Роман с Полиной

Значит, заложил меня Миша, мой боевой друг. Когда я уходил, я столкнулся с ним. Он «не заметил» меня.

Чуть позже, когда я копался в моторе — что-то Володин раритет, на котором я приехал возить их, не хотел заводиться, — Миша подошел и сказал, что мол так надо, это закон конспирации, жди вызов на инструктаж, с тобой кое-кто хочет познакомиться и поговорить. Я ответил, что назначаю встречу в его толстой заднице, не хватало мне их сраных забот.

Я даже рад, что меня прогнали. Пришел вечер, у меня было, не считая долларов, оставшихся от генацвале, 130.000 рублей, я поехал играть. Сегодня что-то там не кипело. Но у меня возникало и росло странное, незнакомое прежде, предчувствие. Я только дважды поставил, но зато оба раза взял банк, правда, по маленькой, в общей сложности долларов 500, не больше.

Но главное было не в этой удаче, главное было в не оставлявшем меня странном приятном предчувствии. То ли от того, что на меня все смотрели, как на крепкого знатока, то ли еще почему, я вдруг почувствовал, что еще чуть-чуть, и я все открою, — я открою закон игры, закон победы. Наверное, такое чувствовал Исаак Ньютон, перед тем как на него упало знаменитое яблоко.

Думая сегодня об этом, я понимаю: это произошло, может быть, потому, что смерть тогда проскользила рядом со мной и осенила меня своим присутствием. Я даже заново ощущаю тот миг и то холодное дуновение, которое пахнуло в меня, когда я вошел в зал с убитыми чемпионами.

Возникшее понимание требовало какой-то реализации. Я записывал и считал. Потом я ходил и думал. Но не думалось, было пусто. Та баба, с которой у меня все было ОК, вилась за мной по пятам с тощей и очень смуглой подругой. Подруга смотрела на меня пронзительными глазами.

— Познакомься, это Алиса, она очень страстная, просто бешеная, я ей рассказывала про тебя, — говорила баба.

Алиса смотрела на меня, как испытатель, и улыбалась.

Я вспомнил, что эта баба обокрала моих родителей, и напомнил об этом.

— Ты видел? Ты докажи, — возразила баба. — Я — дура? Я всегда здесь, мне нравится это место, я не люблю следить…

Я поставил в третий раз — на сорок один, один к двум, на это показали мои расчеты — и выиграл. Правда, я поставил немного, двести долларов. Прибавил к ним еще двести. Итого, я выиграл 900. Если каждый день выигрывать по 900, можно жить и ни о чем не думать.

Когда я подходил к машине, передо мной выросли два бугра. Один сказал: тебе везет, пора делиться. Я дал сто долларов, он был доволен.

— Хочешь купить ствол? — спросил он. — Тебе нельзя без ствола.

Я купил у него итальянский газовый пистолет «Вальтер-комбат» за 200 долларов и две запасных обоймы.

— Если надо, кого отметелить, покажи, сделаем.

Я пожал их натруженные ладони и дал еще по пятьдесят баксов, чтобы закрепить дружбу.

Я приехал домой с Алисой. Уже светало.

Папа с мамой, оказывается, вернулись вчера вечером из Китая.

— Девушка, выйдите, пожалуйста, в прихожую, — сказала мама.

И они накинулись на меня — вначале шепотом, потом вспомнили все оскорбительные слова и уже кричали: «Что такое?! Нельзя в квартире оставить!»

Я спросил:

— За что? Меня чуть не убили из-за вашего барахла. Звонят в дверь, я открыл. Вваливаются трое качков, бьют тяжелым предметом по голове, прыщут в лицо из баллончика. Я еле потом отошел, они у меня украли все деньги, я должен был закупить с Мишей пробную партию для своего ТОО.

— Много? — спросила мама.

— Ерунда, — говорю. — Полтора миллиона, но деньги-то не мои.

— Это Ткачук Манжелли навел, — сказала она отцу.

— А ты сам не дурак? — спросил отец. — Открываешь дверь незнакомым людям. Глазок я для чего врезал? И потом, откуда у тебя эта одежда, что-то я ее узнаю…

Мама вспомнила тут про девушку, кинулась к двери. Открыла ее.

— Извините, девушка, что я заставляю вас ждать, — и спасла меня от расследования.

— Это стенографистка, — сказал я, — я должен поработать с ней над уставом.

«Стенографистка», действительно, оказалась страстной. Она кусала меня и так визжала при этом, будто ее саму режут. И стонала, и кричала на разные голоса, хотя между нами ничего не было, мы лишь обнимались. По-моему, она и не хотела, чтобы было у нас по-другому. Ей доставало больно хвать меня между ног и закатывать глаз в диком вопле:

— Но какой! — орала она. — Какой!

Мои бедные родители вначале онемели за тонкой стенкой. Потом вывели звук на телевизоре на полную мощность. Потом по батарее стали стучать соседи.

Для меня Алиса была чересчур страстной. Я не люблю, когда так визжат и когда не доходят до главного. Наконец, она истомилась, оттолкнула меня и уснула. Я тоже уснул.

Часов в 14 постучал и вошел папа. Удивленно посмотрел на то, что мы спим одетые и в разных местах. Он разбудил меня и сказал:

— Тебя очень настойчиво зовут к телефону.

Это была Полина.

— Я согласна на ваши условия, — сказала она, — если вы такой негодяй.

Мне сразу сделалось жарко.

Правда, Алиса никак не хотела меня отпускать. Оказывается, это у нее была такая обычная подготовка, она так готовилась и только потом приступала к любви. «Потому что страсть без любви и любовь без страсти для меня ничто, — объясняла она, — ты не должен быть сейчас негодяем, а то я могу заболеть». Пришлось задержаться на полчаса.

Потом она полезла за мной в душ и хотела, чтобы все повторилось в душе. Ее ничуть не смущали мои родители.

Когда я наконец уходил, кто-то опять позвонил нам по телефону. Мой отец, всегда спокойный и уравновешенный профессор, стал гневно отчитывать какого-то человека.

— Коля, нельзя быть таким грубым, нельзя, — вмешивалась моя мама.

Отец бросил трубку и закричал:

— Но, черт возьми! Почему какой-то грузин звонит мне четвертый раз, зовет меня «господин полковник» и требует, чтобы я уехал в Канаду, потому что он дал мне аванс!

— Это твои студенты тебя разыгрывают, наивный ты человек, разве можно так кипятиться, — сказала мама. — Надо быть идиотом, чтобы не понимать этого.

Тут отца осенило:

— Неужели они узнали, что я езжу в шоп-туры? Я застрелюсь, если они узнали. Или уйду из университета.

Полина старалась не смотреть на меня. Мне тоже было почему-то совестно. Я вспомнил, как в детском садике Генка Титков сказал, что знает, отчего появляются дети, и мы с ним уговорили Ляльку Баусову попробовать это. Вначале пробовал Генка, он почему-то пробовал долго, я ждал-ждал, когда они вылезут из кладовки, потом мне почему-то сделалось стыдно и я ушел. Так же стыдно мне стало сейчас. Я подумал: те настоящие, которые пишут картины и сочиняют гимны, вряд ли чего-то стесняются, — и взял себя в руки.

— Поехали, — сказала она.

— Куда? — спросил я.

— Н у, ты, наверное, подготовил место… где ты всегда это делаешь?

Я говорю, у меня родители только сегодня приехали, а в офисе, говорю, идет евроремонт.

Стали искать место. Попробовали в машине. Съехали в Волынском в лесок. Там чудесное место, я заходил туда, гуляя с Винчем, когда он был еще жив. Там до сих пор бьет родник, которым пользовался святитель Киприан, когда жил здесь в монастыре и переводил Библию с древнегреческого на древнерусский.

Полина была очень спокойна. Я бы даже сказал, равнодушна. Хотя лицо у нее раскраснелось, а руки подрагивали. Целовать она меня не хотела, говорила, это не входит в условия нашего договора. А без поцелуев я никак не мог возбудиться, да и вообще в машине, хоть и такой большой, как Вовин «ЗИС-110», с длинными ногами трудно пристроиться.

А потом, только пристроились, в стекла нам постучали. Машину окружили какие-то пацаны. «Дядя, — говорят, — оставишь нам докурить».

— Не, я первый! Я — первый! — кричал один и ломился в дверцу. Он уже расстегнул штаны и показывал нам свой внушительный, совсем недетский, дрын.

Машина сразу же завелась. Я рванул с места. Но были здесь деревья и бездорожье, скорость не разовьешь. Они бежали за нами и лупили по кузову заточенной арматурой. А нам хоть бы хны.