Роман с Полиной

Короче, мы заключили с Гиви товарищеское соглашение об аренде родительских апартаментов на два года с выплатой аванса за полгода вперед из расчета 250 американских гринов в месяц и с въездом через двадцать дней. Хорошо, что у папы остался дома советский паспорт и что все старые джентльмены на одно лицо. Правда, мой папа с 37-го, а старик скорее всего с 30-го, но и это замазали — урюк он и есть урюк.

Старый кабан требовал себе половину и угрожал нанести мне увечья железным крюком, но я отдал ему только $400, $1100 оставил себе, ведь я рисковал больше.

Я хорошо подготовился к этой встрече. Из родительского товара подобрал неплохую куртку из кожи, хорошие слаксы, туфли, рубашку. Я даже не стал бриться, я хорошо смотрелся в щетине — несколько утомленный и деловой. Неплохо, что кавторанг ободрал меня своим стальным крюком — хорошая свежая полоса по щеке, по шее и далее вниз. От самого виска, будто меня хотели убить. Томные синяки после милицейской дубинки просматривались под глазами, дополняя образ борца на ниве первоначального накопления.

— Денди, джентльмен, — сказал про меня Володя.

Я не мог поехать на долгожданную встречу на разбитой «семерке» и тем более на метро. Дружище Вован пошел мне навстречу и выдал доверенность на свой выдающийся раритет. Как ни странно, этой махиной было легко управлять. Зато выглядел он прекрасно — сверкающая никелем и черным лаком громада.

Бедная Полина чуть-чуть испугалась, увидев меня вылезающим из раритета.

— Боже мой, на вас лица нет, кто вас опять так избил?

— Кто нас может избить? — устало возразил я и смело обнял ее. — Клянусь всеми святыми, если бы я не знал, что где-то живете вы и может быть иногда даже думаете обо мне, я вряд ли бы уцелел, — я хотел поцеловать ее, но Полина отвела лицо и выскользнула из моих рук.

— Однако, видать, это не простое дело — покупка ткацких фабрик в Иванове, — сказала Полина. — А в остальном вы повторяетесь, это становится неинтересным.

— Интересное я жду от вас, — ответил я, открывая перед ней тяжелую бронированную дверцу. — Извините, что я заехал за вами на этой хламиде. К сожалению, это единственное, что у нас осталось, редкая вещь, реликвия, раритет, один английский коллекционер предлагает сто тысяч фунтов, но товарищ ни за что не отдаст, на нем ездил Сталин на ялтинскую конференцию.

— Мне надо с вами кое о чем посоветоваться, — очень серьезно сказала Полина, — и даже может быть кое о чем попросить.

Она убила меня.

Мы сидели в «Оскаре», в очень дорогом кабаке. Мы были одни, за нами сразу ухаживали пять человек. У нас было шампанское во льду, серебряное ведерко. Блюдо с фруктовым ассорти на десерт за 15 тысяч.

Мы танцевали с ней. Я обнимал ее нежное тело.

Но она убила меня.

Она начала издалека. Голубчик, вы так мощно все развернули. У вас, видимо, такие связи. Познакомили бы меня с каким-нибудь иностранцем. Все пока вроде бы в шутку, как хочешь, так и понимай.

Я тоже чуть-чуть пошутил, хотя внутри защипало.

Потом то же самое, но активнее. Анатолий Николаевич, помогите мне выйти замуж за иностранца, у вас такие связи. Я буду так благодарна. Я вас никогда не забуду, я вытащу вас отсюда. Я не могу больше здесь. Меня измучил весь этот кошмар, вся эта политика и нищета…

Что знаешь ты о нищете, холеная, балованная особа. Конечно, я так не сказал, я переживал свое горе.

Она сказала, что работает в каникулы, так просто, от скуки, а главное для языковой практики переводчиком в службе знакомств. Там всякие бабы переписываются с американцами, посылают им свои фотографии. Потом «женихи» приезжают сюда вроде бы как туристы. Если бы я только видел, какие это жлобы, как они хотят все поиметь за свои сраные доллары, какие все это ничтожества, просто какие-то слизняки, отбросы цивилизации.

Но вот появился один довольно приличный профессор, у них профессора молодые, имеет свой дом в Бостоне, и вообще очень милый. Но до того нерешительный. К тому же она переводчица. И не имеет права внаглую перебегать дорогу клиенткам, которые вносили за все это деньги.

Одним словом, у них будет прощальный бал. Я должен изображать из себя Полининого жениха. Или что-то еще в этом роде, я что-то плохо ее понимал. В общем, по ее замыслу это как-то должно подстегнуть американа, и он пригласит ее к себе в гости, и она познакомится с его родителями… много она говорила.

Если вы были когда-нибудь сильно несчастливы — до того, что у вас кружится голова и вы теряете связи с реальностью, — вы были несчастливы так же, как я тогда.

— Я все сделаю, — сказал я Полине, — но у меня есть условие — ты должна переспать со мной. Это мое условие.

— Надеюсь, что бы я ни ответила, вы отвезете меня домой? — спросила она.

— Да, конечно, — ответил я.

Дорогой она спросила, неужели я смогу переспать с женщиной, которая презирает меня.

— С радостью, — ответил я.

Вот такие складывались у нас отношения.

На переезде у Рижского вокзала я встал рядом с тем «мерседесом», из-за которого сидел в КПЗ. Он уже подновился, падла, никакого следа. Ох, как я был зол на все. Я опустил стекло с Полининой стороны и постучал ему в дверцу.

Ты, сучий потрох, сказал я ему, если ты не заберешь свое паскудное заявление, я из тебя все сало вытоплю. Полина подо мной, я, перегнувшись, полулежал на ее прекрасных коленях, сжалась от страха.

Сытая наглая ряха ответила мне очень вежливо; я надеюсь, говорит, что вы говорите плохо подумав.

— Плохо подумаешь ты, когда твои потроха полетят к чертям вверх тормашками.

Он засмеялся и на полную мощность включил магнитофон, на который было записано все, что я говорил. Это, говорит, будет свидетельство против вас, если что вдруг случится.

— Вы страшный человек, — сказала потом Полина. — Теперь я вижу, вы даже можете изнасиловать женщину.

— А потом убить и съесть, — подтвердил я, от чего ее передернуло, — это в моих звериных правилах.

Когда мы подъехали к ее домам — она никогда не подъезжала точно к своему дому, а выходила в микрорайоне, и это были массивные дома партийной архитектуры, в которых жила элита, — она попросила у меня взаймы 120 тысяч, чтобы купить туфли к прощальному балу. Не хочу, говорит, брать у родителей.

Я, не глядя, вытащил из кармана пачугу денег, все, что осталось у меня от обмененных 400 долларов, сунул ей не считая и укатил не прощаясь.

Во мне все горело от большой обиды.

Я купил десять билетов «шанс» и пятнадцать «помощь детям Чернобыля». В первой совсем пролетел. Во второй выиграл двадцать долларов.

Когда стемнело, я пошел в казино и сразу в дурной нелепой игре спустил двести тысяч.

У меня кое-что оставалось. Я выпил стакан джину с тоником. Угостил какую-то страшную сухопарую бабу, которая ко мне привязалась.

Потом в «комке» купил две огромных бутылки водки и что-то пожрать.

Мы упились с этой бабой у меня на квартире. От нее как-то странно пахло. Мы трахались, и я никак не мог кончить, баба кричала, что я титан, сам Петр Первый. Но я не мог, хотя уже стал звать бабу Полиной и говорить, Полина, я е… тебя.

Такой был кошмар.

Когда я очухался, бабы не было. Но и барахла, которое привезли папа с мамой из Турции, тоже не было.

Я пожрал каких-то консервов, которые запасала мама, и поехал попариться в Филевские бани.

Бензин был почти на нуле, наверное, менты слили, когда машина стояла у них во дворе. На заправку огромная очередь. Все кричат, блин, дерутся, все тут стояли и только отъехали. Бензин снова подорожал. Я купил канистру у пацанов по пятьсот рублей за литр.

И в бане тот же кошмар, богатые пузраны захватывают по четыре шайки, лежат на двух лежаках, банщики их моют мыльными пузырями и массажируют. А ты, если не наворовал, пристраивайся на батарее.

Я взял у одного шайку и поставил ему на брюхо, так меня сам банщик чуть не прибил. Я хотел написать им про все в книгу жалоб, так у них теперь нет такой — они то ли приватизировались, то ли акционировались.