Отныне и вовек

– Там хоть жратва получше.

– Это да, – признался Джексон. – Но все равно быстро надоест.

– Значит, не можешь? Даже как одолжение? – укорил его Фрэнсис.

– Да я бы, наверно, смог, – неохотно и брезгливо сказал Джексон. – Только очень уж неохота.

– А я могу, – ухмыльнулся Банка-Склянка. – Всегда пожалуйста, Фрэнсис. Если ты действительно хочешь.

– Я действительно хочу, – добродушно и твердо сказал парень.

– Какие выберем камешки? – спросил Банко.

– Там, возле меня, есть пара подходящих.

– Ладно, – кивнул Банко. – Пошли. – На секунду задержавшись, он повернулся к двум другим: – Ребята, вы не против? Ч-его тут такого, честно? Если парню больше невмоготу. Я его понимаю. Может, и сам когда-нибудь кого попрошу.

– Нет, – неохотно сказал Пруит. – Я не против. Это его дело. Просто сам я за это браться не хочу.

– И я тоже, – борясь с тошнотой, пробормотал Джексон.

– Понял, – кивнул Банко. – Я сейчас вернусь. Вы тут пока глядите в оба, чтобы нас охрана не засекла.

Охранник в «трюме» был вне поля зрения, но те двое, что стояли на выступе, вполне могли их увидеть.

– Ты поосторожнее, – сказал Пруит. – Им сверху видно.

– Пока они отойдут, десять раз сдохнешь.

– Им скоро надоест на одном месте стоять. Подожди пять минут, – посоветовал Пруит.

– Да ну их к черту! – зло сказал Банко. – Все равно ни хрена они оттуда не увидят.

Он подхватил свою кувалду и вслед за Фрэнсисом перешел на другое место, ярдах в пяти от Пруита. Фрэнсис покакал выбранные им камни: два плоских гладких валуна высотой в три-четыре дюйма лежали на расстоянии примерно семи дюймов друг от друга. Фрэнсис встал на колени и, вытянув левую руку, опустил ее на камни: запястье и кисть опирались на один валун, а локоть на другой.

– Видишь? Оба сустава останутся целы, – добродушно объяснил он. – Я не левша, поэтому решил, лучше левую. Правой мне и жрать удобней, и письма домой писать смогу… Я готов, – сказал он. – Ломай.

– Хорошо. Сейчас. – Банко шагнул вперед, примерился, потом занес кувалду высоко над головой, размахнулся и, как опытный лесоруб, вонзающий топор точно в зарубку, со всей силы ударил по лежащей на камнях руке.

Фрэнсис, паренек родом с фермы в штате Индиана, удивленно вскрикнул, будто не ожидал этого, будто был застигнут врасплох, как человек, раненный пулей невидимого снайпера. Рука под кувалдой, вероятно, громко хрустнула, но крик заглушил этот хруст, и никто его не слышал. Фрэнсис еще немного постоял на коленях – он побелел и, казалось, вот-вот потеряет сознание, – потом встал и подошел к Пруиту и Джексону показать. Посредине предплечья ровная линия резко прерывалась квадратной вмятиной. За те несколько секунд, что он шел разделявшие их пять ярдов, рука начала опухать. Линия предплечья прямо на их глазах снова выровнялась и там, где только что была вмятина, вздулась большая шишка.

– По-моему, сразу в двух местах, – удовлетворенно заметил Фрэнсис. – Блеск! Это недели три, самое малое. Может, даже больше. – Голос его внезапно оборвался. Бережно придерживая левую руку правой, Фрэнсис покачнулся, упал на колени, и его вырвало. – Черт, а здорово болит, – гордо сказал он, снова подымаясь на ноги. – Я даже не думал, что будет так болеть, – добавил он с тем же простодушным удивлением, которое недавно прозвучало в его крике. – Склянка, спасибо тебе огромное.

– Не за что, – ухмыльнулся Банко. – Выручить друга – какой вопрос?

– Ладно, пойду-ка, пожалуй, покажу охранникам, – радостно сказал Фрэнсис. – Пока, ребята. До встречи. – Все так же бережно придерживая руку, он двинулся вниз, в «трюм».

– Ну и ну! – Пруит почувствовал, как по спине у него поползла струйка непривычно холодного пота.

– Сам захотел, его дело, – сказал Джексон. – Я бы на такое не пошел. Ни за какие коврижки. Даже если бы досрочно выпустили.

– А чего тут такого? – ухмыльнулся Банко. – Гангстеры и ковбои, чуть что, сами себе операции делают, пули из ран вытаскивают, не слышали, что ли? А это куда больнее.

– Я про такое не слышал, – сказал Пруит. – Это только в кино.

– Я тоже не слышал, – подтвердил Джексон. – И не видел.

– А просто-то как. – Банко снова ухмыльнулся. – Разок тюкнул – и всех делов.

Они дробили камни и между взмахами кувалды наблюдали, как охранник звонит с дороги по телефону, а Фермер со счастливым лицом стоит возле будки и бережно придерживает левую руку. Довольно скоро за ним приехали, и он, все так же осторожно придерживая сломанную руку, залез в кузов грузовика.

– Видели? – сказал Банко. – Проще пареной репы. А что, я, пожалуй, тоже так сделаю. Чем я хуже?

– Они сразу поймут, – сказал Пруит. – Чтобы у двоих подряд, так не бывает.

– Знаю. – Банко хищно оскалился. – Потому и не буду. Только это меня и останавливает.

Вечером, вернувшись в барак, они узнали, что Фрэнсис Мердок, фермер из Индианы, отправлен в госпиталь «в связи с переломом руки в результате ушиба при падении со скалы в каменоломне». Но рука сломалась только в одном месте, а не в двух, как надеялся Фрэнсис.

Никаких разговоров на эту тему не возникало, вопросов никому не задавали, и вроде бы все было шито-крыто. Ужин прошел как обычно.

Но после ужина, незадолго до сигнала «тушить огни», во второй барак явились вооруженные палками Толстомордый и майор Томпсон, злые как сто чертей.

Все было почти как на утренней проверке. Их построили в проходе, скомандовали «смирно!», два охранника с автоматами встали в дверном проеме, а третий стоял по ту сторону дверей в коридоре и держал ключ в замке. У майора Томпсона был такой вид, словно он застукал свою жену в постели с солдатом.

– Сегодня днем Мердок сломал в каменоломне руку, – жестко сказал майор. – Он утверждает, что упал со скалы. Мы именно так и написали в сопроводиловке, потому что не любим выносить сор из избы. Но если строго между нами, Мердок сломал руку не сам, кто-то ему помог. И Мердока, и этого второго следует считать симулянтами. В нашей тюрьме за симуляцию наказывают. Мердоку будет увеличен срок заключения, и, когда он вернется из госпиталя, никто с ним церемониться не станет. А сейчас тот, кто сломал Мердоку руку, выйдет из строя.

Никто не сдвинулся с места. Все молчали.

– Прекрасно, – жестко сказал майор. – Мы тоже умеем играть в эти игры. Вас поместили во второй барак, потому что вы упрямые болваны. Никому из вас рассчитывать на мое сочувствие не стоит. Вы думаете, вам сойдет с рук даже убийство. Кажется, пришло время преподать вам урок, чтобы вы знали, кто в тюрьме хозяин. В последний раз говорю по-хорошему: кто сломал руку Мердоку – выйти из строя!

Никто не шевельнулся.

– Отлично. Сержант, действуйте. – Майор кивнул Толстомордому.

Джадсон подошел к первому с края шеренги:

– Кто сломал руку Мердоку?

Щуплый невысокий заключенный из 8-го учебного полевого был в тюрьме старожилом. Глаза на циничном, изборожденном морщинами бугристом лице смотрели прямо перед собой, застывшие, как два камешка. Он сегодня работал в другом конце каменоломни, но уже знал все в подробностях.

– Не знаю, сержант, – сказал он.

Толстомордый ударил его палкой ниже колен и повторил вопрос. Бугристое лицо осталось неподвижным, каменные глаза не дрогнули и даже не моргнули.

– Не знаю, сержант, – снова сказал он.

Толстомордый ткнул ему палкой в живот и спросил в третий раз. Результат был тот же.

И точно так же было со всеми. Толстомордый методично начал с левого фланга, дошел до конца прохода, повернулся и двинулся в обратном направлении, с той же тщательностью опрашивая шеренгу, построенную напротив первой. Он спрашивал у каждого только одно: «Кто сломал руку Мердоку?» – и повторял вопрос пять раз. Ни один не шевельнулся, ни один не опустил глаза и не моргнул, ни на одном лице не отразилось ничего, кроме презрения к приемам Толстомордого и к самому Толстомордому. Это тебе не третий барак, а второй. А во втором все заодно, и вместе они – как каменная стена.