Страница 15 из 65
– Они заговорили! Заговорили, заговорили!
Юна снова засмеялась, но уже потише. Тут их обоих отвлекла большая птица – то ли пустельга, то ли ястреб, – устремившаяся на них со стропил коровника и потом взмывшая вдаль над полем.
Позже, у гудящего, искрящегося камина, полного дров, Юна рассказала о случившемся Тому.
– Да он небось слышал, как кто-нибудь так говорит, – предположил Том. – Близнецы – значит, хлопот невпроворот, да, старушка? Да. Услышал парень от кого-то, зуб даю.
Юна смотрела в огонь, потирала круглый живот и раздумывала.
11
– Двойняшки? – переспросила Марта.
– Двойняшки! – подхватила Кэсси.
– Двойняшки! – воскликнули двойняшки.
– Повивальная бабка так говорит, – сказала Юна. – Она уверена. А ведь задолго до чертовой карги об этом знал кое-кто еще.
– Кто это? – спросила Эвелин. – Кто?
Юна кивнула на Фрэнка. Он под столом толкал по линолеуму игрушечную машинку. Кэсси зарделась от странной гордости. Для нее это не было новостью.
Наступил сочельник 1949 года. Марта убрала веточками остролиста и омелы висевшие на стене фотографии и картину с летящими утками. Она была не мастерица по части украшений, но ей весело было на душе, когда дочери лишний раз приходили к ней в честь праздника. Говорили о том, что в Совете только женщина смогла придумать простой способ развеять мрак в городе. Член Совета Перл Хайд договорилась позаимствовать огни с приморского бульвара в Блэкпуле, и Юна свозила Фрэнка в Ковентри посмотреть на рождественскую иллюминацию.
Между тем Эвелин бросила взгляд на Ину, после чего обе с интересом повернулись к Фрэнку. Марта заметила, что они вдруг стали к нему внимательнее, и ей стало не по себе. До сих пор малыш Фрэнк был для сестер-близнецов головоломкой и довольно сильно действовал им на нервы. По их мнению, от него было слишком много шума и кутерьмы, им был противен его вечно текущий носик. Кроме того, время от времени у него, очевидно, уже начинали играть мужские гормоны, он распалялся и в такие минуты частенько проявлял свое расположение к незамужним тетушкам, до синяков дубася или лягая их по голеням, щипая за бедра или отвешивая им ладошкой оплеухи. Спору нет, Фрэнк, конечно, был сделан из улиток, ракушек и зеленых лягушек, и, хотя тетки-близнецы никогда бы этого вслух не сказали и выказывали ему только свою доброту, маленькой хорошенькой девочке они радовались бы куда больше, ведь она была бы мягче и податливее.
Теперь в настроениях сестер, кажется, наметились перемены. У Фрэнка вроде бы обнаружились способности. Он и не подозревал, что две пары ястребиных глаз уже оценивали, способен ли он совершить путешествие в духовные сферы.
– Ты говоришь, он знал… – начала Ина.
– Да, – подхватила Эвелин, – ты говоришь, что он знал. Что ты этим хочешь сказать?
– Если это близнецы, будь готова, – многозначительно сказала Марта. – Ты не представляешь, что тебя ждет.
– Не хочешь же ты сказать, что мы были для тебя обузой! – возмутилась Эвелин, ставя на стол чашку с чаем.
– Ха! – воскликнула Марта. – Говорят, забот прибавляется вдвое, а я говорю – на каждого вдвое, а на близняшек – вчетверо!
– Ты же сама всегда говорила, что мы друг за дружкой ходили, – сказала Ина.
– Ходили, пока капризничать не начинали. Одна как заканючит, мол, все у них одинаковое – подавай ей что-нибудь совсем другое.
Ине не хотелось продолжать спор.
– Так ты, Юна, говоришь, Фрэнк будто бы знал, что близнецы будут?
– Что, хорошую повитуху-то нашла, а, Юна? – полюбопытствовала Марта. – Тебе хорошую надо.
– Вид у нее чудной, – призналась Юна. – Но, говорят, бабка хорошая. Все зовут ее Энни-Тряпичница.
– Энни-Тряпичница? Ну, ты в хорошие руки попала.
– Ты ее знаешь?
– Как же! Она Ину с Эвелин принимала и Аиду, сестренку твою, когда мы за Визибруком жили. Совсем девчонкой тогда была.
– А почему Тряпичница? – спросила Кэсси.
– Потому что таскает с собой кучу тряпья всякого, – объяснила Юна. – Видела бы ты ее. Малявка такая – косая, зубы гнилые, зато рука у нее легкая.
– Этого у нее не отнять. А что будем делать с нашим молодым господином, когда двойняшки родятся? Будет там у тебя под ногами путаться.
– Да не, мам, он мешать не будет. Тому нравится, что парень у нас на ферме живет. Помощничек наш, правда, Фрэнк? Да и Кэсси чаще у нас бывает, на лошадке теперь катается, да ведь, Кэсс?
Сосед-фермер не мог больше держать своего смирного коренастого Сивого и отдал его Тому. Раньше конь возил телегу с углем. У него было бельмо на глазу, он загребал ногами, когда его пускали рысью, зато, говорили, что его и бомба не возьмет. Том оседлал его для Фрэнка, но Кэсси вдруг не на шутку увлеклась верховой ездой. Она все чаще стала приезжать на ферму и оставаться там, скоро вполне освоилась с конем и стала выезжать одна, иногда катаясь часами.
– Ну что ж, дождемся двойняшек, – решила Марта. – А там поживем-увидим, как у вас с Фрэнком дела пойдут.
– Думаю, кому-то придется его забрать, – сказала Ина, протирая очки о край подола.
Однажды весенним утром, когда Фрэнк резвился во дворе на новом трехколесном велосипеде, Том выскочил из дома, на ходу натягивая свитер. Кэсси где-то неподалеку каталась на коне. Том запрыгнул в кабину грузовика, завелся и задним ходом на высокой скорости отъехал от дома на дорогу. Там он остановился, вылез, бегом вернулся к Фрэнку, опустился рядом с ним на колени и схватил его за руки.
– Я минут на десять, – сказал Том. – А ты пойди, пожалуйста, поищи маму там, в поле. Не найдешь – иди в дом, помоги тете Юне.
Фрэнк кивнул. Том снова бросился к грузовику, влез в кабину, нажал на газ и умчался.
Как и было ему сказано, Фрэнк пошел через двор фермы к полям искать Кэсси. По пути он нашел палку и бросил ее в утиный пруд. Палка угодила в ил у самого берега. Фрэнк пруда побаивался, но палку можно было достать подпоркой от бельевой веревки, и он вернулся на ферму за подпоркой. Из дома до него донесся тихий стон. Он уже собирался разузнать, в чем тут дело, но вспомнил, что должен поискать мать, бросил подпорку, оставил палку лежать в грязи и припустил к полю. У коровника на него набросился драчливый гусь Рубен.
Рубен уже не раз щипал Фрэнка, и тот благоразумно держался от него подальше. Правда, Том как-то показал ему, как можно пугнуть Рубена, просто помахав палкой, и Фрэнк снова отправился к дому за подпоркой, чтобы выудить палку из грязи. Наконец он вернулся к коровнику, приготовившись грозно размахивать палкой, но Рубена и след простыл. Фрэнк взобрался на ворота с пятью засовами в конце двора и стал всматриваться вдаль – где же мать?
Кэсси нигде не было. Фрэнк немного посидел на воротах и постучал палкой по столбу. Матери не было видно. Фрэнк вспомнил, что нужно идти в дом помогать тете Юне. Но тут снова появился Рубен и преградил ему путь. Фрэнк вернулся к воротам подобрать палку. Теперь ему удалось пригрозить Рубену, и гусь, знакомый с силой палки, продолжая недовольно шипеть, пропустил его.
Когда Фрэнк подошел к дому, стон стал громче. Оставив палку у двери и сбросив ботинки, он пошел на стон – он раздавался из тетиной спальни.
Там в камине был разожжен огонь. Юна, обливаясь потом, с голым огромным раздувшимся животом полулежала в постели на подушках. Волосы у нее были мокрые. Она снова застонала – сначала низко и негромко, будто глубокой зимой ветер подвывал на ферме или даже будто кто-то озорную песню затянул, а потом с каждым мгновением все сильнее и громче.
– Тетя Юна, ты чего, а? Чего ты?
– Фрэнк, – простонала Юна. – У-у-у-у-у-у-у-у.
– Ты чего, тетя Юна?
– Где дядя Том? У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…
– На машине уехал. Да, уехал. Помоги, говорит, Фрэнки, тете Юне, вот. Помоги, говорит.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у. Господи, начинается, точно. Фрэнк, подержи меня за руку, лапушка.
Фрэнк бросился к тете, схватил ее за вытянутую руку, и Юна сильно, до боли сжала ему пальцы. Он увидел, как по лицу ее катятся крупные, с горошину, капли пота.