Страница 3 из 7
- В этой церкви такая прохлада... как в медресе, - извинился Лиувилль аль-Джаззар, сводя Доминик по трем ступенькам в старую полуподземную каменную часовню, видевшую много поколений и разнонаправленных страстей. - Если вам покажется слишком холодно, то... имейте в виду, что запись в церковных книгах уже сделана. Мне нечего накинуть вам на плечи, казню себя за непредусмотрительность, но зато, если вы замерзнете, мы можем редуцировать обряд до нуля.
Вперед вышел незаметного вида человек, один из лучших парижских юристов - Мерсье. У задней стены тихо переговаривались кюре, двое служек, Греви и несколько клерков. Лиувилль предложил Доминик послушать, что скажет нотариус, и сам присел на одну из скамей. Мерсье, заглядывая в свои документы, торжественно сообщил Доминик, что с сегодняшнего дня она самым официальным образом вступила в освященный Церковью брак с Эженом Д'Артуа.
- Как с Эженом Д'Артуа? Но ведь это значит - с самой собой! - Доминик в ярости обернулась к Лиувиллю аль-Джаззару, но тот смотрел на происходящее с непроницаемым лицом. - Этот брак нужно немедленно расторгнуть! - взвизгнула она.
- Спросите у кюре, боюсь, это не так-то просто, - заметил юрист. - Исключительный юридический казус. Чтобы папа римский согласился аннулировать этот брак, нужно сперва каким-то образом доказать, что Эжена Д'Артуа не существует. То есть доказать, что это вы. Но как только вы станете им, он появится, и потребуются, наоборот, доказательства того, что существуете вы.
- Но я же не могу быть замужем за самой собой! - взвилась Доминик.
- О, история хранит случаи и более неординарных замужеств, - успокоил ее Лиувилль и встал.
Доминик хотела было закатить Лиувиллю грандиозный, оглушающий скандал, но посмотрела ему в лицо, передумала и спросила:
- Зачем вы это сделали?
- Еще когда я только услышал о вас, я сразу же понял, что не могу этого не сделать, - серьезно сказал Лиувилль. - В первую минуту, когда это только пришло мне в голову, я попытался сдержаться, но не смог. А после этого все уже было предопределено.
Да, Лиувиллю аль-Джаззару довелось жить в том обществе, в котором довелось, но он не опускал рук и, хотя ему было очень некогда, старался урвать минуту-другую, чтобы что-нибудь для этого общества сделать. Его сильной стороной была математическая логика, и он, в частности, в совершенстве владел методом приведения к абсурду.
- Эта история имеет изумительную мораль, то есть именно то, чего недостает нашему обществу, - заметил Греви в тот же день вечером.
...В душе Лиувилля аль-Джаззара оставалось еще немало нерастраченной страсти.
Лиувилль встал рано утром и, накинув на рубаху халат, посмотрел на приоткрытое окно напротив. Затем звякнул в колокольчик, вызывавший Греви.
- Хорошо, что я в кои-то веки спустился в эту часовню, там идеальный климат. Мне предложили купить коллекцию картин одного покойного художника из Тулузы; если картины чего-то стоят, встанет вопрос о том, где их хранить. Я давно ищу место, подобное этому. Греви, спуститесь туда с термометром и гигрометром, замерьте температуру и влажность, но думаю, что я прав. Да, еще. На той неделе мне предложили пост главы Академии.
- Кто? - спросил Греви.
- Глава Академии, разумеется. Сам великий де Перье. Он уже в таком статусе, что больше не в состоянии бодрствовать на заседаниях. И считает меня наиболее достойным кандидатом. Однако, став главой Академии, я должен был бы возглавить сразу все отделы, между тем я известен только как автор математических работ об экстремалях и чистый теоретик. Для того, чтобы можно было предложить мою кандидатуру, я должен наглядно продемонстрировать свои знания в области оптики, гидравлики и механики, точнее, способность применять их на практике. Проще говоря, сконструировать ряд практически полезных приборов. Да, кстати о приборах, Греви. Если вдруг придет посылка из Лейдена, не позволяйте никому швырнуть ее на пол, - там линзы.
...У Лиувилля аль-Джаззара было за душой несколько обезоруживающих приемов, с помощью которых он пробирался через толпу, когда по-настоящему спешил. В данном случае он всеми силами стремился успеть из литературного салона в Академию, на доклад по математике своего коллеги из Базеля. "Как ваша душевная болезнь, маркиз? Я имел в виду, ваше душевное здоровье?..", - быстро и участливо спросил он, склоняясь к маркизу де Брюо, который, подобно сиренам, при приближении к нему завораживал рассказами о своих экзотических болячках весь Париж и умел и любил приблизить собеседнику подробности своей тяжелой симптоматики. Лиувилль ободряюще коснулся рукава маркиза и скользнул в щелку между незнакомым ему провинциалом и блестящим - в дословном, а не переносном смысле - Гийомом д'Эклером. "О, Лиувилль, скажите мне как ученый ученому: как вам мой эксперимент? - повернулся к нему д'Эклер. - Я оставил жену на пару дней одну в нашем поместье на Луаре и, вернувшись, застал ее в объятьях садовника. Что и требовалось доказать. Причем, заметьте, Лиувилль: результат этого хорошо спланированного опыта был предсказан мной заранее!" "Как говорят немцы, ein Versuch ist kein Versuch[1], - проговорил Лиувилль. - Советую вам повторять эксперимент до тех пор, пока статистика не подтвердит стабильность результата". О, не так-то легко было задержать Лиувилля аль-Джаззара в его стремлении пройти мимо! Однако в дверях литературного салона маркизы де Клюни шел жаркий спор между непримиримыми антагонистами: епископом Турнье, каноником Бижу и философами, отрицающими веру. Отчего они начали его, неизвестно, но сейчас они вошли в раж.
- Христианство устарело, - презрительно бросал писатель Кордо, - мы вернемся к первоначалу, в лоно Природы, к естественному и должному состоянию.
- Вы правы в одном: Церковь сейчас действительно переживает не лучшие времена, и мы хотим вернуть ее к нашим истокам, к священной простоте первых христиан, к аскетизму и отречению от мира, - сказал епископ.
- Смотрите, как бы ваши истоки не оказались несколько замутнены, - саркастически отвечал ему Мари-Франсуа Талье, знаменитый философ и вольнодумец, - и как бы в этой мутной водице не плавал какой-нибудь крокодил!
- Природа, к которой вы хотите вернуться, изначально осквернена первородным грехом, - перебил его каноник.
- Выйдя из лона Церкви, вы придете к язычеству! - рубанул воздух епископ, случайно съездив локтем каноника по скуле.
- А я не вижу ничего страшного и в слове "атеист", - поддел епископа Кордо.
- Ни одна философская школа еще не предлагала ничего такого, что люди могли бы принять не только умом, но и сердцем, - встрял каноник, потирая скулу.
- Ваши безобразные рассуждения о скоплениях вселенского разума есть не что иное, как суеверие, порожденное вашим невежеством! - продолжал епископ.
- Зато Священное Писание - это, вероятно, обобщенное изложение всех передовых достижений в области науки!.. - подхватил Талье.
- Лучше бы вы познавали не природу вещей, а свою собственную природу. Тогда у вас не будет повода для гордыни. Вы занимаетесь расчленением истины вместо того, чтобы познать ее целиком. Я советовал и буду советовать своим духовным чадам избегать светской науки как ядовитой змеи, - бесстрашно закончил епископ.
- В таком случае между нами нет ничего общего, мсье. У нас просто нет точек соприкосновения, - издевательски поклонился Талье и хотел идти, однако взгляд его упал на Лиувилля. Тот намеревался пройти сквозь эту толпу и выйти с другой ее стороны, но Талье во всеуслышанье воскликнул, цепко хватая его за отворот рукава:
- Дорогой Лиувилль, скажите, что бы вы предпочли: прогуляться вместе со мной в бордель или с его преосвященством - на праздник Тела Господня?
Лиувилль сбился с шага.
1
Единичный эксперимент не есть эксперимент (нем.)