтом рондо; и оттого, наконец, что он одновременно черств и великодушен. Жалость сама по себе имеет мало власти над ним. Но привязанность подчиненного располагает его к феодальной благосклонности.

V

БРАТ И СЕСТРА

На площади Бельвильской церкви Изабелла Майкотэн выходит из фуникулера, узкие вагончики которого похожи на спичечные коробки.

Она в без пяти двенадцать вышла из магазина «Оповр Жак», на площади Республики, где служит продавщицей и куда должна вернуться в половине второго. Оглядевшись по сторонам, она замечает стоящего на тротуаре перед кафе «Кок д'Ор» молодого человека с черными усиками, который сидел незадолго до того с товарищем в лавчонке на площади де Фэт. Улыбается и делает шаг ему навстречу. Но из-за киоска фуникулера внезапно выходит Эдмонд.

Изабелла меняется в лице и, глядя брату прямо в глаза, лепечет:

— Как? Ты здесь?… Но как же ты здесь очутился в этот час?

— Я ждал тебя. Ты, видно, не рада?

Молодой человек с усиками наблюдал за ними несколько мгновений, но уже удаляется по улице Журдэна, медленно и не оборачиваясь.

Эдмонд провождает его взглядом, злобно смеется, пожимает плечами.

— Не очень-то храбрится твой хахаль.

Изабелла хмурит брови. Все лицо у нее передергивается. Она воздерживается от реплики.

Брат ее слегка подталкивает.

— Поторопимся. У меня осталось только двадцать минут, чтобы поесть. Я не хочу терять еще и вторую половину рабочего дня.

— Но… ты с завода? Ты не там сегодня завтракаешь?

— Я не с завода. Я прогулял утро.

— Почему же?

— Ты еще смеешь спрашивать? Оттого, что я решил заняться твоим шкетом. Я его только что чуть было не выпроводил с площади Празднеств пинками в зад. Но это от него еще не ушло. Я ему еще весь портрет испорчу.

— Скажи, пожалуйста, во что ты суешь свой нос?

— Вот ты как, хорошая моя? Так знай же, что если я тебя встречу с ним, то пинки достанутся ему, а для тебя найдется пара затрещин.

— Это мы еще посмотрим.

— И смотреть тут нечего. Можешь звать людей на помощь. Я спокоен. Не станут у нас в Бельвиле заводить свои порядки сутенеры с бульваров. Я до сих пор об этом дома молчал. Мне всегда было противно ябедничать, даже когда я малышом был. Но не желаю я все-таки, чтобы старики наши подумали, когда все раскроется, что я был с вами в сговоре. Не бывать тому.

— Ты стараешься меня запугать. А что же они мне скажут? Разве не естественно, что я вожу знакомство с молодым человеком? Как будто у мамаши в моем возрасте не было ухаживателей. А ты? Ишь какой выискался. Знаем мы твою кралю. Весь квартал ее знает. Если ты начнешь мне скандалы устраивать, люди скажут, что у тебя нахальства не занимать.

Эдмонд слушает в гневе и недоумении. Он не может освоиться с женской лживостью. Хочет ухватить Изабеллу за руку, сжать ее, сделать ей больно. Она поднимает на него синие глаза обиженного ребенка. И он думает, что она и вправду так молода, совсем еще не знает жизни и ее опасностей, и что самым неловким шагом было бы вызвать в ней задор. Он говорит сдержанно:

— Изабелла! Ты, очевидно, не представляешь себе, что это за субъект.

Это единственное объяснение.

— Наоборот, это ты невесть что думаешь о нем.

— Вот как!

— Он из хорошей семьи. Уверяю тебя. Отец был военным. Мать овдовела. Ну, да. Она делает шляпы. И с большим вкусом. Это очень порядочная женщина. Волосы у нее седые, хотя она не стара, но это от огорчений.

— Ты ее знаешь?

— Нет. Я видела ее фотографию.

— Он-то и рассказал тебе все это?

— Он со мной очень прилично ведет себя. Интересно рассказывает. Хорошо воспитан.

Эдмонд ухмыляется.

— А какое у него ремесло — это он тебе тоже рассказывал?

— Конечно. Сначала он учился в военной школе, в Ла-Флеш, как сын офицера… вот видишь… Но только он вывихнул себе колено на учении.

— Да и мозги.

— И с тех пор осталась на ноге опухоль. Поэтому в прошлом году ему дали отсрочку, и он не пошел в солдаты. Но из-за этого он и место потерял.

— Какое место?

— Он работал у зубного врача, в конце Бельвильской улицы. Тот его рассчитал перед призывом. А потом уже не захотел, конечно, взять обратно, — место было занято. Или, вернее, хотел его взять обратно, оттого что новый помощник работал гораздо хуже его, но сказал ему: «Я бы вас взял, конечно, но представьте себе, что через год вас признают годным, тогда я опять останусь без помощника». Это понятно.

Изабелла все это объясняет с пылом искренней веры. Эдмонд пристально глядит ей в лицо.

— Ах ты, моя бедная дуреха, как же ты даешь себя так морочить? Да ведь это все вздор. Знаешь ли ты, что такое «кот»? Знаешь? Отвечай же.

Изабелла кусает губы, пожимает плечами. Наконец, говорит:

— Обругать можно кого угодно.

Они уже на улице Компан. У Эдмонда в распоряжении только одна минута, и он говорит на ухо сестре, желчно и быстро:

— «Кот» — это такой субъект, вот этого возраста как раз, который ищет девчонку вроде тебя, смазливую и немного шалую. Шалыми девчонки могут быть на всякий лад. Обобрав ее как следует, он посылает ее на панель, понимаешь? Посылает спать с первым встречным за пять франков. И она ему приносит эти пять франков. Бьюсь об заклад, что он уже просил у тебя денег… А, вот видишь? Поклянись, что не просил. Отвечай же, вместо того, чтобы дуться. Что это? Ты хочешь, чтобы люди на нас пялили глаза? А затем знай, что все они больны и что он заразит тебя, если еще не заразил. Ну, входи первая, дрянь ты этакая.