Страница 6 из 14
Я могу сказать еще многое, но не в моих привычках повторять уроки. Я научил тебя всему, чему мог. Сказал все, что хотел, хотя словами говорил редко. Мой голос в движении меча, в случайном жесте, в неуловимом взгляде.
Прежде, чем я уйду, я попрошу тебя выполнить одно необычное задание. Ты должен передать этот меч тому, кого сочтешь достойным, — Растэн снял со спины длинный меч, которым никогда не пользовался. Очень простой меч, без изысков. Прямая, чуть расширяющаяся к концам гарда, удобная рукоять, клинок темной стали. Простые деревянные ножны, обтянутые кожей. И три крупных черных опала — в крестовине, вместо яблока и на наружной стороне заплечных ножен. Странно украшенный простой меч. Чертополох положил клинок на камень, на котором прежде сидел. — А теперь прощай. Или до встречи… Скорее, все-таки прощай.
Вокруг мастера клинка вспыхнул синий огонь. Мгновение — и Талеанис остался на поляне один.
Он вскочил, растерянно озираясь. Меч лежал на камне, трава там, где только что стоял Растэн, примята.
Усилием воли Мантикора заставил себя успокоиться. Пристегнул странный меч за спину — рукоять под левую ладонь, все равно сражался полуэльф, держа свой полуторник в правой.
Подойдя к привязанному поодаль коню, Мантикора положил ладонь на луку седла и на мгновение задумался. Затем свирепо улыбнулся и легким движение взлетел на спину лошади. Перегнулся вперед, отвязал коня.
Спустя десять минут полуэльф мчался на запад, в сторону эльфийских княжеств.
Даже по человеческим меркам внешность Нортахела была отталкивающей — все его лицо покрывали жуткие шрамы. Мантикора не преминул это заметить, следя за врагом из кроны дерева.
Он выслеживал эльфийского князя неделю, выжидая, когда тот останется один. Талеанис не был склонен недооценивать противника, он прекрасно понимал, что Нортахел был грозным воином, неспроста вот уже четыре сотни лет стоял во главе Крионэйского княжества.
Сегодня, наконец, случилось то, чего так ждал полуэльф. Князь отправился в лес один. Он шел, не таясь, прямой и высокий, а Мантикора неслышной тенью следовал за ним.
Через час Нортахел вышел на поляну. Зеленую лужайку пересекал звенящий ручей, на берегу которого рос удивительной красоты куст белых лилий. Князь подошел к цветам, присел рядом на корточки, легко коснулся пальцами нежных лепестков.
Талеаниса осенило — это же эльфийская могила! Лесной народ не использует каменные надгробия, они сажают на могилах цветы, любимые покойными при жизни. Эти цветы никогда не вянут, их не сечет град, не ломает ветер, а безжалостный ко всему растущему и цветущему мороз останавливается на почтительном расстоянии от такого цветка.
Мантикора неожиданно ясно представил себе свою могилу. Вокруг, насколько простирается взгляд — белый снег, а над захоронением большой куст колючих цветов, изображенных в медальоне.
« — Заткнись!» — грубо оборвал он самого себя. «Ты — бастард, и тебе никто на могилу такие цветы сажать не будет!».
Выпрямившись, Мантикора открыто вышел на поляну.
Нортахел быстро вскочил на ноги и обернулся, молниеносно опуская тонкую кисть на рукоять меча. При виде Талеаниса взгляд князя стал настороженным.
Полуэльф мрачно улыбнулся. Он понял, чья это могила.
— Кто ты такой и что здесь делаешь? — надменно спросил Нортахел на эльфийском.
Мантикора вдруг понял, что не рискнет говорить в присутствии эльфа на его родном языке. Более всего на свете он боялся пауков и насмешек, находя между ними много общего.
— У меня не меньше прав находиться здесь, чем у тебя, эльф! — ответил Талеанис на орочьем.
— Получеловек[8] и выкормыш зеленокожих смеет так разговаривать со светлым князем? — в голосе звучала насмешка. — И каково же твое право, ублюдок?
Это не было попыткой оскорбить. Это злое слово — «ублюдок», как и «получеловек», всего лишь выражало отношение лесного народа к тем, в чьих жилах текла смешанная с эльфийской кровь.
Мантикора побелел. Он с трудом подавил желание сию секунду броситься на обидчика и разорвать его голыми руками, даже не обращая внимания на то, что князь каким-то образом определил, что полуэльфа воспитывали орки.
— Здесь лежит твоя жена, убитая тобой. И моя мать, убитая тобой. Чем мое право хуже твоего? — Талеанис впился взглядом в противника.
И с наслаждением отметил, как расширились от удивления миндалевидные глаза Нортахела, как кровь отхлынула от его лица.
— Сама Дианари послала мне тебя, — прошипел эльф. — Ублюдок!
А вот это уже было прямым оскорблением. Таков уж этот певучий язык с повторяющимися гласными — все зависит лишь от интонации.
Меч мелькнул в руках Мантикоры.
— Вот это зрелище — ублюдок с ублюдком! — хрипло рассмеялся Нортахел. Глаза его полыхнули ненавистью.
Ну почему, почему не было сейчас с полуэльфом мудрого Растэна? Почему некому было напомнить Талеанису, что иногда, прежде чем бросаться в бой, следует подумать? Почему никто не обратил внимание незадачливого мстителя на эту необъяснимую вспышку ярости, эту беспричинную лютую ненависть? И, наконец, почему хотя бы сам Мантикора не заметил блеснувшей на миг в глазах врага радости?
Глава IV. Долина Дан-ри
Лучи рассветного солнца заливали вишневый сад, расположенный в небольшой горной долине, окруженной неприступными скалами. Тяжелые спелые ягоды с трудом удерживались на тонких черенках, порой все же срываясь в изумрудную траву.
Сад был обнесен невысоким, фута два, символическим забором, как и прочие сады — яблоневый, сливовый, персиковый… Ну и, конечно, цветочные сады, разливающие по долине неземное благоухание.
И знаменитый на весь Париас сад камней, второе сердце долины Дан-ри.
Первым сердцем, безусловно, являлось здание в центре долины, сложенное из белых камней. Произведение искусства, поражающее изящностью, но в то же время простой архитектуры. Это был сам знаменитый монастырь Дан-ри.
Вокруг главного здания слегка в отдалении стояли полукругом двухэтажные дома — жилые помещения, за ними — несколько складов, где хранились зерно и овощи. Перед белокаменным зданием расположились сады, за складами — огороды и поля. Жители долины практически всем необходимым обеспечивали себя сами.
На рассвете все обитатели монастыря собирались на площадке между главным зданием и садом камней для медитации. Так было всегда, и сегодняшний день почти не был исключением. Почти — так как две циновки в кругу пустовали. Не было слепого Вагена и его ученицы, месяц назад вернувшейся из путешествия по Париасу, длившегося год.
Они сидели друг напротив друга, скрестив ноги и положив вывернутые ступни на бедра. Старик Ваген был в просторном, вишневого цвета одеянии, перехваченном зеленым поясом. Его собеседница, собравшаяся уже в дорогу, надела свободные, стянутые на поясе и щиколотках штаны песочного цвета и светло-зеленую рубашку на шнуровке, подпоясанную широким кожаным ремнем с крючками и кольцами, так удобными в дороге. Немного поодаль лежала фляга, походный плащ, что сгодится в холодные ночи, заплечный мешок и боевой посох. Белый, гладкий посох, охваченный стальными кольцами, со стальным набалдашником и серебряным навершием.
— Это твое окончательное решение? — устало спросил Ваген.
— Да, Учитель, — голос у девушки был на редкость приятный, высокий, но звучный.
— Девочка моя, ты хоть понимаешь, что задумала? И насколько это опасно?
— Понимаю, Учитель. Но ничего не могу сделать. Просто знаю — мне нужно попасть в столицу Империи, Мидиград. Я не знаю, какие боги зовут меня, но я должна…
Старик покачал головой. Пришло время открыть ученице одну из хранимых монастырем тайн, которые послушники обычно узнавали, пройдя Посвящение и став полноценными Танаа.
— Не светлые боги и не темные, Арна. Ни те, ни другие не могут на тебя влиять, они даже во сне тебе явиться не в силах.
8
Опять же трудности перевода. В эльфийском нет слова «полуэльф», только «получеловек». (прим. автора).