Страница 8 из 24
— Как дела? — заинтересованно спрашивает меня Аделаида.
— Сами знаете, они у прокурора, — настраиваясь на ее «волну», отвечаю я и пожимаю плечами, — у нас так, одни недоразумения…
— Давненько тебя не видала, — продолжает демонстрировать дружелюбие Снегирева. А что бы ей меня часто видеть, если на участке я зеленый новичок и с Делей встречался пару раз: при первом обходе и в отделении — она к следователю приходила.
— Начальство замучило, — довольно откровенно заявляю я и внутренне осуждаю собственную невыдержанность.
— Э-э, начальство, — пренебрежительно машет она рукой, и рой мух испуганно срывается с блюдечка, обложенного бутербродами, — не бери в голову. У них занятие вредное, вроде кнута подстегивать. Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак. Слыхал, небось? Но не оби- жайся, это не про нас.
Осматриваю зал. Клиентов маловато. Кошу глаз на ценник — м-да, дорогое удовольствие. Белое столовое плюс скрюченный цыпленок. Джентльменский набор. Никто брать не желает. Что тут Деля плела про дураков?
— Застой в торговле? — на восточный манер следую этикету: сначала о здоровье, потом обо всем остальном…
— А мне и лучше. И когда эта пьянь повыведется! — она выуживает «фирменную» фразу. Привычка- вторая натура. От заигранных тирад Аделаида не сумела удержаться даже тогда, при нашем знакомстве. Едва переступил по рог, сразу донеслись «автоматные очереди», адресованные, по счастью, не мне, а горстке посетителей.
— Публика спокойная? — перевожу разговор на нужные рельсы.
— Пусть кто попробует пасть разинуть, — многообещающе произносит Деля. Понятно, вопрос исчерпан.
— А жалобы не пишут? — осторожно бросаю я.
Снегирева минуту-другую подозрительно оглядывает меня. Моргает пушистыми белесыми ресницами и вдруг…
— Языки да руки оборвать мало тем уродам-пачкунам, — с пол-оборота запричитала моя собеседница, и ее тело заколыхалось меж изображений бочонков, намалеванных на деревянных панелях, — раз человек при винном деле, таки его и «замазать» легко. «Писатели»! Подкаблучники. Проглотит винища на рубль, а ославит на сотню…
В таком роде она изъяснялась минут десять. Останавливать бурный поток было бесполезно. Я запасся терпением и принялся ждать. Наконец она притомилась, затихла. А меня разобрало: вот ведь сирота, думаю, трепетная лань. Нашла кому голову морочить! А то ее насквозь не видно! Насколько мне известно, и колонийской пищи она попробовала в молодости. За тягу к «левым» доходам. Не заметно, чтобы отсидка изменила психологию терпящей «оговор» женщины. Скорее, сделала ее более осторожной. Витюля Шилков как-то намекал на то, что ходит Аделаида по лезвию бритвы. Догадываются в БХСС про снегиревские проделки, но доказать не могут.
Никола Дмитрук со свойственной ему прямотой утверждал, что шилковские коллеги время жалеют. Мол, его не хватает на «рыбу» покрупнее. Мой наставник всегда был категоричен. Думаю, он преувеличивал. Вообще, в его оценках чувствовалась легкая зависть к оперативникам. Он когда-то пробовался в розыске, но не справился. Видно, характер прямолинейный помешал. Чибис, между прочим, своеобразно поддерживал Дмитрука, заявляя, что «расщелкал бы эту паучиху за два дня». Однако зная Колькину слабость зарываться, я и его мнению доверял не до конца. Но как бы там ни было, представление о Снегиревой у меня сложилось.
Даже помимо своей воли вспоминаю перепалку между Чибисовым и Николой Дмитруком. Предметом спора явилась все та же хозяйка «Трех поросят».
— Ее треба першую отправить куда следует, — твердо говорил старший участковый. Вернувшись из Крыма, он усиленно нажимал на «украинизмы». Голос предков пробудился.
— Почему же первую? — задиристо спрашивал Чибис, но, из уважения, не прибавлял своего обычного «пацана».
— Потому элементы вроде нее — липучая зараза. Тащат под себя по крохам. А из крох гора складывается. А мы отмахиваемся — ущерб копеечный…
— Николай Иваныч, тебя послушать — надо все бросить и гоняться за лоточниками.
— Ты, Колюшок, не передергивай. Ничего бросать не надо. А этим врагам народного блага следует должное воздавать.
— Эк хватил.
— Ты, Чибисов, кончай незнайкой прикидываться, — вдруг разозлился мой наставник. Бывает с ним: спокойный-спокойный, да как взовьется. — Я, понимаешь, не меньше твоего видел. В колонию ездил. Для Аделаиды там не дюже тяжкое место. Такие на «зоне» по струночке ходят, режима не нарушают. Мне местные хлопцы объясняли. Мол, условно- досрочное освобождение хапуги зарабатывают.
«Главные» помощники у начальника отряда… Тьфу! А вернутся домой — сразу за прилавок. Старые приятели на запрещение по должности не посмотрят, помогут. Сегодня ты, завтра я. А мы меж пальцев наблюдаем. Несерьезное нарушение…
— Ладно-ладно, — прервал его ошарашенный вспышкой Чибис, — ты меня еще в пособники запишешь…
— И запишу, — не мог уже остановиться непреклонный старлей, — улыбаемся, ехидничаем, а погань делишки свои устраивает. Поди в магазин, купи хорошее мясо! А-а, качаешь головой. А Снегиревой его в хрустящей оберточке доставят. Моя бы воля — руки рубил расхитителям! От добрый порядок бы был.
— Уж больно ты кровожаден, — не удержался Колька, — с такими мыслями нельзя в милиции служить. Это тебе не средневековье…
— Сколько раз зарекался с тобой серьезно говорить и все не выдерживаю, — грустно произнес Дмитрук, так же неожиданно успокоившийся, как и рассердившийся, — чего я связался? Кроме глупостей, ничего ведь не услышу…
— Услышишь-услышишь, вот академию закончу, сразу перевоспитаюсь… Да не переживай, Николай Иванович.
В основном согласен я с тобой… Но чтоб без ужасов инквизиции. И знаешь, в голове не укладывается, что убийцы и грабители — ягнята против вороватых торгашей…
— Убийца — это аномалия. Психика не в порядке… А у спекулянта все в порядке. Даже слишком. И еще, — Дмитрук поднял палец, — от душегубов любой отшатнется, а гладенькие жулики некоторым спокойно спать не дают: завидки разбирают нестойких людишек. Вот он, корень дерьма!
— Давно я к тебе приглядываюсь, Никола, и диву даюсь: то простым кажешься, ну как прямая линия, то огорошишь чем-нибудь заковыристым. Сейчас, кстати, в академии конкурс на замещение вакантных должностей. Сам объявление читал. Ты бы, тезка, того…
— Ох, брехло-брехло, — укоризненно, но не сердито про говорил старший лейтенант, — как таких в розыске держат?
Этот вопрос вызвал целую дискуссию, но она к Аделаиде уже никакого касательства не имела, поэтому приводить ее не стану, а вернусь к беседе со Снегиревой.
…Она с трудом отдышалась. Сколько энергии ушло на отповедь недругам, пишущим на скромную женщину разные небылицы. Тут уж начал «заводиться» я (причины, надеюсь, понятны теперь). Речь была бессвязная, запальчивая. Мальчишеская. Сильные доводы, которыми я располагал, и домыслы летели в лицо мадам из харчевни поочередно. Внезапные паузы, многозначительный прищур озадачили ее. Милиционеров, наподобие меня, Аделаиде не приходилось встречать. Это обезоружило Снегиреву.
Она стала буреть, часто глотать воздух и, сменив глубокое контральто на жалобное попискивание, принялась каяться. Но каялась с умом. Якобы, дура она, вина сверх меры отпускает, мокрые папиросы подсовывает, часишки раз в заклад взяла… Только давно перестала «людей выручать». Признания ее были мне совсем некстати, ибо цель моя состояла в том, чтобы узнать о владельцах кольца.
Аделаида, почувствовав, что меня интересует не то, о чем она длинно распространялась, вновь замолкла и, похоже, в душу ее заполз страх. Необъяснимое всегда пугает ограниченные натуры. Забавно. Вот уж не рассчитывал расстроить боевые порядки этой приспособленки. Но есть смысл воспользоваться моментом. Я закинул удочку с колечком на конце и Фиником в придачу. И попал в самую точку. Мне в тот день везло…
Деля опять зачастила. Господи, сколько разных подробностей и деталек припомнила она. Этот стоял в том уголочке, другой в другом, солнышко светило прямо в глаза… Слова-паразиты сыпались и сыпались на стойку. Мне даже чудилось, что они издают однообразный, деревянный стук. Фраза лепилась к фразе, но не несла смысловой нагрузки. Подходящее бормотанье для тех, кто страдает бессонницей…