Страница 33 из 35
Мне было невыносимо больно, что даже мать не понимает меня. Я надеялся, что отец объяснит моим родным и семье Карсины, что причиной моего состояния стала болезнь, но он никому ничего не сказал. Неудивительно, что Ярил не испытывает ко мне никакого сочувствия. Если же меня оставит мать, мой самый надежный и старый союзник, я останусь лицом к лицу со своей судьбой в полном одиночестве.
Она прибегла к последнему средству — заговорила со мной так, как будто мне семь лет и она поймала меня на очевидной лжи:
— Невар, я видела, как ты ел на свадьбе Росса. Как же ты можешь говорить, что теперь ты ешь меньше, чем в детстве? Ты съел столько, сколько хватило бы взрослому мужчине на неделю.
— Но… — Мне показалось, будто из меня вышибли дыхание.
Мать спокойно и так мягко смотрела прямо мне в глаза.
— Я не знаю, что произошло с тобой в Академии, сынок. Но ты не можешь спрятаться от этого за стеной жира. Мне ничего не известно про письмо от доктора твоему отцу. Но я знаю одно — я видела, как ты ешь, и это может изменить подобным образом любого.
— Неужели ты думаешь, что я ем так каждый раз?
Она продолжала сохранять спокойствие.
— Не кричи на меня, Невар! Я все еще твоя мать. А почему еще ты стал бы прятаться от семьи во время каждой трапезы, если не из-за стыда за свое обжорство? И это хорошо. Стыд — это добрый признак. Но вместо того, чтобы скрывать свою слабость, ты должен сражаться с ней, милый.
Я резко вскочил на ноги — и впервые увидел тревогу на лице матери, когда она взглянула на меня снизу вверх. Она знала, что я могу раздавить ее.
Я заговорил медленно, обдумывая каждое свое слово:
— Я не обжора, мама, и не сделал ничего, чтобы заслужить такую судьбу. Это медицинское расстройство, и ты не права, думая обо мне так плохо. Ты меня оскорбляешь.
Со всем возможным достоинством я отвернулся и пошел прочь.
— Невар.
Прошло много лет с тех пор, как она произносила мое имя таким тоном. Он подействовал на мой гнев, словно холодное железо на магию равнин. Несмотря на свою решимость, я повернулся к ней и увидел, что ее глаза блестят от слез и гнева.
— Только что ты сказал, здесь нет ничего, способного тебя спасти. Ты ошибаешься. Ты мой сын, и я тебя спасу. Что бы ни стало причиной перемены в тебе, я буду сражаться с твоим врагом. Я не отступлю, не стану бежать от трудностей и никогда от тебя не откажусь. Я твоя мать и, пока мы оба живы, останусь ею. Верь в меня, сын, потому что я верю в тебя. И я не позволю тебе разрушить свою жизнь. И сколько бы раз ты от меня ни отвернулся, я всегда буду рядом. Я тебя не подведу, верь мне, сын.
Я посмотрел на нее. Она сидела выпрямившись, словно меч, и, несмотря на слезы, катившиеся по ее щекам, от нее исходило ощущение силы. Мне хотелось верить, что она сможет меня спасти. Сколько раз, когда я был маленьким, она становилась между мной и гневом отца. Сколько раз утешала и направляла в жизни. Но я мог ответить ей только одно…
— Я попытаюсь, мама.
Я развернулся и ушел, оставив ее наедине с благовониями, ароматным дымом и добрым богом.
Выходя из комнаты, я знал, что я по-прежнему один. Невзирая на добрые намерения матери, мне придется в одиночестве вести сражение за прежнюю жизнь. Она моя мать и очень сильна, но магия заразила мою кровь, словно болезнь. И что бы она ни делала, ей меня не излечить. Магия захватила меня, и я должен сражаться с ней сам. Я отправился в свою комнату.
Однако и там я не нашел утешения. Отброшенные письма по-прежнему лежали на столе. Мне отчаянно хотелось сесть и погрузиться в них, но у меня было неподходящее настроение, чтобы на них отвечать. Кровать жалобно застонала, когда я лег на нее, и я посмотрел на голые стены, простую мебель и одинокое окно. Моя комната всегда была суровой, лишенной уюта, комната, которая должна подготовить мальчика к жизни солдата. Сейчас же она превратилась в голую тюремную камеру, где мне суждено жить до конца дней. Каждую ночь я буду ложиться в одиночестве в постель, каждое утро вставать, чтобы выполнять приказы отца, а когда он умрет — Росса. Что еще может меня ждать? Неожиданно я задумался о побеге. Я представил, как мчусь галопом верхом на Гордеце, направляясь на восток, туда, где заканчивается Королевский тракт и начинаются горы. Эта мысль меня захватила настолько, что я едва не собрался встать с кровати и отправиться в путь этой же ночью. Сердце бешено заколотилось от этого безумного плана, но уже в следующее мгновение я пришел в себя и удивился собственному глупому порыву. Нет, я еще не готов отказаться от своей мечты. Пока вера моей матери поддерживает меня, я останусь здесь. Я буду сопротивляться магии и попытаюсь вернуть себе прежнюю жизнь. С этой мыслью я закрыл глаза и, сам того не желая, провалился в глубокий сон.
Мне ничего не снилось. Ощущения, наполнявшие меня, так же отличались от снов, как бодрствование от дремоты. Внутри меня бродила магия, как дрожжи бродят в тесте для хлеба. Я чувствовал, как она разрастается и ускоряет свой бег, распухает в моих жилах. Она набиралась сил в моем теле, пронизывала плоть, прибегая к помощи накопленных ею запасов. С растущим страхом я признался самому себе, что уже испытывал нечто подобное. Магия и раньше шевелилась во мне, и не просто шевелилась — она действовала. Что она сделала без моего понимания и согласия? Я вспомнил молодого человека с корабля и как он упал на лестнице после нашей перебранки. Это один случай, но наверняка были и другие.
Скопившаяся во мне магия что-то делала.
В языках, которые я знал, не было слов, чтобы это выразить. Могла ли моя плоть выкрикнуть слово, беззвучно, не произнося его вслух? Могла ли магия, живущая где-то вне плотского мира, отдавать через меня приказы, чтобы где-то происходило нечто, чего она желала? Именно так это ощущалось. Я смутно чувствовал начало чего-то. Первое событие, которое вызовет цепь последующих, уже произошло. Закончив, магия успокоилась и затаилась во мне, а я вдруг ощутил страшную усталость и провалился в сон.
Когда я проснулся, солнце уже зашло. Получалось, что я проспал почти весь день. Я встал, тихонько спустился по лестнице и остановился внизу, прислушиваясь. Из кабинета отца до меня доносился его резкий голос. Росс уехал; я задумался, кого же он отчитывает. Вскоре я услышал тихий ответ матери. Ясно. Я быстро прошел мимо двери в кабинет, мимо музыкальной комнаты, где Элиси играла на арфе грустную мелодию. Молодой человек на свадьбе Росса не сделал ей предложение. Виновен ли в этом я? Наш дом стал средоточием печали, и все из-за меня. Я открыл входную дверь и шагнул в ночь.
Я прошел по знакомому темному саду и сел на скамейку, пытаясь осознать, что у меня больше нет будущего. Мне некуда пойти и нечем заняться. Паром ночью не ходит, и я не могу перебраться через реку в Приют Бурвиля. Я уже давным-давно прочел большую часть книг в нашей библиотеке, никаких идей в голову не приходило, друзей у меня не было. И так будет до конца моей жизни. Я буду заниматься тяжелым физическим трудом на наших землях, а потом бесцельно бродить по ночам. Я стану тенью в родном доме, бесполезным лишним сыном, и ничем более.
Я тряхнул головой, чтобы избавиться от печальных глупостей. Затем подтянул брюки и, выйдя из сада, направился к дому, где жили слуги-мужчины. Отец возвел его отдельно от особняка, и мать не уставала жаловаться, что он больше похож на военный барак, чем на жилище для слуг. Она была права, но я не сомневался, что отец добился этого сознательно. Одна дверь вела в длинную, открытую спальню для сезонных рабочих. В другом конце строения имелись комнатки для слуг. Я подошел к двери сержанта Дюрила. Как ни странно, за все годы, что он учил меня, я стучался сюда всего несколько раз.
На мгновение я замер в нерешительности, вдруг сообразив, что, несмотря на годы, проведенные вместе, я многого о нем не знаю. Например, спит ли он сейчас или, может, отправился в Приют Бурвиля. В конце концов я отругал себя за глупую трусость и решительно постучал.