Страница 2 из 13
— … вается белая…
Лезвие уже превратилось в зеленый веер, которая вошел в тощую шею Анпилина.
— … улыбка…кхх…
Лезвие перерезало голосовые связки Анпилина и разделило напополам его трахею.
Голова Анпилина соскальзывает с шеи. Массированный выброс экстраморфина купирует боль, которая врывается в его мозг через пять секунд. Правый его глаз будет видеть еще шестьдесят секунд, но задние доли мозга, получающие зрительную информацию, проработают едва ли полминуты.
Глаз Анпилина видит, как из превратившейся в пенек шеи прорастает алый куст. Мозг Анпилина еще осознает, что это хлестнувшая из разорванных сосудов кровь. Видит глаз и то, как зеленый веер входит в покинутое головой тщедушное тело, разрезая его наискось от плеча. А еще умирающий взгляд фиксирует, что молочный пузырь, выбравшийся из стакана и получивший звуковую команду, бросает струйку в глаз Карла фон Талера.
Человек-квадрат не успевает заслониться ладонью и его пораженный глаз сразу разбухает под аккомпанемент страшного рева, вылетающего из широкой глотки.
Задыхающийся мозг Анпилина не дает ему дальше любоваться столь приятной картиной. Умирающий коротышка видит мрачные тиски, которые сходятся, сдавливая свет и заслоняя мир. Стиснутый свет напоследок становится ярче, но тут же, окончательно истощившись, проваливается в точку и исчезает.
Человека по имени Анпилин больше нет. Ширококостный Карл фон Талер с мгновенно набухшим глазом валится на пол и несколько раз подпрыгивает на нем как мячик, ведь сила тяжести на Гаспре совсем незначительная.
Человек-леденец увиливает от другой струйки, выпущенной пузырем и пытается юркнуть в люк, напоминающий рот таракана. Другая струйка, отразившись от стены, ударяет его в глаз, который сразу взрывается. Додо-Дубль скользит на животе по полу, врезается головой в стенку и, трепыхнувшись пару раз, застывает.
Куски коротышки Анпилина мокнут в луже крови. Однако, его кровь не растекается по полу, напротив, она втягивается обратно в расчлененное тело. Голова его приходит в движение с помощью гримас, а если точнее, сокращений мимических мышц лица. Она направляется к шее, которая уже покрылась протеиновой пенкой.
От шеи Анпилина к Талеру и Додо-Дублю протягивается с десяток тонких вибрирующих трубочек. Несколько раз ужалив дородного Карла, они полностью переключаются на Додо, который безропотно жертвует свою кровь коротышке.
С помощью рук сползаются вместе куски Анпилина. «Стыки» заполняются подвижными слизневидными образованиями, которые быстро застывают и становятся швами.
Через две минуты Анпилин открывает глаза и начинает воспринимать образы. Еще через тридцать секунд полисахаридный чип заканчивает регенерацию нейронов и электрохимические импульсы влетают по оптическому нерву в зрительный центр мозга.
Изображение фокусируется и воскресший коротышка видит люк, через который пытался ускользнуть Додо-Дубль. Анпилин, роняя слюну — рефлекторные цепи еще не совсем отрегулированы — ползет, потом идет на четвереньках, наконец поднимается и приваливается к люку.
Люк сканирует коротышку и, использовав полностью положенные пять проверочных секунд, сообщает несколько недовольно:
— Количество расхождений не превышает допустимого значения, так что я не могу не пропустить вас, Додо.
— Чтоб тебя мастер разобрал. — откликается коротышка, пробуя голосовые связки и не удивляясь тому, что люк спутал его с безвременно почившим Додо-Дублем.
Анпилин проходит по длинному коридору вдоль сломанного транспортера, смахивающего на разлившуюся ртуть. В конце коридора его встречает охранник, чье лицо закрыто полупрозрачным металлорганическим забралом вполне естественного происхождения — нарост идет от надбровных дуг. Под кожей его предплечий ходят жилы, напоминающие провода. Ладони-грабли сжимают плазмобой двадцатого калибра.
Но рослый охранник не сочится спокойной уверенностью как обычно, он слегка растерян, даже постукивает пальцем по забралу, словно недоволен изображением. Затем говорит неожиданно высоким голосом, более подходящим для девушки.
— Черт, в глазах муть какая-то. Додо, это ж ты; неужели ты отчаливаешь, не прикончив Анпилина? Чего, не понравилось на Гаспре?
— Там хорошо, где нас как будто нет, Мэри Джон, — отзывается Анпилин.
— Ты всегда так говоришь, Додо, а потом вещи пропадают.
— Если честно, я в Афины намылился.
— Что-то я не знаю такого астероида.
— Это город на Земле, такой же древний как и Иерусалим. И надо туда поскорее, потому что срок командировочного удостоверения истекает; как ты понимаешь, оно тоже ворованное.
2. «Незнайки в Солнечном городе»; Марс, солнечный город Свободобратск, апрель 2053 г.
Эта игра называлась «мяч» — просто и со вкусом, в древнегреческом стиле. Одежды игроков именовались туниками, а игровой зал, на тот же манер, гимназием.
Одной стороной гимназий был обращен к городу, его мраморным портикам, агорам, мусейонам, проскенионам, ипподромам и парфенонам. Будучи воскрешен, Ветрувий сразу бы умер бы от восторга при одном взгляде на Свободобратск.
С другой стороны открывался вид на величественную гору Олимп, густо заросшую вечнозелеными кипарисовыми рощами, кое-где прикрытую вуалью облаков и патиной дождей. Сегодня гора казалась похожей на столб изумрудного дыма, тянущийся к небу.
А небо было залито таким ярким аквамарином, как это возможно только на красном коммунарском Марсе.
Мяч был один к одному сгусток холодного огня, ниспосланный громовержцем Зевсом. На какие-то доли секунды он прилипал к рукам игроков, получал мысленный приказ, а затем уносился, петляя и кружа, как живая молния.
Игроки имели вид не только совершенный, но и стимулирующий у лиц противоположного пола выделение сексуальных гормонов.
Волосы мужчин напоминали золотую стружку, челюсти вписывались в волевой квадрат, кожа блестела, подчеркивая рельеф мускулатуры. Женщины выглядели более разнообразно: волоокие или же раскосые, бронзово или белокожие, но одинаково вдохновляли красотой мужчин.
Тела игроков не были искажены ни мутациями, ни болезнями, ни косметохирургией и соответствовали всем канонам Праксителя.
Вот одна юная богиня подпрыгнула, пользуясь пониженной силой тяжести, застыла в воздухе словно облачко, изогнулась как татарская сабля и шлепнула по мячу, который полетел по одной из десяти миллионов заложенных в него траекторий.
Девушка в сальто-мортале вернулась на вибрирующий вогнутый пол. А молодой полубог ринулся со струящегося словно водоворот потолка, однако не сумел остановить огненный шар, который, просочившись между его могучих рук, исчез в зеркальной выпуклости ворот. Да и возвращение на площадку оказалось не слишком удачным и игрок растянулся на полу.
Раздались хлопки, заиграл сиянием орган «Аврора» и победительница решила уделить внимание огорченному сопернику с явно пострадавшей задней частью:
— Ау, Владик, как там твоя докторская поживает?
Атлет-ученый, толкнувшись ладонями, пружинисто вскочил на ноги и ответил на благозвучном русском-4, распространенном в академических кругах.
— На кафедре много я удачливее, дева, чем на игралищах задорных. И мускулы ума мне напрягать привычнее, чем мышцы рук и ног. Научный мяч вчера я протолкнул в ворота. Короче, докторскую я защитил.
— А как ты относишься к поздравлениям в виде братско-сестринских поцелуев, мышцеголовый ты наш?
Отношение было самое положительное и пухлые губы белокурой Эльвиры прижались, если точнее, присосались к тонкому отменно смуглому лицу Владислава Бергерманна. Заодно она утирала ласковой ладошкой мелкие бисеринки пота с его высокого лба.
— Какой же это братско-сестринский? — стали уличать другие игроки, а одна шоколадная девушка с миндалевидныи глазками и тысячей извивающихся косичек метнула в Эльвиру пожалуй даже сердитый взор.
— Постойте, сограждане, из-за поцелуев мы забыли спросить Бергерманна, какова ж собственно тема его доктората, — напомнил мужчина, что выглядел за счет двух-трех морщин несколько старше и мудрее других. Не дожидаясь ответа, он стал освежаться кипящей, но ледяной амброзией. Пил он быстро, но никакого бульканья вовсе не было слышно.