Зубная Фея

Линда намеревалась покинуть семью и переселиться в Лондон.

Через три недели после победы в Редстоне она с той же легкостью выиграла конкурс графства, а в августе повторила этот успех на уровне региона. Ее фотографии начали мелькать на газетных страницах – причем не только в местных, но и в центральных изданиях. Одновременно на нее свалилась уйма «работы», обычно выполняемой королевами красоты на подведомственных им территориях: разрезание ленточек при открытии новых магазинов, нанесение первого удара по мячу в благотворительных футбольных матчах и т.д. и т. п. Линда была нужна всем. Линда требовалась повсюду. И, что немаловажно, все и повсюду были готовы платить хорошие деньги за одно лишь ее появление.

Американская фирма «Крайслер» в этом году приобрела контрольный пакет английского «Хамбера» и готовилась к выпуску в Ковентри новой модели автомобиля. С Линдой заключили контракт, согласно которому она должна была позировать рядом с выставочным экземпляром машины, пока газетные репортеры и фотографы компании не нащелкают нужное им количество кадров. По иронии судьбы этот самый экземпляр был накануне собственноручно покрашен отцом Линды, работавшим в красильном цехе того же завода (модель еще не была поставлена на конвейер, где покраска производилась автоматически). Чарли отправился в автосалон вместе с Линдой, чтобы взглянуть на то, как она выполняет свои «королевские функции». Он чувствовал себя очень неловко, когда в новом костюме, с затянутой на шее петлей галстука был вынужден торчать посреди выставочного зала рядом с менеджером компании и кучей других начальников высшего и среднего звена под вспышки фотокамер и аккомпанемент двусмысленных мужских шуточек, рикошетом отлетавших от зеркального кузова новенького авто. За три часа такой работы Линда получила сумму, приблизительно эквивалентную месячной зарплате Чарли. От нее также не ускользнула вышеупомянутая ирония, что выразилось в ее попытке подарить полученный чек родителям, но те решительно отказались от такого дара.

За несколько недель до начала «подрывной деятельности» Редстонских Шизиков Линду пригласили в Лондон для участия в показе моделей одежды известного Дома моды Пиппы Гамильтон. Она должна была провести в столице три дня; номер в гостинице оплачивался фирмой. Линда явно шла в гору.

– Слишком уж быстро все происходит, – сетовал Чарли.

– Это мой шанс, папа!

– А как же твоя учеба? – ныла Дот.

В начале лета Линда сдала экзамены по продвинутой программе и стала студенткой педагогического колледжа в Дерби, занятия в котором должны были начаться через две недели.

– Может, за этим контрактом последуют новые. А там, может быть, мне дадут постоянную работу.

– Это не настоящая работа, – возразил Чарли.

– Взгляни на письмо, папа! За три дня такой «ненастоящей работы» мне предлагают столько же, сколько ты зарабатываешь за полгода!

Линда пожалела об этих словах сразу же, как только они слетели с ее уст. Она совсем не хотела обидеть или унизить родителей; напротив, она надеялась добиться их понимания и поддержки. Чарли молчал и смотрел в сторону, Дот смотрела на Линду, а Линда смотрела в пол.

– Я бы хотела, чтобы ты и мама поехали со мной.

Чарли нехотя сменил гнев на милость.

– Нет уж, мне там делать нечего. Но твоя мама, думаю, будет не прочь составить тебе компанию. Желаю вам хорошо провести время. И не возвращайтесь домой без большой кучи покупок.

Линда взвизгнула от восторга и бросилась к телефону, чтобы сообщить Дереку прекрасную новость. Между тем Чарли ушел наверх, закрыл за собой дверь спальни, лег на постель и расплакался в первый раз за восемнадцать лет – с того самого дня, как Линда появилась на свет.

Трехдневная экспедиция в Лондон прошла на ура. Линда пообщалась с самой Пиппой Гамильтон и была ею очарована, хотя в описании Дот эта самая Пиппа выглядела чем-то вроде Медузы Горгоны, страшной как смертный грех. А вскоре Линда получила письмо, в котором Пиппа восторгалась какими-то ее фотографиями и предлагала ей сниматься для иллюстрированных изданий Дома мод. При этом Пиппа обещала лично позаботиться о карьере Линды в модельном бизнесе. Если Линду устраивает это предложение, говорилось в письме, она должна, не теряя времени, перебираться в Лондон на постоянное место жительства.

– А как же твой колледж? – спросил Дерек.

– Учебу можно отложить на год, как ты думаешь?

– Разумеется, можно, – сказал Дерек хмуро.

Он понимал, что тут ничего не изменишь: будет еще одна порция криков и плача; будут разговоры о том, как много она может заработать, почти ничего не делая; будет и отказ от места в колледже. Линда выбрала свой путь, и этот путь лежал в Лондон.

– Не думай об этом, – сказала Зубная Фея. – Я ведь предупреждала, что она причинит тебе боль.

Сэм лежал на своей кровати, глядя в потолок. Стоял ясный летний день, и его друзья наверняка были сейчас на берегу пруда, курили сигареты, болтали и смеялись. В иное время он с радостью составил бы им компанию, но сейчас ему было невмоготу наблюдать за тем, как Алиса все больше сближается с Терри. Его буквально выворачивало наизнанку, когда он видел ладони Терри, прикасающиеся к ее одежде, гладящие ее волосы или загорелую кожу ее рук. До сей поры ему удавалось скрывать свои чувства; никто вокруг и не подозревал о его страданиях.

Исключая Зубную Фею.

– По крайней мере, ты тоже знаешь, каково оно, чувство ревности, – говорила фея.

– Ревность? – сказал Сэм. – Тебе-то с какой стати ревновать?

– Потому что ты – это все, что у меня есть. Ты заставляешь меня приходить сюда, а на самом деле тебе нужен кто-то другой! Я нисколько к тебе не стремлюсь: для меня эти встречи как кошмарный сон. Но когда ты хочешь вместо меня Алису или Линду, это хуже смерти. Я заболеваю. Я начинаю задыхаться. Я плачу. У меня сердце кровью обливается. Во мне угасает жизнь. Что тут можно поделать? Ты – это все, что у меня осталось.

Когда она начинала вот так стонать и жаловаться, Сэм окончательно переставал ее понимать. – Ты меня простил?

Голос ее смягчился. Теперь на краю постели, положив руку ему на бедро, сидела прежняя, женственная Зубная Фея. Она выглядела обновленной и посвежевшей. В черных глазах вновь заиграли зеленоватые блики; кожа стала белой, гладкой и чистой, а густые темные волосы искрились, словно в них были скрыты мириады микроскопических звезд. Ожидая ответа, она несколько раз нетерпеливо провела языком по губам.

Внезапно его осенило.

– Ты используешь мои зубы, чтобы поправляться, я угадал? – спросил он. – То есть, когда ты получаешь что-то мое, это действует на тебя

как лекарство.

– Твое или чье-нибудь еще. Так уж оно устроено, и я не могу изменить порядок вещей. Ты должен это понять. Обычно бывает достаточно одного раза: я беру первый зуб и на этом все кончается. Но ты меня увидел – понять не могу, как это произошло. Ты меня увидел, и мы с тобой оба обречены.

Она переместилась к телескопу, повернула его в сторону леса и начала крутить колесико настройки.

– Я всегда близко к сердцу принимала твои проблемы, Сэм.

– Ты чертовски добра и великодушна. – В последнее время он становился все смелее в обращении с Зубной Феей. – Пожалуй, тебе не стоило так уж сильно обо мне заботиться.

– Между прочим, мы с тобой действуем на встречных курсах. Я могу казаться тебе воплощением кошмара, но и сам ты являешься кошмаром для меня. Ведь я прихожу к тебе не по своей прихоти, а повинуясь твоим настроениям. Разве ты не мог бы любить меня вместо Алисы? Неужели я прошу слишком многого? Ага! Нашла наконец-то!

– Что нашла?

– Кончай дергать свою пипиську и подойди сюда.

Сэм поднялся с постели и подошел к телескопу, наведенному на Уистменский лес. Заглянув в окуляр, Сэм сначала не увидел ничего, кроме неясных очертаний ветвей и какой-то коричневой тени в самом центре линзы.

– Что это?

– Смотри внимательно.

Постепенно изображение становилось более четким, а коричневая тень обретала форму, одновременно меняя цвет, пока не превратилось в никогда прежде не виданное им растение с длинным стеблем и пурпурным раструбом цветка на верхушке. Уже в самом облике растения чувствовалось что-то ядовитое. Из сердцевины хищно раскрытого пурпурного цветка выглядывала толстая, похожая на растянутый клубень, белая тычинка, слегка колеблемая ветерком.