Одинокий голубь

Калл сделал несколько шагов к парню и сжал его руку так крепко, что Ньюту подумалось, его пальцы достали до кости. Потом капитан повернулся и попытался сесть на Джерри. Он продел ногу в стремя лишь с третьей попытки. Как же он жалел, что не умер на Масселшелле вместе с Гасом. Все легче, чем знать, что поступаешь нечестно. Его собственный сын стоял перед ним — Калл уже был абсолютно в этом уверен. После стольких лет сомнений, в душе зная, что это так, он все еще не мог назвать его сыном. Он потерял свою честность, давно потерял, поэтому ему остается лишь уехать.

Когда он сел на лошадь, ему стало немного легче, и он снова по привычке, от которой поклялся избавиться, приказал:

— Там еще две телки увязли, в полумиле вверх по реке. Надо бы их вытащить.

Затем он подъехал к Пи и пожал ему руку. Пи Ай так изумился, что у него отвисла челюсть. Гас стал пожимать ему руку, а теперь и капитан делает то же.

— Помоги Ньюту, — попросил Калл. — Ему нужен будет верный человек, и ты на эту роль подходишь лучше всех.

Он поднятой рукой попрощался с Нидлом Нельсоном и повернул лошадь.

— Пока, ребята, — сказал он.

Но смотрел он снова лишь на Ньюта. Мальчик вы глядел так сиротливо, что напомнил ему о старике-отце, который всегда неуютно чувствовал себя с людьми. Его отец пьяный свалился с сарая на Миссисипи и сломал себе шею. Калл вспомнил о часах, доставшихся ему от отца, старых золотых карманных часах. Он таскал их с собой практически с юных лет. Он приподнялся в стременах, вынул часы из кармана и протянул Ньюту.

— Они принадлежали моему отцу, — только произнес он, повернул лошадь и уехал.

— Черт возьми, Ньют, — заметил Пи Ай, испытавший самое сильное потрясение в жизни. — Он отдал тебе лошадь, ружье и часы. Вроде ты его родственник.

— Нет у меня никаких родственников на этом свете, — с горечью проговорил Ньют. — И не надо мне. Не надо.

Переполненный отчаянием, он сел на Чертову Суку так, как будто ездил на ней долгие годы, и поскакал вниз по реке. Он знал, что никогда уже не будет ни на что надеяться, и тем не менее не прошло и минуты, а он уже ждал, что капитан вернется. Возможно, он что-нибудь забыл, дать какое-то указание. Даже тогда Ньют бы обрадовался. Так муторно было думать, что капитан уехал совсем. Но когда он обернулся, капитан уже был лишь маленькой точкой на огромной равнине. Он уехал, и никогда уже все не будет так, как Ньют надеялся, никогда. Почему-то капитану было очень тяжело, и он уехал.

Пи Ай и Нидл молча следовали за Ньютом. Пи Ай чувствовал себя старым и испуганным. За несколько минут вся его прежняя жизнь пошла насмарку, у него появилось нехорошее предчувствие. Тридцать лет капитан был рядом и отдавал приказы, и зачастую только эти приказы и помогали им выжить. Он всегда находился с капитаном, а теперь тот уехал. Он не мог понять, почему капитан отдал Ньюту лошадь, ружье и часы. Он уже забыл про тот топор и услышанные тогда слова, которые его так поразили.

— Ну что же, — сказал он, — такие, значит, дела. Полагаю, нам надо работать.

Техасский бык стоял с небольшой группой коров в сотне ярдов от них. Когда всадники приблизились, он начал реветь и рыть землю копытом. Его раздражал вид нескольких всадников вместе, хотя в последнее время он уже ни на кого не нападал.

— Ну, доложу я вам, я его еще, может, когда-нибудь пристрелю, — заявил Нидл. — Я уже достаточно долго терпел этого сукина сына. Может, капитану он и нравился, а мне — нет.

Ньют услышал его слова, но промолчал. Он понимал, что капитан взвалил на него слишком много, но ничего не сказал об этом вслух. Он постарается сделать все как можно лучше, даже если теперь ему все безразлично.

Чувствуя бессмысленность своего поступка, но движимые силой привычки, они вытащили двух телок, застрявших в грязи у реки Милк.

101

Приехав в Милс-Сити, Калл обнаружил, что останки Августа были потревожены. Кто-то залез в сарай и столкнул гроб с бочек. Доктор предполагал, что то мог быть волк или пума. Гроб треснул, и зверь утащил ампутированную ногу. Этого не обнаружили до окончания пурги, так что никаких надежд найти ногу не осталось.

Выражение лица Калла, когда он об этом услышал, было настолько мрачным, что доктор забеспокоился.

— Мы его в основном сохранили, — оправдывался он. — Я снова засыпал его солью. Все равно он уже потерял эту ногу до того, как умер.

— Когда я уезжал, она лежала в гробу, — заметил Калл. Ему не хотелось говорить на эту тему с доктором. Вместо этого он нашел плотника, изначально сделавшего гроб, и поручил ему укрепить его планками. В результате гроб получился на редкость тяжелым.

Каллу повезло, и в тот же день он увидел продающуюся тележку, старую, но еще крепкую, и купил ее. На следующий день гроб накрыли брезентом и крепко привязали к тележке. Навес на ней был весь разодран в клочья, так что Калл его снял и выбросил. Жирняк, тянувший фургон, привык к его тяжести, так что тележку практически и не замечал, такой она была легкой. Они выехали из Милс-Сити утром, когда вдруг внезапно и не по сезону похолодало, настолько похолодало, что даже солнце побледнело и с трудом пробивалось сквозь облака. Калл понимал, как опасно отправляться в путь, имея всего двух животных, но решил рискнуть.

На следующий день погода улучшилась, и он с сотню миль ехал рядом с индейцами-кроу, направляющимися на юг. Индейцы были настроены дружелюбно, а их вождь, высохший человечек маленького роста с пылкой страстью к табаку и разговорам, все уговаривал Калла разбить лагерь вместе с ними. Их всех удивляло то, что он везет гроб, и они задавали ему бесконечные вопросы о покоящемся в нем человеке.

— Мы вместе путешествовали, — объяснил Калл. Ему не хотелось говорить о Гасе со стариком. Ему хотелось поскорее уехать вперед, но он вел себя вежливо и двигался вместе с индейцами, потому что опасался, что, если он проявит неуважение, кое-кто из молодых сорванцов может захотеть поохотиться на него дальше к югу, когда он уже не будет под зашитой вождя.

После того как пересек Вайоминг, он одиннадцать дней ехал, не встретив ни души. Тележка держалась хорошо, но Жирняк здорово похудел от заданного Каллом темпа. Гроб трясло, особенно на оврагах вдоль реки Паудер, но он не разваливался.

Первыми, кого он увидел в Небраске, были молодые индейцы, где-то раздобывшие спиртное. Когда они поняли, что он везет покойника, они оставили его в покое. Но индейцы были так пьяны, что не могли охотиться, поэтому умоляли его дать им еду. Ни одному из них еще не исполнилось и восемнадцати, и на их лошадей было жалко смотреть. Калл хотел отказать, но потом подумал, что они всего лишь мальчишки. Он предложил им еду в обмен на спиртное, но здесь они стали задираться. Один даже вытащил старый пистолет и сделал вид, что собирается стрелять, но Калл его проигнорировал, и они вскоре уехали.

Он жалел, что приходится тащить Гаса к женщинам, но считал своей обязанностью доставить им письма, написанные умирающим Гасом. На Платте гнездилось так много гусей и уток, что он постоянно слышал их гомон, хотя ехал в миле от берега.

Калл часто вспоминал тех, кого оставил в Монтане, и особенно мальчика. Он не ожидал, что расставание будет таким тяжелым, и все не мог забыть тех последних минут. На протяжении нескольких сотен миль, пока ехал через Монтану, он перебирал те минуты в уме. Он много раз представлял себе, что сказал то, о чем так и не решился сказать, и от того, что он так на этом зациклился, его мысли стали пугаться. Ему хотелось снова сидеть у загона и смотреть, как парень работает с лошадьми. Интересно, как Ньют справляется с Чертовой Сукой и уехал ли кто еще с ранчо?

Не успел Калл подъехать к дому Клары, где он увидел Диша Боггетта, объезжающего лошадей вместе с шерифом из Арканзаса, как женщина начала с ним ссориться. Она где-то достала небольшие кустики и с непокрытой головой и в галошах на босу ногу рассаживала их в тот момент, когда капитан приблизился к ее жилищу.