Страсть к игре

Повернув голову, пристроившись так, чтобы его рот полностью покрывал ее губы, он мягко надавил большими пальцами на челюсти, заставляя ее рот открыться. Охваченная жарким томлением, девушка испугалась, что все это ей снится или она просто тихо сходит с ума. Ее губы раскрылись, она всхлипнула, когда его нежный, словно из влажного бархата, язык скользнул внутрь…

В испуге она задержала дыхание, и тогда Колин, ее старый возлюбленный Колин стал шептать ей на ухо, успокаивающе поглаживая кончиками пальцев ее щеки.

– Позволь мне, – прошептал он. – Доверься мне. Амелия встала на цыпочки и прижалась к нему, запустив пальцы в его шелковистые кудри.

Не имея подобного опыта, она могла только послушно следовать ему, позволяя ему мягко хозяйничать у нес во рту, и лишь иногда чуть касаться его языка.

Он издал стон, в котором слышался голод и неутоленное вожделение, обхватил руками ее затылок и чуть изменил наклон. Телесный контакт стал глубже, ее реакция – более пылкой. По всему телу побежали мурашки, спина Амелии покрылась гусиной кожей. Ощущение неудовлетворенности, срочной потребности внизу живота нарастало, порождая вспышки безрассудной надежды.

Одной рукой Колин ласкал ее спину, постепенно опускаясь вниз, пока не ухватил ее за попку, приподнял и крепко прижал к себе. И едва она почувствовала твердую выпуклость его возбуждения, внизу живота у нее расцвела сладкая боль.

– Амелия… дорогая. – Его губы скользили по ее влажному лицу, поцелуями высушивая слезы. – Мы не должны этого делать.

Но он продолжал целовать и целовать ее, плотно прижимаясь к ней бедрами.

– Я люблю тебя. – Она задыхалась. – Я уже давно люблю тебя…

Он прервал ее, накрыв ее рот своими губами, его возбуждение нарастало, руки лихорадочно блуждали по ее плечам и спине. Едва не задохнувшись, Амелия с трудом оторвала от него губы.

– Скажи, что ты любишь меня, – умоляла она, ощущая тяжесть в груди. – Ты должен. О Господи, Колин… – Она терлась залитым слезами лицом о его лицо. – Ты был таким злым, таким жестоким со мной.

– Ты не можешь быть моей. Ты не должна хотеть меня. Мы не можем… – Колин с громким проклятием оторвался от нее, – Ты слишком молода для меня, и я тебе неровня! Не говори мне больше ничего, Амелия. Я слуга. И я всегда буду всего лишь слугой, а ты всегда останешься дочерью виконта.

Она обхватила себя за плечи руками, содрогаясь всем телом, словно от холода, а не от изнурительной жары. Во рту пересохло, распухшие губы предательски дергались.

– Но ты ведь действительно любишь меня, правда? – спросила она тонким дрожащим голосом, несмотря на все ее усилия казаться сильной.

– Не спрашивай меня об этом.

– Неужели ты можешь отказать мне даже в такой малости? Уж если я никоим образом не могу получить тебя, если ты никогда не будешь моим, разве ты не можешь сказать мне, что хотя бы твое сердце принадлежит мне?

Колин испустил стон.

– Я подумал, что будет лучше, если ты возненавидишь меня. – Он откинул голову назад, уставившись в небо невидящим взглядом. – Я надеялся, что тогда я перестану мечтать.

– Мечтать о чем? – Отбросив осторожность, Амелия подошла к нему и засунула руку ему под свитер, чтобы погладить твердую выпуклость внизу живота.

Он перехватил ее руку за запястье, яростно сверкнув глазами.

– Не касайся меня. Не смей!

– Похожа реальность на мои мечты? – мягко спросила она. – В них ты целуешь меня так же, как это сделал минуту назад, и говоришь мне, что любишь меня больше всего на свете?

– Нет, – буркнул он в ответ. – Это не романтичные девичьи мечты. Это чисто мужские мечты, Амелия.

– Вроде того, что ты проделывал с той девицей? – Нижняя губа Амелии задрожала, и она прикусила ее, дабы скрыть предательское волнение. Ее мозг наводнили болезненные воспоминания, усугубившие непривычное томление тела и сердечные страдания. – Ты мечтаешь о ней тоже?

Колин вновь привлек ее к себе.

– Никогда.

Он поцеловал ее, более легким и не столь требовательным поцелуем, чем прежде, но не менее страстно. Его губы легкими, словно порхания мотылька, движениями едва касались ее губ, язык едва проникал в рот. Это был чистый, почти невинный поцелуй, но одинокое сердце девушки восприняло его, как иссушенная земля пустыни – внезапный дождь.

Обхватив ее лицо ладонями, Колин выдохнул:

– Только это и означает заниматься любовью, Амелия.

– Скажи мне, что ее ты так не целовал. – Она тихо плакала, ее ногти впились в спину Колина сквозь свитер.

– Я никого не целую. И никогда не целовал. – Он прижался лбом к ее лбу. – Только тебя. И никого, кроме тебя.

– Мария.

Звук ее имени, произнесенного хриплым голосом Кристофера, заставил Марию всхлипнуть от вспыхнувшего желания, смешанного со страхом.

Она не могла справиться с чувствами, которые пират пробуждал в ней, – этакой странной смесью безграничного желания, выходившего за рамки чистой физиологии, и трепетной надежды на то, что их любовная связь может перерасти в нечто большее.

– Мне ужасно захотелось увидеть тебя рядом, когда я проснулся сегодня утром, – сказал Кристофер, обвив ее руками.

Она смотрела снизу на строгие, мужественные черты лица, отмечая про себя, как бледна была его кожа под загаром и сам он выглядел очень утомленным.

– Я хотела остаться, но этого, – она жестом выразительно показала на них обоих, – у нас с тобой не может быть.

– Пожалуй, получилось даже хорошо, что ты уехала. Иначе я, возможно, никогда бы не понял, не почувствовал реально, каково это – вдруг потерять тебя окончательно.

Мария подняла руку и прижала палец к его губам, остановив готовое вырваться у него интимное признание. Он схватил ее запястье и запечатлел жаркий поцелуй на ее ладони. Что произошло с пиратом, с которым она недавно впервые встретилась в театре? На первый взгляд, внешне, стоявший перед ней человек казался тем же, но глаза, которые смотрели сейчас на нее, были совсем другими. Хотя и знакомыми. Какое-то время Мария пристально изучала Сент-Джона, пытаясь определить, почему она чувствовала какой-то безумный трепет в животе. И затем вдруг на нее снизошло пугающее понимание.

– В чем дело? – спросил он, озабоченно нахмурившись.

Мария отвела глаза, окинув взглядом помещение, пытаясь найти что-нибудь, хоть какой-нибудь предмет, который вернул бы ее на землю, к реальности.

Кристофер схватил ее за плечи, не давая сбежать.

– Скажи мне, Бога ради, у нас слишком много тайн. Слишком много невысказанного. Это убивает нас.

– Не существует «нас», – прошептала она, сделав глубокий вдох лишь для того, чтобы убедиться, что не чувствует ничего, кроме запаха бергамотового мыла и крахмала, запаха Кристофера.

– Знаешь, хотелось бы мне, чтобы это было правдой, – произнес он мягко, склонив голову; его губы чуть раскрылись, рука скользнула в вырез ее рубашки, подхватив голую грудь. Мария задохнулась в приступе охватившего ее жара, а его язык, воспользовавшись секундным замешательством, проник в ее рот.

Многоопытные пальцы нашли затвердевший сосок и сжали его, принялись подергивать и пощипывать его, пока у нее не подогнулись колени.

Тогда он подхватил ее на руки, оторвав ноги от пола, и понес к постели.

– Как мы покончим с этим, если сейчас вновь займемся любовью? – спросила она, уткнувшись пылающим лицом ему в плечо.

– Для ответа на этот вопрос требуются серьезные аргументы, – пробормотал Кристофер, укладывая ее на постель.

Склонившись над ней, он обхватил обеими руками ее за бедра, одарил медленной соблазнительной улыбкой, окончательно лишив ее воли к сопротивлению.

– Но нет никаких аргументов против того, что происходит с нами. И никогда не было.

Мария была тронута его нежностью. Ее сердце забилось чаще, и вдруг, не в силах больше видеть его волнение, она закрыла глаза.

Она почувствовала, как прогнулся матрас, когда он сел рядом. Кончик пальца попал в ямку на шее, а затем скользнул вниз меж грудей.