Обман

— Понимаю, как тебе было тяжело, — сказала Эмили, когда Барбара закончила. — Это решение далось тебе нелегко.

— Ты права. И я все еще чувствую за собой долг и плачу за это.

— За что «за это»?

— Не знаю. Может, за жизнь.

Эмили задумчиво кивнула. Ее пристальный взгляд остановился на Барбаре, и та чувствовала, как ее лицо под пластырями нестерпимо горит и чешется. Было немилосердно жарко, и хотя единственное окно — непонятно почему оно было выкрашено черной краской — было открыто, никакой, даже самый слабый ветерок не залетал в кухню. Эмили встала.

— Ужинать, — скомандовала она.

Подойдя к холодильнику, она присела перед ним на корточки и достала упаковку йогурта, вынула из буфета большую миску и ложкой вывалила в нее йогурт. Из того же буфета она достала пакет с сухофруктами и орехами.

— Ну и жара, — сказала она, проводя растопыренными пальцами по волосам. — Милостивый Боже! Ну что за жуткое пекло!

Сказав это, она, помогая себя зубами, открыла пакет.

— Худшей погоды для уголовного расследования и не придумать, — согласилась Барбара. — Ни у кого ни на что не хватает терпения. Страсти кипят.

— Ты бы просветила меня, — согласно кивая головой, попросила Эмили. — Я ведь многого не знаю из того, что произошло за эти два дня. Все это время я пыталась сдержать местных азиатов, чтобы они не сожгли город, и моего начальника, чтобы он не передал дело своему партнеру по гольфу.

Барбара обрадовалась, что может рассказать подруге о последних событиях.

— Сегодня об этом сообщало Ай-ти-ви. Тебе об этом известно?

— Это да.

Эмили высыпала орехи и сухофрукты поверх йогурта, ложкой разровняла образовавшуюся кучку и потянулась к бананам, лежащим на столе.

— Примерно две дюжины азиатов, — сообщила она, — ворвались на заседание муниципального совета, стеная, как оборотни, о попрании их гражданских свобод. Один из них пригласил репортеров, и, когда прибыли телевизионщики, они начали швыряться камнями. Для поддержки они пригласили соотечественников из других мест. А Фергюсон — это мой начальник — прилип к телефону и звонил каждый час, а то и чаще, и объяснял, что я должна делать.

— А что их так озаботило-то, этих азиатов?

— Это смотря кого. Да что угодно: сокрытие информации, промедление в работе местной полиции, желание следователя сохранить тайну следствия, начало этнической чистки. Выбор большой.

Барбара уселась на металлический стул.

— И все-таки что именно?

— Дорогая моя Барб, да ты говоришь в точности как они, — ответила Эмили, взглянув на нее.

— Прости, я не хотела…

— Ладно, проехали. Столько всего свалилось на мою голову… Хочешь, могу поделиться ужином.

Эмили достала из ящика нож и, ловко орудуя, разрезала банан на ломтики, которые добавила в йогурт, к орехам и сухофруктам.

— Ну и ситуация. Я стараюсь не допустить утечки информации. В общине творится черт знает что, и если не я, кто знает, что может случиться в городе, где развил бурную деятельность абсолютно неуправляемый человек.

— И кто же это?

— Некий Муханнад Малик.

Эмили рассказала о его родственных отношениях с покойным и о том, какое важное место занимает семейство Маликов — а следовательно, и сам Муханнад — в Балфорде-ле-Нез. Его отец, Акрам, перевез свою семью в город одиннадцать лет назад, мечтая начать здесь семейный бизнес. В отличие от большинства выходцев из Азии, ставших владельцами ресторанов, магазинов, химчисток, автозаправок, Акрам Малик стремился к большему. Он понимал, что в этой части страны, придавленной депрессией, он может быть желанным пришельцем, только если его бизнес создаст рабочие места; а его собственное тщеславие удовлетворит только основанная им компания, носящая его имя. Начал он с малого — готовил горчицу в задней комнате крошечной пекарни на Олд-Паер-стрит. Сейчас у него фабрика с полным циклом производства, расположенная в северной части города, где производится все: от пикантных желе до салатных приправ.

— «Горчица и пряности Малика», — завершила свой рассказ Эмили. — Многие азиаты — одни были его родственниками, другие нет — приехали сюда вслед за ним, навязав городу межрасовые проблемы, а следовательно, и головную боль.

— И Муханнад тоже причиняет головную боль?

— Мигрень. Из-за этого урода я по уши в политическом дерьме.

Она взяла персик и, отрезая от него ломтики, стала выкладывать их по краям миски с йогуртом. Барбара, наблюдая за ней и вспоминая свой неаппетитный обед, старалась подавить внезапно возникший голодный спазм в желудке.

Муханнад, рассказывала Эмили, был одним из политических активистов в Балфорде-ле-Нез, яростным борцом за равноправие и нормальное отношение к своим соотечественникам. Он создал некую организацию, программной целью которой было установление братской солидарности между молодыми выходцами из Азии. Сам он мгновенно терял голову, когда в деле чувствовался хотя бы еле ощутимый привкус расовой нетерпимости. Любой, кто задирал кого-нибудь из азиатов, сразу же сталкивался с одним или несколькими безжалостными мстителями, описать внешний облик которых их жертвы, как правило, были впоследствии не в состоянии.

— Никто не может так активно мобилизовать азиатов, как Малик, — подытожила свой рассказ Эмили. — Он просто продыху не дает с того момента, когда было обнаружено тело Кураши, и не оставит меня в покое, пока я не арестую подозреваемого. Я вынуждена выкраивать время для расследования между встречами с ним и Фергюсоном.

— Да, ничего хорошего, — согласилась Барбара.

— Кошмар!

Эмили, бросив нож в раковину, поставила готовое блюдо на стол.

— Когда я обедала в «Волнорезе», то разговорилась там с девушкой из местных, — сказала Барбара, наблюдая, как Эмили, наклонившись к холодильнику, достает из него две банки пива. Протянула одну Барбаре. Эмили села, и сама ее поза демонстрировала природную грацию и приобретенную в упорных тренировках силу.

— Говорят, что Кураши имел дела с наркотиками. Ты понимаешь, о чем я: подозревают, что он перевозил в желудке героин.

Эмили положила на тарелку несколько ложек фруктового салата и прижала банку с пивом ко лбу, покрытому мелкими каплями пота.

— Мы пока не получили окончательного заключения токсиколога по поводу смерти Кураши. Возможно, он имел какое-то отношение к наркотикам — неподалеку расположены порты. Но если ты думаешь, что причина его смерти — наркотики, то ты ошибаешься.

— Ты в этом уверена?

— Да. Абсолютно.

— Тогда почему тебе об этом не рассказать? Ведь раз еще нет заключения о смерти, ты не можешь быть уверена, что это убийство.

Эмили, приложившись к пиву, внимательно посмотрела на Барбару:

— Сколько дней ты будешь в отпуске, Барб?

— Я умею держать язык за зубами, если тебя это интересует.

— А что, если меня интересует не только это?

— Тебе нужна моя помощь?

Эмили зачерпнула еще йогурта, но затем положила ложку в миску и стала задумчиво рассматривать ее, собираясь с мыслями, перед тем как ответить.

— Возможно, и потребуется.

Барбара обрадовалась: это было намного лучше, чем хитростью напрашиваться в помощники. Больше того, она чуть не подпрыгнула от радости, услышав неожиданное предложение старшего инспектора.

— Я к твоим услугам. Почему ты не контактируешь с прессой? Если причина смерти не наркотики, то, может быть, секс? Самоубийство? Несчастный случай? Что еще?

— Убийство, — ответила Эмили.

— Ну, знаешь, стоит только сказать об этом, как азиаты снова начнут буйствовать на улицах.

— Уже сказала. Я встречалась с пакистанцами сегодня днем.

— И?

— С этого момента они будут с особым усердием контролировать и отслеживать наши действия.

— Ты полагаешь, это убийство на расовой почве?

— Пока неизвестно.

— Но ты же знаешь, отчего он умер?

— Это было понятно с первого взгляда. Но именно это мне бы хотелось как можно дольше хранить в тайне от азиатов.

— Почему? Если им станет известно, что это убийство…