Картина без Иосифа

— Выкладывай, — сказал он.

Сент-Джеймс перечислил ему симптомы: избыточное слюноотделение, дрожь, конвульсии, боль в животе, расширение зрачков, беспамятство, остановка дыхания, полная парализация.

— Яд цикуты действует на центральную нервную систему, — заключил он. — Всего одна ложка может убить человека.

— Значит, Шеферд лгал?

— Не обязательно. Ведь она травница. Джози сказала нам об этом вчера.

— А ты мне — сегодня утром. В этом и состояла причина, по которой ты превратил меня в Немезиду на колесах. Вот только я не понимаю…

— Травы сродни наркотикам, Томми, и обладают таким же действием. Травы бывают разные. Одни стимулируют кровообращение, другие — работу сердца, третьи помогают расслабиться, четвертые усиливают отделение слизи… Короче, их функции покрывают виртуальный диапазон тех свойств, которые фармацевт смешивает по рецепту врача.

— Думаешь, она намеренно что-то приняла, чтобы заболеть?

— Что-то, вызывающее рвоту и жар.

— Но не может ли быть так, что она съела немного цикуты, приняв ее за дикий пастернак, почувствовала себя плохо сразу же после ухода викария и приняла рвотное. Тогда это бы объяснило. А разве от рвоты могла подняться температура?

— Возможно. Маргинально да. Впрочем, я сильно в этом сомневаюсь, Томми. Учитывая быстрое действие цикуты на организм, неужели она не сказала бы констеблю, что приняла рвотное, съев что-то подозрительное? И разве констебль не сообщил бы нам сегодня об этом?

Линли снова взглянул на гравюры. Элис Наттер по-прежнему хранила там упорное молчание, ее лицо становилось с каждой минутой все более бледным. Женщина с секретами, она унесла их с собой в могилу. Никто не знал, что удерживало ее язык — то ли запрещенная католическая вера, то ли гордость, то ли злость из-за того, что ее припер к стенке судья, с которым она не ладила. Но в отделенной от остального мира деревне аура загадочности всегда окружает женщину, у которой есть свои секреты и которая не желает посвящать в них остальных. Всегда кто-то испытывает настойчивое желание выкурить это существо из ее норы и заставить платить за все, что она держит в секрете.

— Так или иначе, но тут что-то неладно, — заявил Сент-Джеймс. — Я склонен думать, что Джульет Спенс не ошиблась и выкопала цикуту, чтобы сварить викарию. По какой-то причине.

— А если у нее не было причины? — спросил Линли.

— Тогда наверняка это сделал кто-то другой.

После ухода Полли Колин Шеферд залпом выпил виски. Чтобы руки перестали дрожать, решил он.

Спиртное обожгло внутренности. Но руки не перестали дрожать, и когда он поставил стакан на столик, тот застучал по дереву как дятел, клюющий кору. Нужно еще, подумал Колин. И осушил следующий стакан.

Нахлынули воспоминания. Большой Камень из Четверокаменья, потом Дальний Черный Амбар. Большой Камень представлял собой продолговатую гранитную глыбу, неизвестно с каких времен торчавшую среди жесткой травы на Лофтшоуском болоте, в нескольких милях к северу от Уинсло. Туда они и отправились на пикник в тот ясный весенний день, когда утих резкий ветер, долгое время дувший с пустошей, по яркому небу плыли пушистые облачка, а его синева казалась нескончаемой и вечной. Дальний Черный Амбар был конечной целью их прогулки, когда вино было выпито, а еда съедена. Прогуляться предложила Полли. Но направление выбрал он сам, прекрасно зная, что там находится. Он, исходивший с детства все болота и пустоши. Он, знавший каждую речку и ручеек, название каждого пригорка, каждую груду камней. Он привел ее прямо к Черному Амбару и предложил заглянуть внутрь.

Третий стакан он осушил, чтобы представить все случившееся в деталях. Как в его плечо впилась щепка, когда он распахнул побитую непогодой дверь. Резкий овечий запах и клочки шерсти, приставшие к раствору, скреплявшему камни. Два луча света, падавшие из дыр в старой шиферной крыше, сходились вместе на полу амбара. Полли встала туда и, смеясь, сказала:

— Я как на сцене под прожекторами, правда, Колин?

Когда он захлопнул дверь, остальное пространство амбара отступило, погрузилось в полумрак. Вместе с ним отступил и весь мир. Остались только два золотистых луча солнца и Полли в месте их соединения.

Она перевела взгляд с него на дверь, которую он закрыл. Потом провела ладонями по подолу юбки и сказала:

— Место для тайных встреч, правда? Дверь закрыта, и все. Вы с Энни приходили сюда? Ну, раньше, до этого. Приходили? Ну, ты меня понял.

Он не ответил, лишь покачал головой. Видимо, не хотел вспоминать о страданиях, которые ждали его дома в Уинсло. И Полли сказала:

— Я принесла камни. Позволь мне бросить их для тебя.

Не успел он ответить, как она встала на колени и извлекла из кармана черный бархатный мешочек с вышитыми на нем красными и серебряными звездами. Развязала тесемки и высыпала на ладонь восемь рунических камней.

— Я в это не верю, — заявил он.

— Потому что ничего не понимаешь. — Она села на пятки и похлопала рукой по полу. Он был каменный, неровный, растрескавшийся, покрытый бесчисленными выбоинами от копыт девяти тысяч овец. И еще немыслимо грязный. Он опустился рядом с ней на колени. — Что бы ты хотел узнать?

Он не ответил. Ее волосы горели в лучах солнца. Щеки зарделись.

— Пойдем со мной, Колин, — сказала она. — Там что-то должно быть.

— Ничего там нет.

— Должно быть.

— Нет.

— Тогда я брошу их для себя. — Она потрясла камни в руках, словно игральные кости, закрыла глаза и склонила голову набок. — Ладно. Что же мне спросить? — Камни дробно постукивали. Наконец она торопливо выпалила: — Если я останусь в Уинсло, встречу я свою верную любовь? — А потом сказала Колину с озорной улыбкой: — Ведь если она тут, то не торопится показаться. — Резко взмахнув запястьем, она бросила камни от себя. Они со стуком покатились по полу. Три камня лежали рисунком кверху. Полли наклонилась к ним и радостно всплеснула руками — Вот видишь, — сказала она. — Предзнаменования хорошие. Дальше всего лежит камень с кольцами. Это любовь и брак А рядом с ним камень удачи. Видишь, какой он, словно початок? Он означает богатство. А вот три летящих птицы ближе всего ко мне. Они говорят о неожиданных переменах.

— Значит, ты скоро выйдешь замуж за богатого. Уж не за Таунли-Янга?

Она засмеялась:

— Мистер Сент-Джон испугается, если узнает. — Она собрала камни. — Теперь твоя очередь.

Конечно, гадание ничего не значило. Он и не верил в него. Но все же спросил — задал единственный вопрос, интересовавший его тогда. Он задавал его себе каждое утро, когда просыпался; каждый вечер, когда наконец-то ложился спать.

— Поможет ли Энни новая химиотерапия? Полли нахмурила лоб:

— Ты уверен, что именно этот вопрос нужно задать?

— Бросай камни.

— Нет. Раз это твой вопрос, ты и бросай.

Он бросил. Подняв глаза, увидел, что открылся только один камень — с черной «Н». Как и камень с кольцами у Полли, он лежал дальше всех.

Она взглянула на него. Он заметил, что ее рука стала теребить край юбки. Она наклонилась, чтобы собрать камни в одну кучку.

— Боюсь, по одному камню ты ничего не прочтешь. Придется еще раз бросить.

Он схватил ее за руку:

— Ты говоришь неправду. Что означает этот камень?

— Ничего. По одному камню ничего нельзя прочесть.

— Не обманывай

— Правда.

— Он говорит НЕТ, верно? Впрочем, незачем было спрашивать. И так ясно. — Он отпустил ее руку.

Она принялась собирать камни и складывать их в мешочек. Наконец, остался только один, черный.

— Что означает этот камень? — снова спросил он.

— Горе. — Ее голос звучал приглушенно. — Разлука. Сиротство.

— Так… Ну… Да… — Он поднял голову и посмотрел на крышу, прикидывая, сколько плиток шифера понадобится, чтобы убрать солнечный свет, лившийся на пол. Одна? Двадцать? Будет ли это когда-нибудь сделано? Если кто-нибудь залезет на крышу, чтобы залатать прореху, не рухнет ли вся постройка?