Нокаут

Джо вспыхнул.

— Ты оскорбляешь меня, босс, — сказал он сквозь зубы. — Придется мне исправляться. Не хочу ходить в подлецах.

— Не сердись, малыш, — спохватился Стенли, сообразив, что сказал бестактность. — Глупости я болтаю. Нервы пошаливают…

— Нет уж, сердиться я буду. Ты сказал что думал. А нервы у тебя действительно пошаливают, верно. Пора нам закругляться. Женщинов — это, надеюсь, последний объект? Давай сматывать удочки!

— Последний, пожалуй, последний. Есть, правда, еще один персонаж, но задержки не произойдет. Он живет в пограничном городке, а мы его не минуем… Нужно уходить. Хватит с меня острых ощущений.

Встреча с Адонисом Евграфовичем произошла неожиданно. Самосвал влетел в город, которого год назад не было и в помине. Центр, застроенный одноэтажными домами, обрастал кольцом двухэтажных зданий. Со всех сторон на город глазела степь. «Викинг» и его помощники сошли с самосвала и ахнули: прямо на них из-за домика с шиферной крышей, словно поджидая дорогих гостей, вышел гладко выбритый, напудренный, в хорошем чесучевом костюме Адонис Евграфович Женщинов.

Завидев троих неизвестных, он внимательно посмотрел на них, узнал преследователей, чей «газик» напоролся тиной на гвоздь, побледнел, круто развернулся на сто восемьдесят градусов и, не прибавляя шага, двинулся в обратном направлении.

— Адонис Евграфович! — окликнул «Викинг».

Женщинов перешел на рысь.

— Остановитесь! Куда вы?!

Респектабельный администратор затопал в тяжелом галопе, прижав левую руку к сердцу и высоко вскидывая задом. Фрэнк обрел веселое расположение духа.

— Кавал-л-лерия! В обход с флангов! — скомандовал он.

Быстроногий Джо бросился за многоженцем. Женщинов оглянулся и побежал еще быстрее. Стенли следовал чуть позади и давал команды:

— Так его, малыш, так… Пусть растрясет жирок, гони работника искусств в степь широкую! Шире шаг, художественный руководитель правнука Ивана Поддубного!.. Смотрите, не вздумайте вновь разбрасывать гвозди.

Наконец Женщинов достиг степи, пробежал еще метров сто и остановился. Преследователи перешли на шаг. Дородный многоженец тяжело дышал, лицо его заливал пот, пудра свернулась на щеках сероватыми комочками. «Викингу» захотелось порезвиться, излить злобу, накопившуюся в душе.

— Не подходите ко мне! Я вас не знаю! — нахально пророкотал своим бархатным баритоном дрожащий Адонис Евграфович и сделал рукой театральный жест, как бы приказывая преследователям немедленно удалиться в степь. — Какое наха-альство! Я буду жаловаться.

— Неужели? — «Викинг» послал Женщинову воздушный поцелуй. — Жалобы, учтите, принимаются в письменном виде. У вас девичья память, Адонис Евграфович. Как же так вы нас не знаете, когда собственноручно пытались лишить нас жизни с помощью гвоздей!

Администратор с лицом актера-трагика, не чурающегося спиртного, вдруг потерял весь апломб и деловито спросил:

— Будете бить… или как?

— Ну, вот, так бы давно пора! — одобрительно кивнул Джо. — Мы будем бить вас фактами, служитель главискусства, лупцевать доказательствами, учиним телесное наказание уликами. Мы сделаем вам больно.

«Викинг» и Тилляев-младший схватили упиравшегося Женщинова за руки и усадили на землю, сели сами, поджав по-восточному ноги. Глядя на них, тяжело опустился и Лев Яковлевич, он устроился в позе дачника, наслаждающегося природой.

— В каком году вы окончили школу, гражданин Женщинов? — торжественно спросил Фрэнк.

— В двадцать восьмом.

— Прекрасно! Следовательно, вы судили Евгения Онегина судом общественности? В то время это было модно.

— Судил, — признался Адонис Евграфович упавшим голосом, — но…

— Никаких «но», сударь! Я просто хотел знать, знакома ли вам эта форма судилища. Итак, слушается дело но обвинению Женщинова Адониса Евграфовича, тысяча девятьсот десятого года рождения, до сих пор — увы! — холостого, с далеко незаконченным высшим образованием… вас ведь выгнали с первого курса института — не правда ли, подсудимый?.. — по обвинению в разных нехороших вещах, подпадающих под признаки множества статей уголовного кодекса. В моем лице, подсудимый, вы видите судью и, прокурора, в лице этого красивого темноволосого молодого человека — защитника; симпатичный старик представляет собой публику, до отказа заполнившую зал судебного заседания. Есть ли ходатайства, отводы?

Женщинов хранил угрюмое молчание.

— Ходатайств и отводов нет, — с удовлетворением констатировал судья и прокурор. — Перейдем к существу дела. Подсудимый подозревает, будто поводом для настоящего судебного заседания явился тот печальный факт, что он ровно трое суток тому назад покушался на жизнь и здоровье нынешнего состава суда, для чего расшвыривал гвозди. Но мы выше предрассудков и корыстных мотивов! Мы обвиняем Женщинова в заранее обдуманном прелюбодействе. Мы заявляем: Женщинов — прелюбодей-рецидивист. Он обманул восемь девушек. Усыпляя бдительность добротельных особ сладкими разговорами о женитьбе, он соблазнял их и затем убегал. У Женщинова девять детей, ибо последняя жертва родила двойню. Жестокосердый папаша скрывается от алиментов. Он переменил десятки служб и профессий, возглавляет ныне дикую бригаду халтурщиков… Вон она расположилась в степи цыганским табором!

Все повернули головы и посмотрели на палатки халтурщиков, сработанные из простыней. Женщинов подрагивал толстой щекой и обильно потел.

— Да… граждане судьи. Женщинов скрывается! Я, будучи журналистом, тщательно ознакомился с материалами дела и установил, что в отношении подсудимого органы милиции объявили всесоюзный розыск. Его ищут, голова его оценена в ломаный грош, а мы его нашли. И не потому, что прелюбодей Женщинов обманывал всех и вся, хвастая своим якобы пролетарским происхождением, вопил, что он родился в семье рабочего и двух крестьян. Нет! Нас возмущает хамское отношение к кодексу законов о семье, браке и опеке.

Адонис Евграфович проворно поднялся с земли и рухнулся на колени.

— Пощадите! — захныкал он и зашмыгал носом. — Отпустите меня, и я исправлю ошибку.

— Отпустить? — удивился «судья». — Что скажет адвокат?

— Я отказываюсь от защиты омерзительного, погрязшего в пороке подсудимого.

— Вы слышите, Женщинов? — возвысил голос «Викинг». — Защитник и тот негодует. А я еще не рассказал о насильственном поцелуе, который вы учинили в отношении гражданки Дебиторской в городе Выксе в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое мая тысяча девятьсот сорокового года. Акт судебно-медицинской экспертизы обследования потерпевшей до сих пор хранится в деле.

Прелюбодей-рецидивист застонал протяжно и с надрывом.

— Что скажет публика? — обратился судья к экс-казначею.

Лев Яковлевич почесал ершистый затылок.

— Я всегда был против прелюбодеев и соблазнителей, — сказал он важно. — Еще когда некий Похотлюк увел на время мою жену, я уже тогда не одобрял… Это я вам говорю. Пустые люди. Помню, я сказал тогда Похотлюку несколько слов, и он ничего не мог мне на них ответить. «Похотлюк! — воскликнул я. — Зачем тебе моя жена? Она сердечница. Ей нужна спокойная жизнь!»

«Я люблю твою жену», — ответил дурак Похотлюк.

«Но у тебя есть же своя собственная жена! — напомнил я. — Отчего же ты не любишь своей жены?»

«Люблю твою!» — настаивал дурак Похотлюк и при этом, знаете ли, обнимал мою сердечницу за плечи.

«Послушай, Похотлюк, ты дурак, — растолковывал я ему. — Подумай только. Раз ты женился, следовательно, твоя жена тебе не совсем уж безразлична. Можешь ли ты поручиться в том, что если бы ты женился с самого начала на моей жене, а потом встретил свою нынешнюю жену, ты не изменял бы нынешней моей жене с твоей нынешней женой?»

Вы бы посмотрели на физиономию этого дурака Похотлюка! Его словно обухом по голове ударило. Моя жена поняла: я умный, а он дурак, и ушла ко мне. Я простил ее, только предупредил: «Запомни раз и навсегда: ты будешь жить со мной, но я запрещаю тебе воображать, будто бы ты изменяешь со мной Похотлюку! Не забывай, что у тебя больное сердце».