Аметистовый венец

– Но… – начала было Констанс, но в этот момент в дверях появилась монахиня.

Аббатиса кивнула и встала.

– Греки говорили, что, кого боги решают погубить, они лишают разума. Каноник Фулберт был убежден, что Пьер Абеляр хочет отделаться от своей жены. Иначе зачем было отсылать ее в Аржантей, да еще в одежде послушницы? Только представь себе, в какой ярости был Фулберт – чтобы такое произошло с прелестной, ученой, умной Элоизой, которую он обожал с детства. День за днем он наблюдал, как Абеляр, которого он сам привел к себе в дом, губит ее. И вот теперь, за ненадобностью, он отослал ее в монастырь.

Фулберт подкупил слугу Абеляра Тибо. Однажды ночью он впустил каноника в сопровождении нескольких мужчин в комнату своего хозяина. Фулберт и его сообщники вошли в спальню, увидели Абеляра спящим и кастрировали его.

Она взяла Констанс за руку и подняла ее со стула.

– Не огорчайся. Мы все были расстроены, когда это случилось. Но теперь уже ничего не поделаешь, дело сделано.

Констанс не могла двинуться. Только ошеломленно смотрела на лицо своей тети.

– Спаси нас всех, о Пресвятая Мать, – шепнула она. – И что с ними стало? Аббатиса подтолкнула ее в сторону двери:

– Остальное я доскажу тебе после окончания молитв.

11

Констанс не спалось. Кровать была жесткая, келья, в которую ее поместили, очень холодная, даже накинутый поверх одеяла меховой плащ не помогал ей согреться.

Когда Констанс ложилась спать, к монастырским воротам подошел рыцарь Карсфу и попросил, чтобы она разрешила заночевать своему эскорту в деревне. Констанс дала позволение, хотя и знала, чем вызвана подобная просьба. Конечно, рыцарям приятнее было находиться по соседству с деревенским трактиром, чем с монастырской стеной.

Забравшись под одеяло, Констанс слышала обрывки разговоров и шаги в доме для гостей, где ночевали подруги Дианы Доль. Когда они наконец угомонились, в коридорах послышалось шушуканье и хихиканье. Констанс догадалась, что это молодые девушки направляются в находящийся во дворе нужник. Своего рода вечерний ритуал.

Ночные часы тянулись медленно. Она нуждалась в отдыхе, но никак не могла заснуть. После долгого путешествия из Баксборо Констанс испытывала сильное утомление, почти изнеможение, ее мучительно терзал вопрос: зачем король приглашает ее в Винчестер, к тому же ее снедала тревога: не носит ли она под сердцем ребенка белокурого пленника. Ее мысли, взбудораженные рассказом тети о судьбе Абеляра и Элоизы, все никак не успокаивались.

Господи, думала она, ворочаясь на жесткой кровати и стараясь плотнее завернуться в одеяло, кого может оставить равнодушным такая трагедия? Когда тетя досказала ей все, что знала, она долго плакала, думая об Элоизе и ее ребенке. Даже о Пьере Абеляре она не могла думать без слез.

Констанс не решилась спросить, не было ли в окружении Пьера Абеляра школяра по имени Сенред. Любопытно, что история, рассказанная тетей, почти во всех подробностях совпадала с тем, что она слышала от отца Бертрана.

В то утро, когда распространилось известие о предательской расправе, учиненной над Пьером Абеляром в его собственной спальне, весь Париж был ошеломлен и охвачен справедливой яростью. Возглавляемая его учениками толпа нашла Тибо, который впустил наемников Фулберта, ослепила и кастрировала его. Самозваный дядя Элоизы каноник Фулберт укрылся в кафедральном соборе.

Лежа в темноте, Констанс никак не могла справиться с дрожью. Из того, что рассказал отец Бертран, она сделала вывод, что Сенред был одним из этих ожесточенных мстителей. Она не могла думать об этом без отвращения.

Поблизости не было никого, кто мог бы остановить эту озверелую толпу, никого, кто мог бы прийти на помощь Пьеру Абеляру. А он лежал, испытывая сильнейшую боль, глубочайшее возмущение по поводу того, что с ним сделали. Приводя его собственные слова, он стал тем «нечистым зверем», о котором упоминается в Библии, то есть кастратом.

Буйства, учиняемые студентами на парижских улицах, смятение бессильных хоть чем-либо помочь друзей не только не утешили Абеляра, но и усугубили его и без того невыносимое отчаяние. Аббатиса Алис полагала, что к нему тотчас же примчалась Элоиза, но он отверг все ее утешения, все изъявления любви. Абеляр так глубоко переживал свой позор, что все происшедшее впоследствии казалось просто невероятным.

Для кумира нотр-дамских коллежей не оставалось другого выхода, кроме как принять святой обет, стать священником и удалиться в монастырь Сен-Дени. Как человек честный, Абеляр открыто признал, что поступать так его принуждает не преданность богу, а желание укрыться в своем отчаянии подальше от суетного мира. Могущественные друзья договорились о сокращении подготовительного срока, необходимого для поступления в любой монастырь. Затем он стал уговаривать Элоизу, чтобы она приняла святой обет и поступила монахиней в аржантейский монастырь.

Много дней он уговаривал, увещевал, умолял ее, иногда даже прибегал к угрозам. Когда слух о том, что задумал Абеляр, распространился повсюду, ее бывшие учителя, и те, что знали ее еще по Провансу, и те, что вообще не знали, завалили ее письмами. Ведь она еще такая молодая, ей всего девятнадцать лет, писали они, к тому же такая красавица да еще и одарена таким блистательным умом, мыслимое ли дело – в самом расцвете молодости и сил затворяться в монастыре?

Но Абеляр все-таки добился своего. Элоиза сказала, что уходит в монастырь не ради любви к богу, а ради любви к Пьеру Абеляру.

– Он был ее богом, – сказала тетя. – Аббатиса Бертольде выразила в словах то, что мы и так знали. Элоиза готова была последовать за своим возлюбленным хоть в ад. Но в монастырь она не хотела идти, она не хотела разлучаться ни с этим миром, ни с ребенком, ни со своим любимым, поэтому именно монастырь стал для нее истинным адом.

Особенно убивало Элоизу то, что Абеляр требовал, чтобы она первая приняла обет. Одержимый мыслью, что она должна принадлежать лишь ему, что в ее жизни не может быть никакого другого мужчины, стоя в глубине собора, он наблюдал, как она принимает священный обет. Только после того, как она поселилась в монастыре, Абеляр и сам принял обет и затворился в монастыре Сен-Дени.

– Элоиза любила Абеляра беспредельно, – сказала маленькая аббатиса, – поэтому недоверие, выказанное Абеляром, разбило ей сердце.

Констанс хорошо понимала безумную ревность, которую испытывал Абеляр. Она только недоумевала, почему все произошло именно так, а не иначе. Даже тетя не преминула заметить, какие странные прихоти проявляет порой судьба. Трудно понять, почему многие из могущественных друзей Абеляра так торопились упрятать его в Сен-Дени, а Элоизу – в ее старый аржантейский монастырь.

– Ты спрашиваешь почему? – Тетя подняла брови. – Я думаю, что слишком много высокопоставленных служителей церкви были заинтересованы в том, чтобы отделаться от них обоих. В их глазах Элоиза была самым подходящим орудием для низвержения Абеляра. Мы ведь знаем, что устами святого Иеремии, святого Августина и святого Павла церковь обличает греховный соблазн, исходящий от женских тел. К тому же у Абеляра было не меньше врагов, чем друзей. Аббат Бернар Клерво считает его диким, необузданным человеком, если не еретиком, представляющим прямую опасность для святой церкви.

– В самом деле?

– Ха! – Аббатиса выразила таким образом свое неодобрение. – Этого, вероятно, не знает и сам Абеляр. Его последний трактат «De Unitate et Trinitate Divina» был сожжен на костре, теперь он является источником беспокойства в Сен-Дени, куда имели неосторожность его принять.

Пьер Абеляр очень быстро обрел вновь всю поразительную мощь своего интеллекта и не преминул бросить вызов властям. Прежде всего он заявил, что изучение историко-теологических трудов святого Бида утвердило его в мысли, что монастырь назван не в честь Сен-Дени, а в честь совсем другого человека – Дионисия, члена ареопага. Более того, он выступил с гневным разоблачением нечистой, распутной жизни, которую, как он утверждает, ведут аббат и монахи.