Страница 50 из 112
Но Мэгги было не до смеха. Она размышляла об ответственности. Ответственности с большой буквы.
Она вспоминала мамин гнев, когда та узнала, что Мэгги заходит к мистеру Сейджу домой. На возмущенные вопросы Мэгги: «Кто тебе сказал? Кто за мной шпионит?» — мама не ответила, но Мэтги точно знала, кто шпионил. «Послушай меня, Мэгги, — сказала мама. — Не теряй голову. Ты не знаешь этого человека. Он уже не мальчик. Ему не меньше сорока пяти. Ты пойми, в какое положение его ставишь. Ведь он викарий». — «Но он сказал, что я могу заходить, когда хочу, — возразила Мэгги. — И дал мне книжку. И…» Мать заявила: «Мне наплевать, что он там тебе дал. Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась. Во всяком случае, в его доме. Наедине. И вообще, я тебе запрещаю». У Мэгги навернулись на глаза слезы. «Он мой друг, — заявила она. — Он сам так сказал Ты просто не хочешь, чтобы у меня были друзья, вот что». Мать крепко схватила ее за руку, что означало: слушай-и-не-смей-спо-рить-со-мной, и крикнула: «Ты не будешь с ним видеться». На угрюмый вопрос «почему» она отпустила ее руку. «Все может случиться. Так устроен мир, и если ты не понимаешь, что я имею в виду, почитай газеты».
На том и завершился их спор в тот вечер. В другой раз мать сказала:
— Ты была с ним сегодня. Не лги, Мэгги, потому что я знаю, что это так. Теперь ты будешь сидеть дома.
— Так нечестно!
— Что ему от тебя нужно?
— Ничего.
— Не говори со мной таким тоном, не то пожалеешь. Что ему от тебя нужно?
— Ничего.
— Что он тебе говорил? Что делал?
— Мы просто разговаривали. Ели кексы «Джаффа». Полли приготовила чай.
— Она там была?
— Да. Она всегда…
— В комнате?
— Нет. Но…
— О чем вы говорили?
— О всякой всячине.
— Например?
— О школе. О Боге. — Мама фыркнула. Мэгги продолжала: — Он спрашивал, бывала ли я в Лондоне. Хочется ли мне съездить туда? Сказал, что мне понравится этот город. Что он бывал там много раз. На прошлой неделе провел там два дня. Еще он сказал, что люди, которых утомляет Лондон, по его мнению, не заслуживают уважения. Что-то типа того.
Мама не ответила. Она не отрывала глаз от своих рук, которые терли и терли и терли кусок сыра. Она так крепко держала кусок чеддера, что побелели костяшки. Но лицо было еще белей.
Мэгги успокоило молчание матери, она даже почувствовала свое преимущество и решила нажать:
— Он сказал, мы можем поехать в Лондон на экскурсию с молодежной группой. Что в Лондоне есть семьи, где можно остановиться, так что не придется искать отель. Что там много музеев, что можно посмотреть Тауэр, сходить в Гайд-парк и пообедать у Харродса. Он сказал…
— Ступай в свою комнату.
— Мама!
— Ты слышала, что я сказала?
— Но я только…
Мама замахнулась и ударила ее по лицу. Не столько от боли, сколько от шока на глаза навернулись слезы. Охваченная гневом, Мэгги с трудом сдержалась, чтобы не нанести ответный удар.
— Он мой друг! — закричала она. — Мы просто беседуем, но ты не хочешь, чтобы у меня были друзья. И никогда не хотела. Поэтому мы и переезжаем с места на место. Да? И всегда буду одна. И если папа…
— Перестань!
— Нет! Нет! Если папа меня найдет, я уеду с ним. Уеду. Вот увидишь! И ты не сможешь меня остановить.
— Это мы еще посмотрим, Маргарет.
Не прошло и четырех дней, как мистер Сейдж умер. Кто же виноват в его смерти? И было ли это убийством?
— Мама хорошая, — сказала она Нику вполголоса. — Она не причинила викарию зла.
— Я тебе верю, Мэг, — ответил Ник. — Но кое-кто в деревне не верит.
— Вдруг ее объявят виновной? Что, если ее посадят в тюрьму?
— Я буду заботиться о тебе.
— Правда?
— Факт.
Он говорил уверенно и солидно. Он и был уверенным и сильным. Хорошо было сидеть рядом с ним. Она обняла его за талию и положила голову ему на грудь.
— Как мне хочется, чтобы так было всегда! — вздохнула она.
— Тогда так оно и будет.
— Правда?
— Правда. Ты для меня номер один, Мэг. Ты единственная. И не беспокойся за свою мать.
Она провела рукой от его колена до бедра.
— Холодно, — сказала она и тесней прижалась к нему. — Тебе холодно, Ник?
— Чуточку. Угу.
— Я могу тебя согреть.
Она почувствовала его улыбку.
— Могу поспорить, что можешь.
— Хочешь?
— Не откажусь.
— С удовольствием. — Она стала делать так, как он ей показывал — ее рука выполняла медленную, чувственную фрикцию. В ответ его член стал расти и наливаться. — Тебе хорошо, Ник?
— Хмммм.
Она проводила ладонью от корня до кончика. Потом ее пальчики пускались в обратный путь. Ник прерывисто вздохнул. Пошевелился.
— Что?
Он сунул руку в карман куртки. Что-то зашуршало в его руке.
— Вот, взял у ребят, — сказал он. — Мы не можем больше заниматься этим без «дюрекса», Мэг. Это безумие. Слишком рискованно.
Она поцеловала его в щеку, потом в шею. Ее пальцы оказались у него между ног, где, как она помнила, он чувствовал их острей всего. Он сбился с дыхания и застонал. Лег на спину.
— На этот раз мы должны пользоваться «дюрексом», — сказал он.
Она расстегнула молнию на его джинсах, спустила их ниже бедер. Стянула с себя колготки, легла рядом и задрала юбку.
— Мэг, нам надо…
— Не сразу, Ник. Через минуту. Хорошо? Она положила на него ногу. Стала его целовать.
А потом ласкала, ласкала, ласкала…
— Тебе хорошо? — прошептала она.
Он запрокинул голову. Закрыл глаза. Застонал. Минуты оказалось больше чем достаточно.
Сент-Джеймс сидел в спальне, в единственном кресле, тугом, с подголовником. В Крофтерс-Инн это была самая удобная мебель, не считая кровати. Он потуже запахнул халат, спасаясь от пронзительного холода, спускавшегося вниз от двух стеклянных окон-фонарей на потолке, и устроился поудобней.
За закрытой дверью плескалась в ванне Дебора. Во время купания она обычно что-нибудь мурлыкала себе под нос или пела, почему-то обязательно выбирая либо Кола Портера, либо Гершвина, и импровизировала на их тему с энтузиазмом Эдит Пиаф и талантом уличного разносчика. Она не сумела бы воспроизвести мелодию, помогай ей даже весь хор Королевского колледжа. Однако сегодня Дебора купалась молча.
Обычно он с облегчением воспринимал пространные паузы, наступавшие между мелодиями песен «Все пройдет» и «Летняя пора», особенно если пытался что-нибудь читать в их спальне, пока она в соседней ванной отдавала дань старым американским мюзиклам. Но сегодня он предпочел бы их жизнерадостный диссонанс ее спокойному купанию, размышляя о том, стоит ли зайти к ней и хочется ли ему этого.
Не считая короткой размолвки за чаем, они провозгласили и поддерживали негласное перемирие после ее возвращения с длинной утренней прогулки по вересковым пустошам. Это получалось довольно легко, так как требовалось осмыслить кончину мистера Сейджа и ждать приезда Линли Но теперь, когда Линли прибыл, а механизм расследования был уже смазан и готов заработать, Сент-Джеймс обнаружил, что мысленно то и дело возвращается к проблеме их брака и его роли в создавшейся ситуации.
У Деборы доминировала страсть, у него — рассудок. Ему нравилось думать, что такая разница их натур создавала фундамент из льда и пламени, на котором и зиждился их брак. Но теперь его способность мыслить лишь подливала масла в огонь во время возникавших конфликтов. Особенно остро она реагировала на вопрос об усыновлении. Переходила от гнева к обвинениям и слезам с такой головокружительной скоростью, что он не знал, как ее успокоить. И когда спор в очередной раз заканчивался тем, что она, хлопнув дверью, вылетала из комнаты, из дома или, как в это утро, из отеля, он все чаще и чаще издавал вздох облегчения и все реже ломал голову над тем, не подойти ли ему к этой проблеме под другим углом. И хотя считал, что ищет варианты, в действительности даже не пытался это делать.
Он потер занемевшие шейные мышцы. Они служили первичным индикатором силы стресса, что он пока отказывался признать. Он пошевелился. Полы халата немного разошлись. Холодный воздух пополз по здоровой правой ноге и заставил обратить внимание на левую, которая ничего не чувствовала. Он сделал это без особого интереса. В последние годы он уделял больной ноге мало времени, не то что до женитьбы, когда он словно одержимый возился с ней каждый день.