Дорога войны

Парень в пурпурной лацине неуклюже спрыгнул с коня и вразвалочку направился к статионарию. Тот уже выкатился во двор, не зная, как кланяться – низко или еще ниже, с прогибом спины?

– Почтенный, – обратился к нему вьюнош, манерно закидывая полу плаща на плечо, – организуй-ка мне комнату на ночь!

Управитель замялся.

– Могу предложить общую комнату на десятерых, – пролепетал он и указал обеими руками на Сергия: – Вот они забрали помещение для почетных гостей!

Парень в лацине изогнул бровь и повернулся к Роксолану. Лобанов облокотился о перила веранды. Эдик и Гефестай прислонились к столбам навеса, с интересом следя за переговорами.

– Я легат и послан в Дакию, – надменно выговорил добрый молодец в пурпуре, – но не тороплю тебя. Освободишь комнату к вечеру.

– Как тебя зовут, легат? – осведомился Сергий. Легат удивился, но ответил, гордо задирая подбородок:

– Гай Антоний Скавр! – и добавил обычным голосом: – Время у тебя еще есть. Съедешь в общую, пока я буду обедать.

– Обойдешься, Гай, – спокойно сказал Лобанов. Тот сперва не понял, а когда до него дошло, пожал плечами в полнейшем недоумении.

– Я – Гай Антоний, – снисходительно повторил он, – сын сенатора Элия Антония Этерналиса!

– А мне наплевать, кто ты, – по-прежнему спокойно проговорил Роксолан. – Я приехал первым – и снял комнату. Не хочешь ночевать в общей, ступай на конюшню.

– Что-о?! – вылупился Гай.

– Что слышал, – лениво проговорил Сергий и направился в харчевню. – Пошли, Гефестай, подкрепимся.

На пороге харчевни Лобанова догнал Луций Эльвий и сказал просительно:

– Не обижайся на сопляка! Гай молод и глуп, мнит себя большим человеком и настоящим мужчиной, но в теле этого льва проживает трусливый суслик. Вот отец его – тот да, тот величина известная! – Он добавил доверительно: – Сенатор послал меня в Дакию, уладить кой-какие семейные дела, и навязал на мою голову Гая. Да еще дал любимому сыночку полномочия легата. Нашел кому.

– Да я не обижаюсь, – улыбнулся Сергий.

Из-за спины Луция вышел Эдик и поинтересовался:

– А это, случайно, не ты в Большом Цирке бился? Димахером?

– Запомнили? – весело ухмыльнулся гладиатор. – Я вас тоже узнал!

– Тогда и ты на нас не держи обид, – сказал Лобанов, – особенно на Эдикуса. Он у нас язва известная.

– Да чего там! – отмахнулся ликтор. – Я уже привык. Как попал в ауктораты, так всё – считай, на самое дно угодил. И чего я только не наслушался, Юпитер Всеблагой.

– Мы тоже из гладиаторов вышли, – сказал Чанба великодушно, будто его самого просили не держать обид, – понимаем, что почем.

– Плавали – знаем! – подтвердил Гефестай.

– Да?! – радостно удивился Луций. – Надо же!

– Хозяин! – взревел сын Ярная. – Мяса! Хлеба! Вина!

– Сейчас! – засуетился управитель. – Мигом!

– Присоединяйся, Луций! – сделал широкий жест Эдик. Примерившись на глазок, Чанба обнаружил, что гладиатор-аукторат одного с ним роста, – и мигом проникся к Луцию симпатией.

Преторианцы расселись за длинным столом, с ними сел и Змей. У другой стены расположились ликторы во главе с Гаем Антонием. Легат имел надутый вид.

Роксолан, сложив гигантский бутерброд из ломтя хлеба и пласта ветчины, откусил изрядно и проговорил с набитым ртом:

– А Гай, он что, в самом деле легат?

– Да какое там! – пренебрежительно отмахнулся Луций. – Папаша постарался, оформил сыночку «вольное посольство». Короче говоря, Гай будет пить-гулять и за молоденькими дакийками волочиться, а я буду бегать по делам! А что делать? Сенатор – мой патрон, как он скажет, так и будет. Куда я без него? Если не приду к папаше Гая с утра, не поклонюсь – останусь без завтрака! А потом весь день на ногах – сенатора-то октофоры[35] несут, а ты перед носилками бегай, толпу расталкивай. Бежишь и гадаешь: угодил ли патрону? Сунет ли он тебе медь или, там, бронзу? Даст ли похлебки с лепешкой?

– Да, – хмыкнул Сергий, – тебе не позавидуешь. Змей уныло покивал головой.

– А на арене что? – спросил Гефестай участливо. – Мало платят?

– Когда как. Бывает, что денарии перепадают, и даже ауреусы. В том году я дважды бился в Септе, так за каждое выступление по пятнадцати тысяч сестерциев слупил. А толку? За квартиру отдай, долги покрой, оружейнику заплати, ланисте сунь, чтобы хороший жребий выпал… И всё! Хорошо еще, если на баню квадрант заваляется, а то, бывало, неделю немытым ходишь.

– А за работенку ликтором тебе перепало от сенатора? – задал вопрос Эдик.

– Надеюсь, что перепадет, – вздохнул Луций. – Мне, знаешь, лишний сестерций – не помеха!

Роксолан заметил, что Искандер в беседе не участвует – ест молча, порой морща лоб и задумчиво глядя на гостя за их столом, словно вспоминает, где его видел.

А Луций ел да ел, быстро и жадно уплетая поданные яства. После чего отвалился от стола, сытый и довольный.

– Благодарю покорно, – сказал он, отдуваясь, и добавил для Сергия: – Если надо будет кого-нибудь прибить, обращайся ко мне. Зашибу с удовольствием!

– Спасибо! – засмеялся Лобанов. – Воспользуюсь. Луций тяжело встал из-за стола и откланялся. Проводив его глазами, Роксолан повернулся к Тиндариду.

– Тебе, я вижу, не по нраву наш новый знакомый? – спросил он.

– Да не то чтобы не по нраву… – протянул Искандер. – Понимаешь, у меня такое ощущение, что я его уже где-то встречал. Но где? О, совоокая Афина! Не помню. Ни в лицо, ни по голосу не узнаю, но есть что-то в нем памятное. Этот подсекающий взмах руки, характерный наклон плеча.

– У-у… – махнул рукой Эдик. – Ты лучше вспомни, со сколькими мы уже пересеклись! В той же школе хотя бы. Да и потом тоже.

– Да я понимаю…

– Ну ладно, – хлопнул себя по коленям Сергий. – Вы как хотите, а я лягу пораньше. Только учтите – подниму с рассветом!

Ночи в октябре длинные, темные. И прохладные.

Сергий поднялся с великой неохотой, но не отменять же собственный приказ? Быстро одевшись и обувшись, он вышел на галерею и спустился вниз. Прямо из поилки умылся – вода здорово взбодрила – и прошмурыгал в конюшню.

Эдикус с Искандером уже встали и бродили между стойлами, подкармливая лошадей.

– Всё в порядке? – спросил Сергий, обхватывая себя за плечи. – Холодно сегодня!

– Осень! – флегматично объяснил Тиндарид.

– У нас всё спокойно, – доложил Эдик. – Бродил вроде кто-то по двору. Да и Орк с ним!

– Это точно… – протянул Сергий и зевнул – широко, с хрустом потягиваясь. – Ух-х! Седлайте зверюг!

В ворота конюшни боком продвинулся Гефестай, таща два седла зараз.

– Я и твое прихватил, – сказал он Сергию.

– Премного благодарны. Как там этот… юный друг сенаторов?

– Гай? Дрыхнет! Храпит так, что с потолка сыплется!

– Ну и пусть дрыхнет.

В это время донесся шум от мансиона. Сергий прислушался. Говорили два голоса, один, страдальческий, принадлежал Гаю, другой, лязгающий, – Луцию Эльвию.

– По-твоему, это рано? Скоро солнце встанет! Рано.

– Я спать хочу!

– Нечего спать! Так ты всё на свете проспишь.

– Что-то ты разговорился не по чину! Кто из нас легат?

– Ты.

– Вот именно!

– Так чего ж ты ноешь, легат? Это ты должен нас пинками поднимать и в строй ставить! А он валяется! Живо мойся!

Чанба захихикал, мотая головой.

– Как он его! – с удовольствием сказал Гефестай. – Приятно послушать!

– Никаких шансов! – добавил Тиндарид, намечая улыбку на плотно сжатых губах.

– По коням! – дал отмашку Сергий.

Искандер подтянулся и запрыгнул в седло. У Эдика так просто не получилось – роста не хватало. Подпрыгнув, он отжался на высоких луках сарматского седла, занес ногу. И сорвался.

Лобанов, делая вид, что не замечает Эдиковых стараний-страданий, обратился к Гефестаю:

– Как думаешь, щиты брать?

– Да на что они нам? – отозвался кушан. – Мешать только будут. Чай, не на войну едем!

35

Октофоры – носильщики, числом восемь, таскавшие носилки.