Александр Радищев

   Таковых пунктов многонько было.

   13-ое. У всех на кораблях прибывающих пассажиров спрашивать, откуда они едут и какой они нации, стараяся при том узнать, нет ли между ними каких-либо сомнительных людей.

   А показания на сии вопросы доставлять к дежурному Ея Императорского Величества генерал-адъютанту при рапорте, да точную с оных показаний копию к его сиятельству действительному тайному советнику графу Александру Романовичу Воронцову и другую ко мне.

   Апреля 30 дня 1790 года.

   Подлинно подписал

Александр Радищев.

   "Пусть и Воронцова бумагами с показаниями корабельщиков засыплют, - подумал злорадно Радищев. - Смотреть он их хотя и не станет, да пускай видит, что мы тут не на печи полёживаем". И волчок, переставший уж к тому времени крутиться, в другой раз детям запустил.

   И, напевая: "Сокрылися те дни, как ты со мной видалась...", выскочил коллежский советник на крыльцо своего дома, под апрельский ветер, - отдать бумагу готовую дожидавшемуся курьеру.

   Всё чаще и чаще случалось Радищеву о долгах задуматься. Дом заложен; заём в банке с 78-го года не выплачен, а токмо проценты одни; тридцать тысяч долгу всего - и знакомцам разным, и казне, а экипаж держать надобно, и выглядеть дСлжно безупречно, да и детей учить ведь не бросишь; от батюшки же запасу дров и муки в этом году не было прислано, а присланы были деньги, а что такое деньги, сами мы знаем: на них и половины того не купишь, что требуется. Долги же оные платить надобно.

   И тут сочинение своё хорошенько рассмотрев, на ум пришло: путешествие сие за книжную новинку можно продать - и ничуть не хуже, чем иные вещицы пустяковые, с которых большой барыш имеют. Штука в том, чтобы всё предприятие в своих руках удержать: купить типографию в рассрочку, изданье самому осуществить и книгопродавцам не уступать весь тираж оптом, а распорядиться им по своему усмотрению и права единоличного продажи никому не передавать. Дело лёгким казалось.

   Тогда взглядом публики Радищев книгу свою пересмотрел. Местами будто скучна. Две-три сценки смешных до упаду туда залепил. Над женитьбою барона Дурындина сам прыскал в ладонь, пока писал. Над новгородскими карикатурами тож улыбался. От печати ж самой книги такое вышло, что боле улыбки его долго никто не видал.

   При дворе молва пронеслась, что некий будто бы Александр Радищев в своей типографии напечатал, по слухам, что-то невообразимо крамольное. Путешествие чьё-то откуда-то куда-то. Государыня в собственные руки взять не погнушалася и на каждой будто бы странице, во всех героях, саму себя увидела. (На что Никита Панин предерзостно заметил: "У кого, матушка, паранойя, тот и в столбе фонарном себя разглядит; меньше самомненью-то надо быть"). Повелели разведать детально. Начался переполох. Биография автора уточнялась, но что именно особливо следует разузнавать, было неясно, и оттого стоявший навытяжку перед статс-секретарём Храповицким секретарь Мерзляков, дрожа, рапортовал:

   - ...в отличье от милорда Стерна, который хотя и описывал всякие свои путешествия по Франции и Италии, на деле страсть как из дома выезжать не любил, так что даже когда дождём залило всю Шотландию и Англию, сметя в небытие половину его прихода, вовсе не поехал осматривать ущерб и подбадривать несчастных, оставшихся без крова, прибавив, что от его вида им лучше не сделается, Радищев к мистификацьям несклонен и если пишет, что куда ездил, то ездил доподлинно.

   - Ну что вы такое говорите! - стонет, заламывая руки, статс-секретарь Храповицкий. - Ну кому какое дело, ездил он или не ездил? Кому это теперь интересно?!..

   Мерзляков, наклонясь к уху, шепчет:

   - Ему ещё в детстве цыганка нагадала много хлопот и да-альнюю дорогу...

   - А, ну если ещё в детстве, тогда что ж мы тут с вами поделаем! - у Храповицкого отлегло от сердца.

   И оба царедворца застыли с глуповатыми минами, уподобившись шоколадной лягушке на подносе с кофием, который надо было нести императрице.

   Недолго виднелся этот абсцесс на теле великой империи - вскоре его прорвало, приказ об аресте пошёл куда следует, в Тайной экспедиции почистили инструменты и допросные листы набело за одну ночь переписали. Из кельи тюремной даже выселили прижившуюся там крысу и попроветрили слегка. В жаркий июньский день явились к Радищеву домой для ареста. Он, увидев слуг закона и довольное представление имея о том, как этот закон функционирует, упал в обморок, а дети и другие все, слава Богу, были на даче. В тот же вечер он в камере на месте крысы расположился, и в глазах его появилась сосредоточенность легко объяснимая.

   Ему вспомнилось, как он ещё пажом, в пребывание своё в Пажеском корпусе, как обычно, назначен был в дежурство во дворец. При дворе делать случалось разное - бывало, в пьесе играть, а бывало, и таракана ловить. Словом, пятнадцатилетний Радищев нёс бланманже какое-то на подносе и как раз с разгону въехал на повороте в императрицу. Можно было схлопотать и розог, но Радищев, собиравший усердно бланманже с полу, с изгаженного роброна и c бюста государыни, трепеща о том, будет ли наказан, так был очарователен, что та как-то смилостивилась и, потрепав по щеке, проследовала дальше.

   Теперь у него было ощущение, что он снова, кажется, столкнулся с ней.

   В помещении Тайной экспедиции собрана была большая коллекция предметов неприятных, наподобие как в Тауэре, а может, ещё и поспорить с той могла, и ведь без дела не стояла.

   - Нельзя ль без этого обойтиться? - Радищев брезгливо отодвинулся от пыточных клещей каких-то зверских.

   Шешковский Степан Иванович забегал по камере, запотирал ручки.

   - Можно-с и без этого, это так, больше для антуражу. А так-то я и одним искусством могу вам ручку сломать, безо всяких железок.

   - А не ломать мне рук вы можете? - поинтересовался Радищев с равнодушием несказанным. - Cие допросные пункты у вас? Вы позволите? Бог ты мой, каково много их. "Где вы жили, в котором приходе и у которой церкви?" Вот с этого места? На десяти листах? А где ж восьмой? У вас ошибка в пагинации. Может быть, тогда уж писаря вам отпустить? Я не хуже сделаю. Позвольте узнать, к какому сроку эти листы сданы должны быть?

   - К десяти вечера в четверток, завтрашнего дни то есть, - против своей воли сказал Шешковский, удивляясь неожиданной дельности этого вопроса.

   - Я успею, если мы не будем это дело затягивать, - сказал Радищев, снова покосившись на клещи. - Несломанной-то рукою я быстро пишу, - прибавил он полувопросительно.

   - Пожалуй. Приятно видеть человека, который в делопроизводстве смыслит и посочувствовать нам, несчастным, умеет, - сказал Шешковский и вышел.

   Без Радищева в Петербургской таможне некоторое замешательство происходило. С утра появился чиновник некий с бумагами, которые из рук его то и дело выпархивали, и спрашивать почал, где Радищев Александр Николаевич.

   - Александр Николаевич Радищев ныне в крепости под арестом, - ответствовано было ему. - Вон, видите, по ту сторону реки что-то жёлтенькое белеется? Сие крепость Петропавловская. Там и сидит.

   - А показания за подписью корабельщиков кому ж сдавать?

   - Антон Перфильич, показания корабельщиков кому теперь сдавать, если не Радищеву?

   - Формально их сиятельству графу Воронцову дСлжно сдать.

   - Антон Перфильич, ну что вы как маленький? Не формально, а кто заместо Радищева разбирать их будет?

   - Ах, да отдайте коллежскому асессору Прянишникову.

   - Слыхали? Прянишникову отдайте.

   - Так я и есть коллежский асессор Прянишников. И что мне с ними делать?

   - Да откудова вы?

   - Из Кронштата.

   - А отчего мы вас прежде в лицо не видали?