Страница 78 из 133
«Снова ты встаешь у меня на пути, Наташа – Мимоза. Но что же делать, что же делать?»
И подполковник Кулябов пошел на обман. Точнее, скрыл, что он лично хорошо знает Мимозу… Ради карьеры. Ради работы в Париже, в городе его мечты, куда ему до настоящего времени приходилось выезжать только в короткие служебные командировки.
Не знает он никакой Бережковской! Кто докажет? Правда, ему удалось убедить руководство, что для пользы дела, то есть для большей безопасности такого ценного агента, как Аристократ, не следует передавать ему на связь и Мимозу, а лучше пусть работает с ней другой сотрудник резидентуры. Тем более что последнее время ведет она себя непредсказуемо. Отказывается выполнять распоряжение Центра о прекращении связи с Аристократом. С Кулябовым согласились.
А тем временем Петров, пока не окончился его контракт, продолжал результативно работать с бароном. Правда, теперь они все реже и реже виделись. Встречи готовились тщательно, с обеспечением всех возможных мер безопасности. Походы в рестораны и кафе в центре города, которые имели место на этапе разработки барона, давно прекратились. Барону дали связника-француза, опытного агента, убежденного тайного коммуниста, работавшего на КГБ более десяти лет. Однако раз в три-четыре месяца Петров и де Вольтен все же встречались в отдаленных районах Парижа, в неприметных кафе, в сквериках или парках. Каждая встреча санкционировалась руководством Центра, которое понимало, что Аристократу нужна постоянная моральная подпитка, что необходимо держать руку на пульсе его настроений, с тем чтобы он работал с полной отдачей. Материалы, добываемые для КГБ де Вольтеном, можно назвать воистину бесценными – фотографии и копии секретных планов и директив НАТО, карты, на которых нанесены зловещие линии ядерных ударов, мобилизационные планы стран – участниц Североатлантического сообщества (кроме Франции) и многое другое. Кстати, французский мобилизационный план, правда, полученный от иного источника, уже находился в Москве. Морис все больше «привязывался» к Петрову, что вполне объяснимо. Психологам от разведки этот феномен прекрасно известен. Только с Борисом он мог поговорить о том, что у него творится на душе. Не только о тайной работе, связывающей их, но и о внутренних переживаниях, сомнениях, семейных отношениях, проблемах с дочерьми и планах на будущее. Удивительно, но Морис лишь вскользь, один-два раза упомянул Натали… Поразмыслив, Борис объяснил это тем, что де Вольтен оберегал ее, полагая, что КГБ может попросить его использовать Натали в своих целях. Ведь в КГБ имели представление и о том, что у нее за салон, и о том, что за люди его посещают. И вот настал момент, когда Морис услышал от Петрова: «Скоро я должен вернуться в Москву». Морис на секунду замер, а потом тихо произнес:
– А как же я?
– А с тобой будет работать другой человек. Это отличный мужик и опытный разведчик, скоро он приедет, и я вас познакомлю, – с фальшивой бодростью произнес Петров, пряча глаза. Он старался говорить как можно спокойнее.
Барон был ошарашен, он вдруг понял, что в определенном смысле его поступок полтора года назад во многом зависел от личной симпатии к Борису, порядочному и умному, ставшему для него прежде всего близким по духу человеком. И решение работать на КГБ – кроме весомых принципиальных доводов – тоже во многом зависело от его доверия к Петрову. Аристократ прекрасно понимал, что вынужден подчиниться законам разведки, где кураторов и связных не выбирают. Как человек военный, он также понимал: для него работа с новым руководителем – приказ. А приказы не обсуждают. Но скрыть своего замешательства и растерянности де Вольтен не сумел.
Он был уверен, что ЮНЕСКО с удовольствием продлит контракт Петрова еще на один срок. Святая правда: в Секретариате ЮНЕСКО очень ценили Бориса, считали его прекрасным специалистом, а в секретной картотеке мсье Беко – начальника «советской» секции ДСТ – русский значился «чистым» дипломатом. Немного оригиналом – по агентурным данным, некоторые его высказывания в беседах с иностранцами отличались от ортодоксальных позиций других советских загранработников. Правда, ничего принципиального в этих его расхождениях не было, что не давало повода французским спецслужбам рассматривать его как скрытого оппозиционера режиму. Немного неосторожным – он водил дружбу с иностранными коллегами по секретариату и общался с соседями по дому. Конечно, Беко мог предположить (и был бы прав), что Борис это делал специально, отвлекая контрразведчиков ДСТ от своих оперативных контактов. Однако прямых подозрений в его связях со спецслужбами у французской контрразведки не было. То есть настороженность мсье Беко все равно присутствовала – он по долгу службы подозревал всех и вся, но Петров никогда не давал шанса этим подозрениям перерасти в уверенность, а проверки, которые периодически осуществляла ДСТ, ни к чему новому не приводили. У Москвы не имелось объективных причин менять столь хорошо законспирированного разведчика, считал де Вольтен. Про внутриведомственные интриги Морис, как обычно, забыл. Он даже теоретически не представлял себе возможности работы с кем-либо другим, кроме Петрова. Барон не чувствовал со стороны куратора никакого давления – да и нужды в этом никогда не возникало. Де Вольтен был инициативен и, как высокопоставленный офицер НАТО, сам прекрасно понимал, что нужно КГБ, а точнее, советскому правительству для обеспечения своей безопасности и сохранения мира.
В свою очередь Петров относился с глубокой симпатией и уважением к де Вольтену Его искренне беспокоила дальнейшая судьба барона. Разведчик сочувствовал ему. Даже при чисто рабочих, оперативных отношениях смена куратора – стресс для агента. А уж если…
Борис, который знал, кто едет ему на смену, мог лишь надеяться, что все будет как надо.
А в остальном жизнь шла своим чередом. У де Вольтена была очаровательная и, как он считал, обожающая его любовница, оказавшаяся – вот уж чего он от этой женщины не ждал! – весьма деликатной. Морис был от души благодарен Натали, что она никогда не предпринимала ни малейших попыток заглянуть в его семейную жизнь. Женевьева, в свою очередь, смирилась с частыми поездками мужа в Париж, проявляла если не равнодушие, то такт: похоже, она поставила крест на попытках отвадить мужа от его «охотничьих навыков».
Иногда у Мориса мелькала мысль: уж не нашла ли жена утешение с каким-нибудь сентиментальным и по-бюргерски порядочным баварцем? Занятная смена стилей, как сказал бы Жан-Мишель. Но это, в конце концов, мало волновало барона, который понимал, что Женевьеве нужна была компенсация, и если у нее возник какой-то интерес на стороне, то и слава богу. Он был всецело поглощен работой в мюнхенском Центре, которая давала ему возможность выполнить свою «великую миссию», ради которой и пошел на сотрудничество с КГБ. Карьера барона шла в гору. Начальство его ценило, подчиненные не желали другого командира. Все это вселяло надежду, что он со временем станет генералом. Как и отец…
На зависть американским сослуживцам – «и что шеф нашел в этом лягушатнике?» – де Вольтена назначили одним из заместителей генерала Макферсона.
– Поздравляю, Морис, – от души порадовался за барона Петров. – И не скрою: с новой твоей должностью мы связываем большие надежды.
Они сидели далеко от Елисейских Полей и респектабельных кварталов Парижа. В скромном кафе, наполненном запахами дешевой кухни и шумом веселой компании рабочих парней. Барон, который теоретически подозревал о существовании подобных заведений, был шокирован, когда Борис сообщил ему о месте их следующей встречи.
– Придется потерпеть, – как можно мягче, тем не менее решительно произнес Петров. – Барону и сотруднику ЮНЕСКО не возбраняется обедать в «Мишель Ростан» или в «Клозери де Лила», но два разведчика не имеют права позволить себе подобную роскошь. Мы с тобой обязаны соблюдать строгую конспирацию ради дела, и в первую очередь ради нашей с тобой безопасности. Эти маленькие бистро тем и хороши, что в них нам не угрожают случайные встречи с сослуживцами и знакомыми. Я уже не говорю о контроле со стороны контрразведки.