Страница 5 из 57
Хадиджа жила вместе со своими подругами - Хлоей и Ванессой. Толстушка Хлоя была второй официанткой у Максима. Ванесса, блондинка со всегда серьезным лицом, работала в приюте для беспризорных детей. Ингрид предпочла бы быть единственной знакомой Максима, живущей на Пассаж-дю-Дезир. [Дезир (d #233;sir) по-французски означает «желание».] Прелестная метафора. Одновременно поэтическая и ясная. Но… метафоры принадлежат нам не больше чем все остальное.
Отправив письмо Стиву, Ингрид пошла гулять по Парижу. Прогулки всегда околдовывали ее. Она могла ходить часами, даже под дождем и в холод, который с каждым днем все прочнее воцарялся в Париже. Сейчас мокрый асфальт тротуаров почти все время был серо-черным и мрачно поблескивал мелкими вкраплениями кварца. А в кварталах, прилегавших к паркам и обсаженным деревьями аллеям, антрацит улиц тысячей золотых пятен обрамляли опавшие листья. Больше всего Ингрид нравилась мягкая геометрия кленовых листьев, то, как гармонично они рассыпались, словно подвластные теории хаоса, прекрасному организованному беспорядку. А сердитое небо порой одним махом разрывало все свои свинцовые тучи и открывало голубой просвет. Фасады домов сразу становились из серых светлыми, и город, освобожденный от большей части своих жителей, в это время года предпочитавших автомобиль пешим прогулкам, пел от радости.
Париж знал цену воскресеньям.
3
Чье-то тело на ней. Чьи-то руки на ее горле. Ни единого шанса. Слишком много силы. В ней заговорил зверь. Зверь, потный от страха. «Никогда не думала, что я так хочу жить! Если бы я знала, что я хочу…»
Ее голова была повернута к этажерке.
Там была эта книга.
Она видела только эту книгу.
Ганс Кристиан Андерсен… я часами слушала… мама мне расска…
Минутное озарение и последняя фраза сказки, пришедшая из детства.
И никто не знал, какие чудеса она видела,…среди какой красоты они…вместе с бабушкой встретили…
Хлоя Гардель и Хадиджа Юнис вернулись в свою квартиру на Пассаж-дю-Дезир около четырех. Обычно Хадиджа задерживалась у Максима после работы, особенно по воскресеньям. Но на этот раз у нее был назначен кастинг, который она не хотела пропускать. Она собиралась привести себя в порядок и пойти попытать счастья. Войдя в квартиру, Хадиджа сразу отправилась в душ, поэтому тело нашла Хлоя. Она уже приготовилась уйти к себе и поиграть наконец на виолончели, когда заметила, что дверь комнаты Ванессы приоткрыта.
Девушка, одетая в пижаму, лежала вытянувшись на своей кровати. Хлоя решила, что ее подруга грезит, спит с открытыми глазами, повернув голову к этажеркам, заваленным книгами и мягкими игрушками. Хлоя подошла поближе и, увидев застывший взгляд Ванессы, почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Она заметила красные следы на очень белой шее и лишь тогда осознала, что ее носки совершенно промокли. Она стояла в луже крови. Мысль о том, что убийца может все еще находиться в квартире, просто не пришла ей в голову. Ее мозг перестал фиксировать время, желудок превратился в горячий вулкан, ее начало рвать.
Краем левого глаза она заметила какой-то непривычный большой предмет, и это наконец вернуло ее к реальности. Она повернула голову и на желтом кресле увидела большой серый мешок с застежкой-молнией.
А между тем Хадиджа, успевшая надеть полиэтиленовую шапочку и пеньюар, пыталась понять, почему в ее ванне в сугробе пены лежит пылесос. И тут она увидела, как Хлоя Гардель открывает дверь ванной. Бледная и ошарашенная, она держала в руках открытый мешок с пачками банкнот, которые переливались через край, словно бесконечная волна. Несмотря на странный вид подруги, Хадиджа не могла сдержать улыбки. Она никогда в жизни не видела столько денег.
4
Лейтенант Жером Бартельми люто ненавидел своего нового начальника, комиссара Жан-Паскаля Груссе. В этом человеке его раздражало все, вплоть до имени. Он всегда находил двойные имена несуразными, особенно, если в начале шел Жан. Первое всегда портило второе, и наоборот. Официально коллеги назначали комиссара на заседании офицеров полиции, но большинство пошло туда только из угодливости. Ужасно боявшийся любых нововведений Груссе обладал тщательно ухоженной густой бородой, седой шевелюрой ровно той длины, которая предписывалась инструкцией, трубкой и невыветривающимся запахом табака. Он решительно засовывал трубку в рот, когда не мог найти достаточно веских аргументов.
Сейчас Садовый Гном во второй раз вытягивал все подробности случившегося у хорошенькой арабской девушки, которая позвонила им, а потом открыла дверь. Девушка вовсе не выглядела глупой, однако Груссе разговаривал с ней, как с круглой дурой.
- Вы принимаете клиентов в ресторане, обслуживаете их, возвращаетесь домой. Вы сразу идете в душ. Даже не побеспокоившись о том, где находится ваша подруга. Объясните мне еще раз, почему.
- У меня был кастинг.
- Где?
- В М-6.
- В конце концов, вы официантка или актриса?
Хадиджа Юнис разговаривала с Садовым Гномом всего двадцать минут, но ей уже все было ясно. Теперь она отвечала кратко и односложно, а ее подруга, совершенно оглушенная, в носках, запачканных кровью, сидела на кухонной табуретке и, наверное, в сорок второй раз дрожащим пальцем рисовала на клеенке завитушки. Эта девушка нуждалась в срочной психиатрической помощи, но Садовый Гном решил взять ее соседку измором. Неудивительно, ведь она была настоящей красоткой. А уверенные в себе молодые красавицы всегда привлекали Груссе. В этом чувстве не было ни капли сексуальности, скорее нервозность.
- А ваша подруга тоже артистка? Музыкантша?
- Студентка консерватории. И официантка. В «Красавицах».
- Как вы?
- Как я.
- И в то время, когда убивали вашу подругу, она была в ресторане в трехстах метрах отсюда и обслуживала клиентов, как вы?
- Как я.
- И ни одна из вас оттуда не отлучалась?
- Я вам в третий раз повторяю: нет! Никто не отлучался, чтобы убить Ванессу. И мы вдвоем ее не убивали. Вы ведь об этом думаете? Или я ошибаюсь?
- Не смейте отвечать вопросом на вопрос! Со мной это не пройдет!
Вконец рассерженный Жером Бартельми отправился к своим коллегам из судмедэкспертизы. Те работали молча, как это бывало всегда, когда жертва оказывалась очень молодой, но на сей раз молчание было еще более тяжелым, чем обычно.
Ей не было и двадцати. Ей должно было исполниться двадцать в феврале. Она лежала на спине, ее длинные волосы светлым нимбом разметались по подушке, а чистые полукружия ресниц, ясные миндалевидные глаза, фарфоровое личико создавали иллюзию того, что она просто отдыхает. Но у нее не было ног. Фотограф, вынужденный выделывать сложные кульбиты в тесной спальне, снимал тело с разных сторон. Вспышка озаряла комнату через равные промежутки времени. Филипп Дамьен терпеливо ждал, пока фотограф закончит работу.
Следы на шее говорили о том, что ее задушили, однако, в отличие от других случаев удушения, с которыми сталкивался Бартельми, лицо девушки сохраняло прежнее выражение. Никакого лицевого кровоизлияния, ни следа цианоза или кровавых подтеков. Ванесса Ринже оставалась такой же красивой, как и при жизни.
- Лицо совсем не пострадало, - сказал он Дамьену.
- Да, смерть наступила быстро. Непрерывного сдавливания пальцами сонной артерии в течение пятнадцати-тридцати секунд бывает достаточно.
Удушение руками скорее вызывает остановку сердца, чем веревка. Так что сдавливание артерии пальцами быстрее достигает цели. А эти царапины на шее - следы ее попыток освободиться.
- Значит, ее убийца был силачом.
- Во всяком случае, сильнее, чем она.
- И он отрезал ей ноги уже после того, как убил.
- Точно. Сразу видно, что он изуродовал ее мощным инструментом.
- Типа пилы?
- Скорее сечкой для рубки мяса. Раны чистые, и он даже позаимствовал на кухне разделочную доску. Вон она. А сечку он унес вместе с ногами.