Страница 5 из 7
...Отношения между Лиувиллем и Греви складывались постепенно. В самом начале их знакомства Лиувиллю пришлось как-то дважды повторять одну свою просьбу, которую Греви все забывал выполнить. Нужно было разобрать рукописи переводов из аль-Хорезми, пронумеровать страницы, внести мелкие исправления и отправить в переплет, до чего у Греви никак не доходили руки. В одно прекрасное утро за завтраком Лиувилль сказал: "Я послал вам письмо, Греви, и теперь жду ответа". Через три дня Греви, живший с Лиувиллем под одной крышей, получил от него по почте письмо, в котором Лиувилль еще раз излагал свою просьбу в письменном виде. С тех пор всякое поручение Лиувилля выполнялось Греви безотлагательно и безупречно.
...Несмотря на то, что он порядком утомился, помогая епископу Турнье, окончательно избравшему его точкой опоры, достраивать и восстанавливать детали древнего обряда, вечером Лиувилль наточил бритву и принялся вырезать из плотной черной бумаги фигурки со множеством сложных деталей. Эта пена мелких прорезей, несомненно, была бы хорошей работой для молчаливого непостижимого китайца, всю жизнь мастерящего шар в шаре. Лиувилль порезался, отдернул руку и резко отпрянул от стола, чтобы не закапать кровью свою работу.
- Да, я занимаюсь тем же, чем ярмарочный продавец силуэтов за пять су, - кивнул он, перехватив изумленный взгляд Греви, - но, в отличие от него, для меня эта деятельность подготовительная. Я намерен изготовить механический театр теней... ин ша'лла[2]. По сложности - как настоящий, по принципу - сочетающий шарманку с тремя другими идеями механики, ин ша'лла, - пояснил он.
С намотанным на голову полотенцем после мытья у Лиувилля аль-Джаззара был очень восточный вид.
- После всего, что вы сделали для меня в последние дни..., - начал епископ Турнье. Будь епископ более догадливым человеком, он добавил бы: "я не смею больше отнимать у вас время". - Я надеюсь, - с большим нажимом продолжал епископ, - что вы примете деятельное участие в обряде, - тут он замешкался, так как сказанное им сильно не вязалось со сформировавшимся в его же сознании образом Лиувилля. - Э-э... м-м... или хотя бы будете его свидетелем.
- Дело в том, - откровенно сказал Лиувилль аль-Джаззар, - что меня, к сожалению, совершенно погубила косуля.
- Какая косуля?
- Пятнистая. Я имел неосторожность два дня назад рассказать при Его Величестве, как во время далекой прогулки из травы передо мной выскочила косуля, и затем почти сразу же взлетел жирный перепел. Не знаю, кто меня тянул за язык. Король сразу загорелся, и теперь я должен сопровождать его на охоту в эти места. Таким образом, завтра для меня - это... Я могу сказать это только вам, ваше преосвященство, ибо вы единственный не осудите меня, - понизил голос Лиувилль, - это потерянный день.
...Королевская охота передвигалась то быстро, то медленно, она появлялась внезапно в разных местах и так же внезапно исчезала. Король Луи был страстным охотником, тонко понимающим все нюансы стрельбы на засидках, подсидках, подкрадках и засечках, отчего он не всегда мог удержаться от дельного рассуждения о теории охоты во время охоты. Лиувилль аль-Джаззар великолепно держался в седле, и, хотя взгляд его во время охоты бывал обращен то на облака, то в случайном направлении, поскольку он был совершенно равнодушен к охоте, он твердо помнил о том, что густой туман обладает свойством внезапно приближать и усиливать голоса.
- Ваше величество, я поражен вашей осведомленностью в области облавной охоты по чернотропу, но боюсь, что вся дичь с неменьшим интересом, чем я, следит за ходом нашей беседы, удаляясь по возможности от ее эпицентра, - деликатно сказал наконец Лиувилль, неприметно поправляя плюмаж, сползший королевскому коню на глаза, и в этот миг вся кавалькада охотников вынырнула из тумана на опушке леса, в виду громадного валуна. Из полупроницаемой дымки в двухстах шагах перед ними появился епископ Турнье с сопровождающими его священниками и лучшими людьми из числа его паствы, поминутно порывающимися поддержать епископа под руки, и на то была причина: епископ шел босиком, очень тщательно выбирая место, куда ступить. Так они и вышли из карет - все в простых полотняных одеждах, с распущенными волосами и босиком. На шее у епископа была гирлянда роз - символ Пресвятой Девы. Он медленно приблизился к камню и опустился на корточки. Медленно из-за собственной неумелости, равно как и из-за чрезмерной услужливости каноника Бижу, он разжег святой огонь в память о том костре, возле которого пастухам явилась Богородица, и с ужасом отпрянул, когда язык пламени взметнулся чуть выше его колена. Затем с помощью своих духовных чад он срезал ивовую ветвь, дамы с молитвой связали вместе ее концы и увили этот обруч полевыми цветами. Епископ возложил на камень венец, затем зачерпнул холодной воды, скопившейся в углублениях валуна и бестрепетно омыл ею лицо. Вслед за ним кинулись промывать водой глаза все, кто был с ним.
По ту сторону камня тем временем происходило то же самое. С первым лучом рассвета из леса как по команде показалась процессия новых скептиков, пришедшая освятить Храм Высшего Разума. В хитонах, с распущенными волосами и босые, - Талье еще и с розовой гирляндой на шее в память о мистической розе, - они торжественно столпились у валуна и стали разжигать огонь, призванный символизировать светильник разума во тьме веков. Лица их были прекрасны: высокий дух словно разом покинул все живое, чтобы одухотворить их черты. Божественным шагом Талье приблизился к иве, склонив чело, испросил у нее благословения, и не дождавшись ответа, сделал знак своим спутникам срезать ветвь. Затем ветвь была связана в обруч, увита цветами и возложена на камень в знак скорби и добродетели. Потом поклонники Высшего Разума стали по очереди опускаться на колени и совершать омовение росой, имея в виду высшее очищение, причем каждый стремился очиститься лучше других. Затем обе процессии пошли друг другу навстречу, и обходя камень с разных сторон, епископ и Талье, оба в белых хламидах, босые и с розовыми гирляндами на шее, столкнулись носом к носу. Участники обоих обрядов молча уставились друг на друга. Вся картина целиком удачно описывалась математическим термином зеркальное отражение.
- Вы прокрались за нами следом, чтобы поглумиться над нашим обрядом? - холодно спросил епископ.
- Я ни над чем не глумлюсь, - в свою очередь напал на него Талье, - я вообще не понимаю, что вы здесь делаете! Вы спятили, милостивый государь!
- Явиться сюда в таком виде!.. Для вас действительно нет ничего святого! - воскликнул епископ.
- Вы готовы опошлить все что угодно! - сверкая глазами, заявил Талье.
- Что это они делают? - обеспокоенно спросил король, указывая раструбом зажатой в руке перчатки на выплывшее из тумана странное зрелище.
- Не обращайте внимания, сир. Они возвращаются к истокам, - мягко сказал Лиувилль.
- Но... почему они совершенно одинаково выглядят?
- Потому что они заказывают костюмы в одной и той же мастерской, Ваше величество. Поедемте отсюда.
- А-а... а что, это заразно?.. - опасливо спросил король, оглядываясь через плечо и подгоняя коня.
...С утра Лиувилль аль-Джаззар собрался куда-то. Он надел коричневый с серебром кафтан, коснулся было трости, стоявшей в углу, затем отказался от этой мысли, перебрал флаконы возле зеркала, оставил их в покое, поправил ворот и вышел. Он обогнул угол собственного дома, прошел десяток шагов вниз по улице и завернул в коричную лавку, которую держал Хаим-Аншел.
Хаим-Аншел подумывал, как бы ему выдать замуж четырех дочерей, и он начал подумывать об этом не вчера. Старшая дочь, Рохл-Эльке, была настоящей красавицей, ефэфия, и Хаим-Аншел уже отказал в ее руке такому количеству женихов, что его язык устал говорить "нет". Он чувствовал, что здесь может быть сделана незаурядная партия, и не спешил. В последнее время дела в лавке пошли лучше, торговля процветала, и они перебрались с улицы Лезуа на улицу Рояль.
2
если на то будет воля Аллаха (араб.)