Страница 12 из 19
Лишь познавший путы знает, каково это — пролежать связанным хотя бы сутки. И не потому, что тело немеет от веревок, а от мерзкого вкуса старой тряпки в глазах плывут радужные круги. Положение пленника невыносимо с чисто физиологической точки зрения. Ну, ночь-то я еще кое-как выдержал, но при мысли о том, что товарищ Тит посетит меня только после школы, мне становилось не по себе.
К тому времени глаза мои уже привыкли к темноте. Довольно ясно различал я в углу чулана две большие бочки, в которых, судя по запаху, хранилась картошка. В другом углу валялось несколько связок старых «Огоньков» и стоял высокий массивный шкаф, предназначенный, видимо, для хранения «более ценного» старья.
Сначала я опробовал бочки. Они, хоть и были старыми, но в здоровом микроклимате подвала не рассыхались, и обручи сидели на них плотно. Изъелозив спиной обе бочки, я так и не обнаружил на них ни одного выступа, о который можно было бы попытаться перетереть веревку. Потом я начал исследовать пол темницы в поисках какой-нибудь железки или осколка стекла. Но хозяева чулана держали свои владения в чистоте — на мою беду, конечно!
Настала очередь шкафа. Когда-то он был зеркальным. Но теперь он не мог похвастаться ни зеркалом, ни даже металлическими ручками, от которых в дереве остались одни только дырочки. Углы у шкафа закругленные — веревку о них не перетрешь. А вот внутри могло храниться что-нибудь подходящее. Ах, как мечтал я тогда о консервной банке, из которой поил меня товарищ Тит. Но хитрый малый уволок банку с собой.
Я поудобнее устроился перед шкафом и начал пинать его связанными ногами. Не в дверцу, а в самое основание. От каждого пинка громадина вздрагивала я скрипела. Не хватало мне только подломить шкафу ножки и уронить его себе на голову! Надо бы поосторожнее… Но время поджимало, и я долбил этого дубового монстра ногами, не слишком-то заботясь о последствиях.
Наконец, болезненно скрипнув, дверца распахнулась, и из затхлой глубины шкафа прямо на меня вывалился ворчливо дребезжащий человеческий скелет. А я-то, дурак, всегда понимал знаменитую английскую поговорку «скелет в шкафу» фигурально!
Оправившись от первого шока и довольно плохо соображая — мне было совсем уже невмоготу — я отыскал в темноте откатившийся череп и перетер веревки о зубы его нижней челюсти. А уже через минуту, вздохнув с облегчением, вытащил изо рта кляп. При свете лампочки бренные останки выглядели еще печальнее.
На скелет был надет поношенный синий костюм с университетским значком на лацкане пиджака. Судя по всему, бедняга простоял в шкафу не один год. Хомяк мне как-то рассказывал о том, что лет пять назад загадочно исчез из лона семьи его сосед по лестничной клетке доцент Киндергартен. Народная молва приписывала его исчезновение влиянию двух причин — злой жены и решительной разлучницы. А он, значит, вот где коротал все эти годы…
Я, конечно же, сообщу о своей скорбной находке в милицию — можете не сомневаться! Сегодня же вечером и сообщу. Но сначала устрою хороший сюрприз для товарища Тита!
Перетащив скелет на свое прежнее место, я оставил его там, прикрыв череп старой газетой. Хотелось бы мне видеть товарища Тита, когда, завернув сюда после школы, он поднимет эту газету с «моего» лица!
Наверху было утро. Я взглянул на свои раздавленные часы — стрелок не было, циферблата тоже. Сняв их с запястья, выбросил в ближайший сугроб. Туда же полетел жестяной блин, сутки назад бывший моим фонариком.
— Сколько сейчас времени? — спросил я прохожего.
— Полвосьмого.
Значит, на работу я сегодня не опоздаю. Бездарнейше пролетело время. Хомяка так и не разыскал, Аську не успокоил, икону на белый свет не вытащил. Ворона я, а не Пинкертон!
Мне хотелось пить, есть, спать, послать все к чертям собачьим и многое-многое другое…
Я думаю, нет нужды загромождать повествование подробностями того, как, приехав на работу, я скандалил с И. И. по поводу отпуска. Старикан никак не мог понять, почему это я решил перенести его с августа на январь, да еще так срочно. Но не мог же я сказать ему всей правды! Легко было Шерлоку Холмсу, Эркюлю Пуаро и майору Пронину! Они занимались расследованием преступлений в служебное время. А мне совмещать это занятие с ремонтом радиоаппаратуры — ох как трудно!
— Макс, семечек купил? — хихикнула Катерина, которая попалась мне в коридоре возле кабинета И. И. Отмахнувшись от нее подписанным заявлением, я устало кивнул головой:
— Купил. После отпуска доставлю тебе твое глистогонное!
Катерина долго и заливисто хохотала мне в спину.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ИОРДАНЬ
Домой я не поехал. От работы было гораздо ближе до Аськиного дома, чем до моего. Трамвай шел быстро, был не слишком полон, и я задремал, беспокоясь лишь о том, чтобы не проспать нужную остановку.
Сквозь сон я слышал, что в салоне говорили о пьянстве.
— Что же это, гражданин, вы на меня перегаром дышите? Здесь же люди живые! — возмущался высокий женский голос. В ответ бурчали.
Я открыл глаза, продышал в расписанном морозом стекле проталинку и выглянул наружу. Так и есть — остановку свою я проехал, благополучно миновал трамвайное кольцо и теперь приближаюсь к месту своего назначения с обратной стороны. Снова засыпать было уже опасно, и я начал прислушиваться к разговору. В это время представительная дама в черно-буром воротнике подавала рацпредложение.
— Я бы на месте милиции, — говорила она, — этим пьяницам выжигала бы счет за пользование вытрезвителем на спине каленым железом! Сразу бы они у меня шелковыми сделались!
— И очень даже правильно! — поддержала ее соседка с авоськами. — И ресторанные счета тоже выжигать! А то в привычку взяли: праздник ли, будни ли — все по ресторанам шастают. Денег им некуда девать! А так бы: пришел в ресторан или на дискотеку ногами дрыгать — тут бы хвост ему и прищемили! Живо бы шастать бросили!
— А вот мы не пьем целым клубом! — вмешался бодрый мужчина в вязаной шапочке. — Представляете: целых тридцать восемь человек! Представляете: собираемся — и ни капли в рот! И на журнал все подписались, на «Трезвость и культуру»…
Скромная старушка, чуть пришамкивая и пришепетывая, рассказала о том, как зять ее, жуткий тунеядец и забулдыга, угорел в бане, и предрекла всем пьяницам точно такую же участь.
Слушать народ было интересно и поучительно. Видно было: чаша терпения давно лопнула, и цикута льется из нее через край. Жалко — подошла моя остановка. Я вышел на мороз и побрел через заснеженный парк к хомячиному обиталищу.
Открыл дверь своим ключом, прочитал на столе записку: «Макс, если узнал что-нибудь про Славку, напиши!» Вздохнул, взвесил мысленно, чего мне хочется больше — есть или спать, — и завалился на диван. Сегодня у меня встреча с Никой. Не проспать бы…
Разбудила меня, конечно же, Ася. Она растрясла меня за плечо. Когда я увидел ее, взволнованную, еще не снявшую пальто и холодную — только что с мороза, — то понял, что пока я прохлаждался в путах и узах, она уже окончательно извелась за Славку, за меня, за все на свете. О женщины! Что только не выносите вы на своих хрупких плечах!
Хотя я не рассказал ей и о половине своих приключений, Аська плакала долго и самозабвенно. Она поняла, что Хомяк ввязался в опасную авантюру и последствия ему теперь грозят самые серьезные. Мне было жутко жаль свою сестренку, а та, напоив меня на дорожку горячим чаем, поцеловала в щеку на пороге и махнула рукой на прощание. Так когда-то ее далекая пра-пра-пра- и неизвестно сколько еще раз пра-бабка провожала на поле Куликово своего брата. Впрочем, об этом лучше не вспоминать — с Куликовской битвой в нашей семье связано совсем не веселое семейное предание, о котором я умолчу.
Но, как бы то ни было, я улыбнулся Асе ободряюще и ушел.
Скованный льдом и сумраком, Подвисимский пруд спал в безмолвии морозного вечера. Обсосанный желтый месяц над горой висел, как ему и положено, рожками к Каме. Ники не было уже полчаса. Я вприпрыжку слонялся от одного конца плохо освещенной набережной к другому и обратно. Вокруг было безлюдно и по-зимнему гулко.