Страница 74 из 192
Бунты против обращенных инициировали такую же цепь событий, что и антиеврейские. Государство было напугано бунтами как симптомом общественного беспокойства. Оно не могло ни предотвратить бунтов, ни даже наказать за них как положено; а потому оно пыталось устранить их причину… нападая на конверсос. Это было несложно. Многие действительно втайне оставались приверженцами иудаизма. Еврейский документ того времени свидетельствует, что сбежавшие в Пальму открыто соблюдали мицвот, шабат, постились и молились в йом-кипур и праздновали пасху и прочие праздники «не реже и не хуже обычных евреев». Один францисканский фанатик, Альфонсо де Эспина, сам не то обращенный, не то сын обращенного, составил целый том, Fortalitium Fidei, где, помимо прочего, перечислялось двадцать пять «грехов», по коим можно выявить предательских конверсос. В их число входили не только тайные еврейские обряды, но и свидетельства «дурного» христианства, которые, пожалуй, и обнаружить легче: уклонение от причастия, работа по воскресеньям, нежелание осенять себя крестным знамением, упоминать Иисуса и Деву Марию, нерегулярное посещение богослужений. К этому он добавляет еще и все преступления (типа кражи гостии), обычно приписываемые евреям, а также и кое-что новое вроде «ведения философских дискуссий». Вновь перед нами боязнь по отношению к евреям, особенно в скрытой форме конверсо, разжигающая беспорядок, сомнения и недовольство в обществе.
Отец Альфонсо явился идеологом следующей фазы антисемитизма. Показав возможность обнаружить тайного еврея не по расовым, а по религиозным признакам, он также предложил решение: изоляция и сегрегация. Население должно остерегаться подозрительных конверсос, а государство должно поставить физический барьер между ними и истинными христианами. В то же самое время и церковь и государство должны объединенными усилиями разыскивать и истреблять тех конверсос, которые практикуют иудаизм, а потому юридически являются еретиками. Он подробно описывает методы и виды наказания, которые следует использовать, основываясь на старых приемах инквизиции XIII века, однако настаивает, что следует разработать и новые, наилучшим образом отвечающие национальным потребностям Испании.
И государство безотлагательно приняло к исполнению программу отца Альфонсо. В 1480 году в Толедо кортесы провозгласили сегрегацию. Одновременно была создана специально испанская инквизиция. Первые инквизиторы, включая генерального викария доминиканцев, назначались в центральный совет расследований по Андалусии, действовавший в Севилье. Их работа началась в январе 1481 года, и уже в ближайшие восемь лет было сожжено на костре свыше 700 человек. Согласно некоторым источникам эта цифра достигает 2000. В том же году национальная инквизиция заменила в Арагоне традиционную папскую инквизицию, а с февраля 1483 года вся организация была поставлена под централизованный контроль, и ее фактическим руководителем стал доминиканский настоятель Томас де Торквемада. Менее чем за 12 лет инквизиция вынесла приговоры около 13 000 конверсос, мужчин и женщин, за тайное практикование иудаизма. Жертвами инквизиции становились самые разные люди, но среди наиболее распространенных были тайные евреи. В целом за все время существования инквизиции число ее жертв составило около 341 000. Из них свыше 32 000 было сожжено живьем, 17 659 были наказаны через сожжение изображений, а 291 000 понесли меньшие наказания. Большинство казненных (20 226) погибли до 1540 года, при первых пяти главных ликвидаторах, причем в основном эти люди были еврейского происхождения. Странный счет жертв аутодафе продолжался до 1790 года.
В 1469 году настоятель Торквемада стал исповедником кастильской королевы Изабеллы; в том же году она вышла замуж за арагонского короля Фердинанда, что привело к объединению этих королевств в 1479 году. Антиеврейская политика была в какой-то степени личной заслугой этих двух монархов. У организованной ими инквизиции было много противников, как внутренних, так и внешних. Одним из них был секретарь королевы, Фернандо дель Пульгар, сам конверсо. В своем письме, адресованном толедскому примасу, кардиналу-архиепископу Педро Гонсалесу де Мендоса и предназначенном для публикации, он жаловался на эдикты о сегрегации, которые не позволяли обращенным жить в Гипускоа и сочетаться браком с местными жителями, а также учиться ремеслу каменщика. Признавая, что среди новообращенных бывали случаи ренегатства, он отмечал, что в Андалусии было, например, 10 000 молодых женщин-конверсос, которые никогда не покидали родительского дома и просто жили по заветам своих отцов; сжигать их было бы крайне жестоко, и они просто сбежали бы. На это подручные Торквемады ответили, что лучше сжечь несколько невинных, чем позволить ереси распространиться: «Лучше человеку попасть на небо с одним глазом, чем в ад – с двумя». Единственным результатом этой акции явился перевод Пульгара с должности королевского секретаря в королевские летописцы.
Папская власть также была противницей инквизиции, частично потому, что та была королевским и национальным инструментом, стоящим вне пределов папской юрисдикции, отчасти же потому, что явно нарушалась естественная справедливость. В апреле 1482 года Сикст IV потребовал, чтобы за Римом было оставлено право выслушивать апелляции, чтобы обвиняемым сообщались имена свидетелей обвинения, и уж во всяком случае должен даваться отвод личным врагам и бывшим слугам, а также чтобы раскаявшимся еретикам позволяли исповедоваться и получить отпущение вместо осуждения, и чтобы им было даровано право выбора судей. Фердинанд отверг все эти требования и в своем ответе настаивал, что назначение им инквизиторов принципиально важно, поскольку во времена, когда системой руководила одна церковь, ересь процветала. Папы продолжали возражать, но безуспешно.
И Фердинанд и Изабелла утверждали, что действуют исключительно из ортодоксально-католического рвения. Оба горячо отвергали обвинения, которые выдвигали их современники (а также историки впоследствии), будто они стремились конфисковать собственность приговоренных еретиков. В письме, направленном ее агентам в Риме, Изабелла настаивала, что не прикоснулась «ни к единому мараведи» из конфискованного имущества, а эти деньги, дескать, пошли в фонд приданого для детей жертв инквизиции; тот же, кто обвинил ее в действиях из любви к деньгам – лжец. Она утверждала, что лишь в силу страстной преданности вере она разрушала города своего королевства и опустошала их, а также целые области. Фердинанд также подчеркивал падение доходов своей казны, но говорил, будто прежде, чем принять решение о деятельности инквизиции в национальном масштабе, они тщательно взвесили все факторы, но в итоге «поставили службу нашему Господу Богу превыше службы королю… и превыше любых прочих соображений». Правда, по-видимому, состоит в том, что мотивы обоих монархов носили смешанный, религиозно-финансовый характер, и важнее всего оказалось желание установить государственное и эмоциональное единство в их разобщенных и разделенных вотчинах. Но сильнее всего их действиями руководила зловещая и безличная логика антисемитизма, как такового. Как неоднократно свидетельствовала история, он имеет свойство набирать мощь и обороты сам собой.
Исследование Сьюдад-Реала, проведенное Хаимом Бейнартом, открывает грустную картину человеческой деградации. Официально целью не раскрывать имен свидетелей обвинения было стремление не допустить кровной мести; однако в реальной жизни это придало инквизиции наиболее зловещие черты, поскольку многие информаторы руководствовались злым умыслом по отношению к богатым и выдающимся людям. Так, Хуан Гонсалес Пикардо, бывший секретарем двух королей, просто не мог не иметь врагов, и был за это заживо сожжен. Еще более омерзительными были доносы мужей на жен и наоборот, сыновей на отцов, братьев на сестер. Одним из худших оказался Фернан Фалькон, дававший показания на посмертном суде над собственным отцом, бывшим, по-видимому, главой местной тайной еврейской общины: «Все, что говорится против него в обвинительном заключении, – правда; можно было бы к этому добавить еще многое – хватило бы на целый лист». Фалькон был свидетелем на всех процессах, проходивших в Сьюдад-Реале в 1483—1485 гг., причем его любимая характеристика в адрес обвиняемых звучала, как «еврей во всех отношениях». Об одной из них, Каролине де Самора, он сказал, что ради ее сожжения готов пройти тридцать кругов ада; фактически главным свидетелем против нее выступал ее собственный сын – монах, который поклялся добиться ее сожжения (кстати, она отделалась поркой). Многие из подсудимых оказывались столь же образованными, сколь и благочестивыми. Леонор Гонсалес удалось бежать в Португалию. Суд поручил ее сыну, Хуану де ла Сьерра, отправиться в Португалию и убедить ее вернуться. Сын выполнил поручение; она вернулась, ее судили, приговорили и сожгли заживо. Кому-то удавалось бежать, других ловили при попытке бегства. Самый богатый конверсо в городе, Санчо де Сьюдад, купил парусник и отплыл с семьей в Валенсию; однако ветер прибил их обратно, их схватили и сожгли всех в Толедо. Тех, кому удавалось бежать, судили заочно и сжигали их изображение. Если человека осуждали посмертно, то его останки выкапывали и сжигали как символ того, что предположительно происходит с ним в преисподней.