Обман

Окна были раскрыты настежь, но находиться в комнате было невыносимо. Даже стены, казалось, вот-вот начнут истекать потом через старые обои. Кучи журналов, газет, книг, а главное груды камней («Нет, ба, они только выглядят как камни. На самом деле это кости и зубы, а это, если не веришь, посмотри и убедись, кусок бивня мамонта») словно повышали температуру в комнате еще градусов на десять. И, несмотря на то что внук старался как можно лучше очистить свои находки, неистребимый запах земли навсегда пропитал воздух в комнате.

Положив трубку, Тео подошел к массивному дубовому столу. Все, что лежало на нем, было покрыто толстым слоем пыли, поскольку он запретил Мэри Эллис прикасаться тряпкой к чему-либо, чтобы не нарушать порядка, в котором найденные окаменелости лежали на деревянных подносах. У стола стояло вертящееся кресло с высокой спинкой; он развернул его сиденьем к ней.

Она поняла, что он приготовил для нее место, до которого она сумеет дойти самостоятельно, и ей захотелось надрать ему уши, да так, чтобы он закричал от боли. Она пока не была готова к тому, чтобы улечься в могилу, хотя могилу для нее уже вырыли; она вполне могла обойтись без проявлений показной заботы о себе, которая напоминала, что все ожидают ее скорой смерти. Она предпочла стоять.

— Ну и что в результате? — требовательно спросила она, словно их разговор не прерывался.

Тео сдвинул брови и тыльной стороной ладони отер пот со лба. Он посмотрел на телефон, а затем перевел взгляд на нее.

— Меня совершенно не интересует твоя интимная жизнь, Теодор. Надеюсь, ты в скором времени поймешь, что это всего лишь оксюморон, несовместимые понятия. Я каждую ночь молюсь, чтобы ты поумнел и не позволял бы ни глазам, ни пенису управлять тобою. Что ты делаешь в свободное время, касается только тебя и того, кто разделяет с тобой минутные радости. Господи, такая жара, ну как вообще можно об этом думать?..

— Ба!.. — лицо Тео покраснело еще больше.

Боже мой, подумала Агата, ему двадцать шесть, а он ведет себя как озабоченный подросток. Представляю себе, какому сокровищу были адресованы его искренние призывы! Его дед, несмотря на все его недостатки (а главным был тот, что в сорок два года он вдруг помер), знал, как увлечь женщину и вести себя с ней. На все это Льюису всегда хватало четверти часа, а в одну из ночей — ей тогда необычайно повезло — он умудрился управиться всего за десять минут. Она считала половой акт чем-то вроде медицинской процедуры, сопутствующей браку: если это необходимо для здоровья, все органы должны регулярно исполнять свои функции.

— Так что они нам обещают, Тео? — переспросила она. — Надеюсь, ты настоял на том, что необходимо провести еще одно специальное заседание муниципального совета?

— Естественно, я…

Он взял со стола один из своих драгоценных экспонатов и стал вертеть его в руках.

— У тебя хватило ума, чтобы потребовать собрать новое заседание? Ты ведь не позволил этим цветным распоряжаться и мешать нашим планам?

Он явно занервничал и не произнес больше ни слова.

— Боже мой! — простонала она. Да он точная копия своей безмозглой мамаши!

Хотя Агата бодрилась на людях, сейчас она вынуждена была сесть. Она расположилась в кресле, стараясь держать спину прямо, как ее учили еще в раннем детстве.

— Да что, черт возьми, с тобой происходит, Теодор Майкл?! Ну сядь хотя бы, прошу тебя. Не хватает, чтобы у меня еще шею свело.

Он повернул кресло, чтобы лучше видеть ее лицо. Его сиденье было обтянуто старым, выцветшим бархатом и на нем красовалось большое, напоминающее жабу пятно, на вопрос о происхождении которого Агата лишь отмахивалась.

— Все получилось не ко времени, — сказал он.

— Все получилось… А что именно?

Она отлично все расслышала, но уже очень давно поняла, что лучший способ подчинить других своей воле — заставить их задуматься о своем решении, задуматься так крепко, чтобы в конце концов, к ее радости, отказаться от своих собственных мыслей.

— Все получилось не ко времени, ба.

Тео сел. Он склонился к ней, опершись руками о колени. Даже складки на его мятых льняных брюках выглядели так, словно они были неотъемлемым атрибутом от-кутюр. Но ей никогда не казалось, что следование моде приличествует мужчине.

— Муниципальный совет употребил все силы на то, чтобы удержать в рамках Муханнада Малика. Но не получилось, как ты знаешь.

— Назначенное заседание его никоим образом не касалось.

— Но известие о смерти человека и озабоченность азиатов тем, как полиция будет расследовать эту смерть…

— Озабоченность. Их озабоченность, — передразнила его Агата.

— Ну не мог я требовать повторного заседания, когда там такое творилось!

— Да отчего же? — вскричала она, стукнув тростью о ковер.

— Ну пойми, ба, мне казалось, что докопаться до истинных причин убийства на Незе — более важное и неотложное дело, чем решение вопроса финансирования реконструкции «Отеля на пирсе». — Он предостерегающе поднял руку. — Нет, ба, ну постой, не перебивай. Я знаю, что этот проект важен для тебя. Для меня тоже. Он важен и для муниципалитета. Но ты должна понять, что сейчас едва ли подходящее время, чтобы вкладывать деньги в Балфорд.

— Ты, никак, думаешь, что эти азиаты настолько сильны или хотя бы безрассудны, что могут разрушить город? Да они скорее займутся тем, что будут отрезать головы друг другу.

— Я думаю, что, пока наш город не станет местом, где туристы не будут опасаться неприятностей, которые могут свалиться им на голову, потому что кому-то не понравится цвет их кожи, вкладывать деньги в реконструкцию города — все равно что сжечь.

Иногда он ее удивлял. Вот и сейчас Агата видела во внуке что-то от его деда. Льюис мыслил бы сейчас точно так же.

— Ну скажи, разве я не прав? — спросил он; слова прозвучали скорее как утверждение, а не вопрос, что тоже напомнило ей мужа. — Я бы подождал несколько дней. Пусть улягутся страсти. Тогда можно созвать новое заседание. Пока ничего больше поделать нельзя. Ты сама в этом убедишься. — Он бросил взгляд на часы, стоящие на камине, и встал со стула. — Тебе пора спать, я схожу за Мэри Эллис.

— Я и сама позову Мэри Эллис, когда сочту нужным, Теодор. Прекрати относиться ко мне, как…

— Тебе виднее. — С этими словами он направился к двери.

Прежде чем он открыл дверь, она спросила:

— Так ты уходишь?

— Я же сказал, что позову…

— Не из комнаты. Я имела в виду из дома. Ты снова собираешься уйти на всю ночь, Тео?

По выражению его лица она поняла, что зашла слишком далеко. Покладистость внука имела свои пределы.

— Если, как ты говоришь, ситуация в городе напряженная, то, может быть, не следует выходить из дома после наступления темноты? Ведь ты не собираешься снова брать лодку? Ты же знаешь, я чувствую, когда ты отправляешься в свои ночные плавания.

Тео внимательно смотрел на нее, стоя у двери. И опять, опять этот взгляд Льюиса! На лице — будто маска, за которой нельзя разглядеть абсолютно ничего. Когда он успел научиться так умело маскироваться? — думала она. Да и зачем ему надо было учиться этому?

— Я схожу за Мэри Эллис, — твердо сказал он и оставил ее наедине с вопросами, на которые она не знала ответов.

Салах было разрешено участвовать в разговоре, ведь, в конце концов, речь шла о ее женихе, которого лишили жизни. Иными словами, ее не выставили за дверь. У мужчин-мусульман не принято обращать внимание на то, что говорит женщина. Ее отец, человек мягкий и ласковый, проявлял свою доброту лишь тем, что иногда, проходя мимо нее, нежно гладил по щеке. И все-таки он оставался мусульманином до мозга гостей. Пять раз в день он истово молился и уже в третий раз читал священный Коран; он сделал для себя непреложным правилом жертвовать определенную часть дохода беднякам; уже дважды он повторил тот путь, которым прошли вокруг святой Каабы миллионы мусульман.

Итак, в тот вечер, когда Салах было позволено слушать, о чем говорят мужчины, ее мать была занята главным образом тем, что подносила из кухни в гостиную еду и питье, а невестка тихо сидела где-то в глубине дома, дабы быть подальше от посторонних глаз. Юмн, поступая так, убивала двух зайцев. Во-первых, она соблюдала обычай: Муханнад строго придерживался традиционного толкования женской скромности, а поэтому не мог допустить, чтобы кто-либо из мужчин, в том числе и родной отец, смотрел на его жену. Во-вторых, останься она внизу, свекровь тут же заставила бы ее помогать готовить, а Юмн была ленивее, чем самая ленивая корова на свете. Поэтому она приветствовала Муханнада, и, как обычно, полебезила перед ним с такой угодливостью, словно ее самое горячее желание было — чтобы он вытер ноги о ее зад, обтянутый шальварами, и после этого незаметно ускользнула наверх. Нашелся и благовидный предлог: ей необходимо быть рядом с Анасом на тот случай, если ему снова привидится плохой сон. На самом же деле она хотела полистать журналы и полюбоваться на модные фасоны западной одежды, носить которую Муханнад никогда ей не разрешит.