Одинокий голубь

— Мистер, тут поблизости нигде кладбища нет, — сказал гробовщик. Усы у него торчали торчком, и вообще он был слишком уж изыскан, на вкус Калла.

— Я и не искал кладбище, — сообщил он, садясь на лошадь. Люди трогали гроб, как будто имели на это право.

— Мы устраиваем отличные похороны за десять долларов, — сообщил гробовщик. — Вы можете оставить усопшего у меня, а сами не торопясь выбрать надгробный камень. За камень — плата отдельная.

— Не требуется, — отрезал Калл.

— Кто это, мистер? — спросил подбежавший мальчик.

— Его звали Маккрае, — ответил Калл.

Он облегченно вздохнул, когда город остался позади, и с той поры ехал больше по ночам, чтобы ни с кем не встречаться, хотя тележке доставалось еще больше, поскольку он в темноте не мог видеть рытвин и ухабов. Однажды ночью он решил, что местность слишком неровная для поездки в темноте, и разбил лагерь на берегу реки. Он услышал приближающийся конский топот и устало взял ружье. Явно лишь одна лошадь. Еще не совсем стемнело, и он мог разглядеть приближающегося всадника — очень крупного мужчину. Лошадь оказалась рыжей, а мужчина — Чарльзом Гуднайтом. Калл знал знаменитого скотовода еще с пятидесятых, они вместе немало поездили в пограничном отряде, пока их с Гасом не отправили на границу. Каллу этот человек никогда не нравился — Гуднайт не признавал власти, то есть никакой, кроме своей собственной, но Калл не мог отрицать, что тот обладал необычными способностями. Гуднайт подъехал к костру, но спешиваться не стал.

— Привык интересоваться, кто тут ездит, — пояснил он. — Должен признать, не рассчитывал тебя тут встретить.

— Могу угостить кофе, — предложил Калл. — Я вечером редко ем, — добавил он.

— Черт, если я вечером не нажрусь, то помру с голоду, — сказал Гуднайт. — Обычно я слишком занят, чтобы завтракать.

— Тогда можешь спешиваться, — пригласил Калл.

— Да нет, и на это времени нет, — отказался Гуднайт. — У меня дела в Пуэбло. Да и не любитель я сидеть у костра и сплетничать. Полагаю, это Маккрае, — добавил он, кивком показывая на гроб на тележке.

— Он, — подтвердил Калл, заранее раздражаясь от вопросов, которые неизбежно последуют.

— Я у него в долгу за то, что он ликвидировал ту сборную шайку на Канейдиан. Если бы не он, мне пришлось бы заняться ими самому.

— Что же, он уже не может получить долги, — заметил Калл. — Да и он упустил этого чертова убийцу.

— Тут нет ничего стыдного для Маккрае, — проговорил Гуднайт. — Я и сам упускал этого сукина сына, причем неоднократно, но тут одному повезло, и он его поймал. Негодяй вырезал две семьи поселенцев, а когда уезжал, помощник шерифа случайным выстрелом уложил под ним лошадь. Они его догнали и собираются повесить на следующей неделе в Санта-Розе. Если поторопишься, как раз успеешь.

— Ну, черт возьми, — сказал Калл. — Ты едешь?

— Нет, — ответил Гуднайт. — Я такие зрелища не посещаю, хотя мне и пришлось несколько раз председательствовать в суде по подобным делам. В доморощенных, так сказать. Это за все последние годы самый мой длинный разговор. Прощай.

Калл въехал с тележкой на перевал Рэтон и осторожно спустился на великую равнину Нью-Мексико. Хотя весь год он почти ничего кроме равнин не видел, его потряс расстилающийся перед его глазами простор. К северу все еще были видны заснеженные пики Сангре-де-Кристо. Он поспешил в Санта-Розу, рискуя окончательно сломать повозку, но, приехав, обнаружил, что казнь отложили на неделю.

Казалось, все в округе хотели видеть, как повесят Синего Селезня. Городишко заполнили ковбои, приехавшие с женщинами и детьми и ночующие в фургонах. Много спорили, большинство были за то, чтобы повесить бандита немедленно, иначе он может сбежать. Создавались группы энтузиастов, требующие подать петицию шерифу или взять тюрьму штурмом, но до этого дело не доходило. Синий Селезень так долго держал в страхе всю Территорию, так часто убивал, насиловал и грабил, что стал вызывать какую-то суеверную боязнь. Некоторые, особенно женщины, вообще считали, что он не может умереть и они никогда не будут в безопасности.

Калл воспользовался случаем, чтобы заставить кузнеца основательно отремонтировать тележку. У кузнеца было полно работы, и прошло три дня, прежде чем тот сумел взяться за повозку, но зато он разрешил Каллу поставить гроб в сарае, чтобы не привлекать внимания.

В городе нечего было делать, кроме как восхищаться новым зданием суда, трехэтажным, с виселицей на верху, где и должны были повесить Синего Селезня. Здание суда отличалось огромными стеклянными окнами и натертыми полами.

За два дня до казни Калл решил навестить заключенного. Он уже встречался с помощником шерифа, который подстрелил лошадь Синего Селезня. Того звали Деккер, он был толст и пьян до беспамятства. Это заставило Калла предположить, что Гуднайт был, по всей вероятности, прав, — просто повезло. Но с той поры все считали своим долгом угостить Деккера выпивкой: весьма вероятно, что, до того как стать героем, он был трезвенником. Он рыдал при воспоминании о своем подвиге, о котором он рассказывал так много раз, что давно охрип.

Шериф, седеющий человек по имени Оувенсбай, разумеется, слышал о Калле и был рад показать ему пленника. В тюрьме имелось всего три камеры, и Синего Селезня поместили в среднюю, где не было окон. Остальные камеры освободили, просто выпустив мелких нарушителей закона, чтобы уменьшить вероятность побега.

Как только Калл увидел Синего Селезня, он понял, что его можно не опасаться. Индеец был ранен в плечо и в ногу, а голова была обвязана грязной тряпкой, прикрывающей еще одну рану. Никогда Калл не видел столько цепей на одном человеке. Наручники, каждая нога на цепи, еще одна цепь, обернутая вокруг пояса, приковывала его к стене. Два помощника шерифа с винчестерами несли круглосуточную вахту у камеры. Несмотря на решетку и цепи, Калл видел, что оба перепуганы до смерти.

Синий Селезень, казалось, безразлично относился к производимому им в городе переполоху. Он прислонился спиной к стене и сидел так с полузакрытыми глазами, когда к решетке подошел Калл.

— Что он делает? — спросил шериф. Несмотря на все предосторожности, он так нервничал, что у него постоянно расстраивался желудок с той поры, как привели этого пленника.

— А почти что ничего, — ответил один из помощников. — Что он может делать?

— Ну, ведь говорят, что он может убежать из любой тюрьмы, — напомнил им шериф. — Вы повнимательней следите.

Чтобы повнимательней за ним следить, надо войти в камеру, а я уволюсь раньше, чем это сделаю, — возразил другой помощник.

Синий Селезень немного приоткрыл сонные глаза и посмотрел на Калла.

— Слышал, ты приволок своего провонявшего приятеля на мою казнь, — произнес Синий Селезень низким угрожающим голосом, от которого и шериф и помощники вздрогнули.

— Случайность, — заметил Калл.

— Мне надо было поймать его и поджарить, пока у меня была такая возможность.

— Он бы убил тебя. — Калл был взбешен наглым тоном индейца. — Или я бы убил, если бы понадобилось.

Синий Селезень улыбнулся.

— Я насиловал женщин, крал детей, жег дома, убивал мужчин, угонял лошадей и убивал скот, сколько душе моей было угодно и где угодно, и все это время ты был здесь блюстителем закона, — заявил он. — Да ты до сегодняшнего дня меня толком и не видел. Так что вряд ли бы ты меня убил.

Шериф Оувенсбай покраснел, ему было неловко, что бандит оскорбляет знаменитого рейнджера, но поделать он ничего не мог. Калл понимал, что в словах Си него Селезня много правды, и стоял, глядя на этого человека, оказавшегося куда крупнее, чем он думал. Огромная голова, а глаза холодные, как у змеи.

— Я презираю всех вас, светловолосых сукиных сынов, — сказал Синий Селезень. — Уж эти мне рейнджеры. Надеюсь, я еще нескольких из вас прикончу.

— Это вряд ли, — заметил Калл. — Разве что ты умеешь летать.

Синий Селезень холодно улыбнулся.

— Я умею летать, — заверил он. — Одна старуха меня научила. И если подождешь, сам увидишь.