Страница 17 из 19
«Никого нет. Вот и ладненько!»
Старец Ананий был уже готов к поступку, но на верхней площадке стукнула дверь, и кто-то пошел вниз, Андрей Николаевич тоже начал поспешно спускаться по лестнице. Но полностью избежать чужих глаз ему не удалось. Снизу навстречу ему поднимались трое молчаливых юношей, не обративших, впрочем, на него никакого внимания.
Ананий вышел из подъезда, проводил взглядом старушку с пустым бидоном, которая спустилась вслед за ним. Выждав на улице, старец неспешно вернулся на прежнее место.
Ответом на звонок снова была мертвая тишина. Андрею Николаевичу это понравилось. Дверной замок он изучил загодя — ерунда. Было время, когда такие он отпирал ногтем. А сегодня в карманах у Анания припасено много полезных разностей: канцелярские скрепки, дамские заколки, английские булавки, перочинный ножичек с хитрыми щипчиками. Что еще нужно для удачного поступка?!
Молитва от волнения на ум не шла. «И впрямь — старею», — подумал старец, орудуя в замке скрепкой. Замок податливо щелкнул, и дверь приоткрылась. Андрей Николаевич бесшумно проскользнул в эту щель.
Не знаю, как для кого, а для меня самое муторное — ждать у моря погоды. Мне нужно было переждать час, и я отправился в кино, на самый первый сеанс. Давали фильм на любовно-сельскохозяйственную тематику. Назывался он «Калачу дедушка».
Вышел я из зала за сорок минут до конца сеанса.
От кинотеатра до дома было три квартала, и время уже поджимало. Осталось его ровно столько, чтобы успеть зайти в квартиру перед приходом грабителей. Я прибавил шагу и чуть было не наткнулся на Нину. Она стояла во дворе возле телефонной будки. Я совсем уже хотел подойти к ней, поздороваться, поцеловать ее в щечку. Но что-то в ее лице насторожило меня. Девушка напряженно всматривалась в темный зев хомячиного подъезда. Посмотрела на часы, потом снова на подъезд. Решительно вошла в будку. Я подкрался сзади, встал за ее спиной. Стекла будки были выбиты, и поэтому я отчетливо слышал каждое слово. Нина звонила в милицию. А ведь вчера еще делала круглые глаза и висла на мне, умоляя не ввязывать закон в эту историю:
«Это ваше мужское дело! Если Игоря вздуть как следует, он в твои дела больше не сунется!» И я ее послушался. А теперь она сама набирает 02. Тем лучше — мальчиков возьмут прямо в квартире!
Нина вышла из будки, все еще не обращая на меня внимания. А я стоял за ее спиной и невольно сравнивал Нину с Лидой. Нина, конечно, хороша, деятельна, чертовски обаятельна. Но Лида… Лида это Лида. С Ниной придется проститься — совесть не позволит мне ее обманывать. И лучше не откладывать это объяснение. Сейчас в подъезд зайдут зуевские молодчики, потом приедет милиция… Все обойдется без толкушки, без шума. А потом я скажу Нине: «Прости!» Она должна понять меня?
В эту минуту случилось неожиданное: Зуев не вошел, а вышел из подъезда. Вел его под белы руки старшина милиции. Сзади милиционеры вели еще двоих. Игорек корчил рожи, плевался и скалил щербатый рот.
«Вот это оперативность!» — подумал я.
Старшина снял с ремня рацию, сказал в нее что-то. Из-за дома выехал желто-голубой фургон. Мальчиков вежливо посадили в него, и они отбыли. Теперь мы с Ниной стояли бок о бок.
— Как это понимать? — спросил я ее. Девушка отшатнулась и тихо вскрикнула. На лице ее было написано удивление и разочарование. «Как у обезьяны, которая раскусила надувной банан», — невольно подумал я. А до меня уже начало доходить: Зуев и K° залезли в квартиру до девяти часов, и я со своим дурацким планом мести был заранее обречен! Но — звонок в милицию? Ай да Ниночка! Один звонок — и нет больше конкурентов. Зуева — в КПЗ, меня — в травматологию, а ей — Хомяк и «Троица». Ну и девка!
Я наступал на нее, она пятилась, тщетно пытаясь сложить дрожащие губы в улыбку. А ловко она подбросила мне себя, словно крючок с наживкой!..
— Ну, ты и стервь! — сказал я, продолжая наступать.
Она запнулась о запорошенный снегом край песочницы и упала на спину. Ника смотрела на меня снизу вверх и, похоже, ждала, что я ее пну. Я молча стоял над ней.
Она поняла, что удара не будет, все-таки улыбнулась и протянула руку:
— Помоги, Макс!
— Медведь вам спляшет — презрительно ответил я и отвернулся.
А она, все еще веря в свои чары, надула губки:
— Ну, Макс!..
Как все-таки мужчине трудно бывает смириться с мыслью, что его, как воробья на мякине, провела смазливая девчонка! А девчонка лежит в сугробе и снова подманивает тебя на мякину. Поддашься соблазну, товарищ Аблакатов?
И я протянул ей руку — женщина все-таки… но — в перчатке — было противно.
К подъезду тем временем подкатили машина «скорой помощи» и еще один милицейский автомобиль. Санитары с носилками нырнули в подъезд. Я забеспокоился: уж не Хомяка ли принесла нелегкая в неурочный час? Но вынесли на носилках не Святослава, а какого-то незнакомого бородатого мужчину. Вышедший следом милиционер передал в «газик» прозрачный пластиковый пакет, в котором лежала злополучная Асъкина толкушка. Пригодилась, значит…
Я оглянулся. Ники в песочнице да и во дворе уже не было. Сбежала. Но откуда же милиция узнала о планах Зуева? Ведь звонок «гиенки» явно запоздал. Кроме Игорька и его дружков о налете знали только трое: я, Ника и… Лида. Нашарив в кармане «двушку», я шагнул к телефону.
— Райотдел милиции. У телефона лейтенант Юркова, — ответили на мое «алло».
— Мне Лиду, — глупо сказал я.
— Да, я слушаю…
Трубка чуть было не выпала у меня из рук.
— Алло! Это Макс? Макс, приходите! Нам надо поговорить. Алло, Макс!..
Я повесил телефонную трубку в наказание за все то, что из нее услышал. Вот какие в жизни бывают разочарования!
«…Принц-консорт Колвин ворочался на широкой кровати и думал о жене. Как и в предыдущие четыре ночи, минувшие со дня их свадьбы, Ридина не взошла на брачное ложе. Закон ее народа диктовал провести первые девять суток медового месяца в уединенных молитвах на вершине неприступной башни. Колвин знал, что, отворив неприметную дверцу за альковом и поднявшись на 884 ступеньки по винтовой лестнице, он мог бы заключить принцессу в свои объятия. Но дворянская честь и уважение к обычаям страны, приютившей и возвеличившей его, не позволяли принцу надругаться над вершившимся сейчас в башне таинством.
Наконец мысли о прелестной супруге стали совсем невыносимыми. Колвин встал с ложа, в шлепанцах и в ночном колпаке прошел к креслу у камина и, запалив пятидесятисвечовый канделябр, сел читать.
В ветхой, изъеденной мышами книге излагалась смутная легенда о давно исчезнувшем народе — строителе огромных шумных городов, повелителе таинственных сил огня и металла; о народе, который тысячелетия назад властвовал над миром и за, великую гордыню свою наказан был мором и гладом, бедой и войной. Там было написано о Темных веках, когда планета залечивала раны, а на смену впавшему в ересь и дикость человечеству Ушедших пришли орды новых, доселе невиданных существ, которые в упорной борьбе с природой, вновь подчинив себе стихии огня и металла, выстрадали право называться людьми.
Листая пергамент древних страниц, Колвин задумался о судьбах своего мира и мира Ушедших, о сегодняшнем и завтрашнем дне человечества. Свечи, чадя, оплывали, и душный восковой дымок витал под сводами спальни. Давно уже пробили полночь колокола на башне городской ратуши, а принц все сидел, погруженный в свои мысли.
Вдруг чуткий слух его уловил легкий шелест шагов. «Ридина! Это Ридина спускается с лестницы!» — понял Колвин и, вскочив с кресла, подбежал к заветной дверце. Но шаги приближались не с этой стороны.
Скрипнув, отворилась тяжелая парадная дверь, и на пороге спальни вырос жуткий, чем-то смутно знакомый, силуэт. Принц не успел еще как следует разглядеть непрошеного гостя, как вспыхнули и разом погасли свечи в канделябре, а в черном воздухе августовской ночи, освещаемом только неверным светом ущербной луны, разлился промозглый холод склепов и подземелий.
Колвин в каком-то противоестественном оцепенении стоял, вцепившись в ручку заветной двери, а темная фигура уже заскользила по комнате. И Колвин узнал пришельца.
По брачным покоям королевского дворца безмолвно шел Бустрофедон. Колвин узнавал его осанку, походку… Изменилась разве что манера держать голову. Раньше колдун держал ее гордо поднятой, окидывая испепеляющим взором своих подданных и врагов; теперь же — вяло волочил за бороду по пышному ворсу хоросанских ковров.
Все еще не в силах пошевелиться, Колвин молча смотрел на страшного гостя. Взгляд его был прикован к лицу волшебника. Глаза Бустрофедона смотрели в потолок, а бескровные губы безмолвно шептали то ли заклятия, то ли молитвы злобным богам, которым поклонялись маги Голубой Орды.
Обойдя комнату вдоль стен и пощупав рукой лебяжий пух перин брачного ложа, зловещая тень удалилась.
Как только захлопнулась дверь, Колвин вновь обрел способность к действиям. Выхватив из ножен, висевших на спинке кресла, свой верный клинок, принц выскочил следом за колдуном. А тот уже спускался по парадной лестнице, волоча по ступенькам свою седовласую голову. Голова подпрыгивала и болезненно морщилась при каждом ударе о мрамор. Вот Бустрофедон сошел вниз и, миновав дружно храпящий караул, вышел из дворца.
«Вот и все, — подумал Колвин. — Значит, силы зла больше не властны надо мной. Чары рухнули!»
Взяв шпагу под мышку, он вернулся в опочивальню и, поменяв простыни, забылся сном.
Спал он этой ночью неспокойно. Под утро, увидев во сне белую крысу, не просыпаясь, вскинулся, закричал. Этим он до смерти перепугал свою тещу, вдовствующую королеву, которая, как обычно, пришла пить его кровь…»