Человек случайностей

– Давайте все же позвоним Инстону, – сказала Клер. – Он знаком с мамой, бывал у нее… и вообще мы должны выполнить свой долг, как вы считаете? Она ведь еще, может быть, проживет несколько часов или дней, или…

– Ну так как, Шарлотта? – спросил Джордж.

– Делайте что хотите, – сдалась она. Сейчас надо попробовать от всего отключиться.

Джордж вышел. Когда он проходил мимо, Шарлотта почувствовала легкий запах виски. Доктор посматривал на часы. Сиделка тайком смотрелась в зеркало, поправляя волосы. Слышно было, как в холле Джордж говорит по телефону.

Шарлотта ушла в соседнюю комнату. На столе стояли графинчик и две рюмки… Грейс сидела на софе, вытянув стройные длинные ноги, скрестив руки, задумчиво глядя куда-то в пространство. Вошли Клер и доктор.

– Я, пожалуй, выпью, – сказала Клер. – Доктор, вам налить немножко?

– Нет, спасибо. Мне пора уходить.

– А ты, Лотти?

– Не хочу.

– Грейс, будешь пить?

– Нет.

Как раньше сиделка, Шарлотта тоже посмотрела на себя в зеркало и невольно поправила волосы. В нынешние времена она если и гляделась в зеркало, то разве что мимоходом, и совсем уже редко всматривалась в свои глаза, как бывало в молодости. Да и что она могла прочесть в своих глазах, кроме того, о чем и знать-то не хочется. В зеркале отразилось ее аристократически узкое лицо, волнистые седеющие волосы и большие фиалково-синие глаза. Сейчас она стоит на пороге перемен. Придет ли время, когда она сможет смотреть на себя без боли? Какими нежными и вместе с тем нерушимыми оказались оковы, превратившие ее в служанку при собственной матери. Она была из породы викторианских «ученых дам». Должна была посвятить жизнь борьбе за что-то, например за просвещение. А вместо этого погубила свою жизнь, потому что не боролась, слишком поздно осознала это право. Слишком поздно осознала также и то, что посвятила жизнь тому, что никак не могла назвать своими принципами. И вот состарилась. Зато завтра проснется свободной и богатой. И когда, сама тому удивившись, объявила, что ноги католического священника не будет в этом доме, она ведь подразумевала – в ее собственном доме. Элисон давно сказала, что дом перейдет к ней. А сказала ли об этом Клер? Сестры никогда на эту тему не разговаривали.

– Священника нет дома, – сообщил Джордж, появившись в дверях. – Я попросил передать. Мы сделали все, что могли.

– Нельзя ее оставлять, – сказала Клер, глотнув неразбавленного виски. – Надо что-то сделать… не знаю… может быть, прочесть из Библии, как на ваш взгляд? Ну что-нибудь надо сделать.

– Пойди к ней, Грейс, – приказал Джордж.

– Не хочу.

– Шарлотта, ты должна что-нибудь прочесть, обязательно, раз мы не можем с ней разговаривать. Нельзя же вот так просто сидеть и смотреть на нее. Когда-то она увлекалась Библией.

– Ну, это уж совсем дерзко, – не выдержала Шарлотта. – Мы не имеем права сейчас навязывать ей религию.

– Прочитать один из псалмов, от этого никакого вреда не будет, – предложила Клер. – При чем тут религия? И я уверена, что она произнесла именно «священника».

– Это будет похоже на то, что все кончено. С таким же успехом могли бы отслужить заупокойную службу.

– Не говори глупостей, Лотти. Нам всем нужно сесть возле нее и…

– Хорошо, читай, если хочешь, – сдалась Шарлотта.

– Я не умею, получится ужасно. Джордж, прочитай ты.

– Не знаю ни одного псалма, – оборонялся Джордж.

– Прочти «Господь Пастырь мой». Сейчас, какой же это номер? Пожалуй, из первых. Лотти, у тебя есть Библия?

– Есть. Вот она. – В доме была какая-то Библия. Элисон даже заглядывала в нее. Но уже давно.

Грейс говорила с кем-то по телефону, кажется, с Людвигом Леферье: «Нет, дорогой, не могу… позвоню в одиннадцать… еще ничего не известно, но, наверное… да, полагаю…»

– Какой это псалом, помнишь, Пинки?

– Кажется, мне и в самом деле пора уходить, – сказал доктор.

– Останьтесь, я очень вас прошу, – произнесла Шарлотта. – Выпейте еще.

Раздался дверной звонок.

– Это наверняка пастор Инстон, – поднял палец Джордж.

Шарлотта пошла открывать. Оказалось, сосед, пришел с претензией, что кто-то из приехавших сюда перекрыл своим автомобилем подъезд к его гаражу. Он хотел узнать – может, это кто-то из гостей? Шарлотта сказала, что в доме нет гостей. Тогда сосед спросил, как себя чувствует больная, и Шарлотта ответила, что чувствует она себя как обычно. Закрыла дверь, но прежде успела мельком глянуть на этот прекрасный, пульсирующий жизнью и вместе с тем такой заурядный, погруженный исключительно в собственные заботы, самовлюбленный материальный мир автомобилей и светящихся реклам. С удивлением обнаружила, что уже вечер.

– Грейс, прошу тебя, пойди к бабушке, – велела Клер. – А папа отыщет псалом.

– Я пойду вместе с вами, – отнекивалась Грейс. – Бабушка не хочет, чтобы я сидела рядом. Нам не о чем разговаривать.

– Она сейчас не может разговаривать.

– Тем более не имеет смысла к ней идти.

– Нашел! – объявил Джордж.

– Лотти, пойди ты, прошу тебя.

– Мне пора идти, – в очередной раз повторил доктор.

– Останьтесь, мало ли что может случиться!

– Мне жаль, мисс Ледгард. Но мое присутствие не имеет смысла. Сейчас уже все пойдет проторенной дорожкой.

– А сиделка сможет…

– Все сможет, если понадобится. Я вас прошу до завтрашнего утра мне не звонить. Это бессмысленно.

– То есть что бы ни случилось? Ну что ж, благодарю вас, доктор.

– Не за что. Спокойной ночи.

Джордж открыл дверь, и все вошли. Сиделка отошла в сторонку. Клер зажгла еще одну лампу.

Элисон впилась в них тем своим прежним страшно, нечеловечески напряженным одноглазым взглядом, таким красноречивым и вместе с тем таким бессильным. Этот взгляд, наполненный страданием, как у роженицы, что он выражал – мольбу, страх, вопрос, гнев, удивление, недоумение? Этот наполненный слезами глаз страстно чего-то требовал. Руки двигались, губы шевелились. Вчера на минуту наступило взаимопонимание. Сегодня тьма, лишь взгляд и бормотание. Неукротимый сильный характер умирающей уже не мог найти выхода.

– Мамочка, дорогая, – начала Клер, – сейчас Джордж тебе почитает. А ты отдохни.

Она села возле постели, Джордж тоже придвинул кресло для себя. Клер, подкрепившись виски, чувствовала себя более уверенно, она схватила слабеющую материнскую руку и удержала в своей. Шарлотта и сиделка стояли у камина. Грейс, испуганная и смущенная, нерешительно остановилась у двери.

– Дорогая мама, – произнес Джордж и начал псалом: «Господь Пастырь мой. И я ни в чем не буду нуждаться…»

Шарлотта отвернулась и закрыла глаза. Пусть это и неприятно, но надо признать – в каком-то смысле Клер и Джордж сейчас делают именно то, что нужно; это несколько тревожащее умение было им свойственно. Древние слова, что бы они ни значили, заключали в себе неоспоримую власть. И в этих обстоятельствах были как раз на месте. Ласково вознеслись над всем, пересилив все голоса, оставив лишь самих себя, превращая комнату в место, где должно совершиться великое таинство. Шарлотта увидела, что лица присутствующих стали неподвижными, застывшими. Клер плакала. Только Элисон, все еще шевелящая губами, казалась отделенной от них, вознесенной, как Бог – для служащих литию.

Раздался звонок.

Джордж прервал чтение. Клер утерла слезы.

– На этот раз наверняка пастор, – сказала она.

Шарлотта пошла открывать.

Это и в самом деле был пастор.

– Настоятельно прошу у вас прощения, – обратился он к присутствующим, – но я как раз был в клубе, там сегодня вечером игра в пинг-понг, и мне кто-то сообщил, но очень невнятно. Миссис Ледгард хотела бы со мной побеседовать?

– Кончается, – сказала Шарлотта. Это прозвучало странно, но пастор понял и тут же придал лицу иное выражение.

– Весьма сочувствую. Чем могу помочь, может, побеседовать с ней?

– Она не в состоянии, – сказала Шарлотта.

– Нам показалось, она хочет, чтобы позвали священника, – выступил вперед Джордж. – Мы решили почитать ей из Библии.