Любовник тетушки Маргарет

Я прибыла к Джилл часа на два раньше, чем предполагала, поскольку передумала заезжать в Хексемское аббатство. Джилл выскочила из дома мне навстречу с сияющими глазами и румянцем во всю щеку, что объяснила радостью встречи со мной. Следуя за ней на кухню, я чуть было не сказала: «У тебя такой вид, будто ты провела бурную ночь», – но вовремя увидела, что за столом кто-то сидит. Поначалу мне показалось, что это Дэвид, но пару секунд спустя я разглядела мужчину постарше, с благородным, хотя и немного обветренным лицом, в зеленом охотничьем свитере. Загорелыми до черноты руками он держал чашку с чаем. Он улыбнулся мне так, что по коже поползли мурашки.

– Знакомься: Чарлз Лэндшир. Чарлз, это моя подруга тетушка Маргарет из Лондона.

– Звучит как титул, – заметил он и, поднявшись, пожал мне руку.

– Вы имеете отношение к тому Лэндширу?[69] – поинтересовалась я.

– Да. Отдаленное, – ответил он, с улыбкой глядя мне прямо в глаза. Видимо, поэтому я и не приняла его. Работ Лэндшира я тоже не принимала.

– Вообще-то я как раз собирался уходить, – сказал он. – Джилл, давайте обсудим это дело поподробней. Уверен, мы договоримся. – И ушел.

Я вопросительно приподняла брови.

– Бизнес, – коротко объяснила Джилл. – Он управляет магазином натуральных сельскохозяйственных продуктов неподалеку отсюда и вскоре собирается открыть еще один, южнее.

– А-а, – поняла я. – Это должно быть тебе на руку.

– Что ты о нем думаешь? – спросила Джилл. Вопрос показался мне странным.

– Не могу сказать, что он мне очень понравился, но какое это имеет значение? Немного приторный – не знаю, не могу объяснить. Но я очень рада тебя видеть. – Я подошла, поцеловала подругу и, не почувствовав обычного дружеского отклика с ее стороны, обеспокоенно спросила: – Джилл, у тебя все в порядке?

Ее глаза потускнели, румянец исчез.

– Да, конечно, – ответила она, проводя рукой по лбу. – Просто немного устала, вот и все.

– Саймон шлет тебе горячий привет. Я рада, что приехала без него: будет возможность поговорить.

Но если я ожидала чего-то большего, чем сугубо поверхностная болтовня, меня ждало разочарование. Джилл была рассеянна, скованна, и порой я подмечала у нее такой несчастный взгляд, что на память приходила женщина, сидевшая, уронив руки на руль, в машине возле станции метро «Холланд-парк», в тот памятный вечер, когда мы с Саскией возвращались со своего прощального ужина. Вечером мы пили джин с тоником, сидя у зажженного камина в ожидании Дэвида, и я спросила подругу: в чем дело? Но та лишь пробормотала что-то насчет бизнеса. Мои попытки выразить сочувствие вызвали протестующий жест.

– Честно говоря, для меня это не так уж важно, – призналась Джилл, подкладывая полено в огонь. Теперь движения ее стали старческими, от сияющего румянца не осталось и следа. Некрасиво шаркая ногами, она добрела обратно до кресла и тяжело опустилась в него. Она даже к джину едва притронулась.

– Джилл, что с тобой? – настойчиво спросила я, наклоняясь поближе.

Она с вымученной улыбкой сжала мне колено:

– Ох, прости меня. Я немного не в себе. Считай, что дело в избытке гормонов. – И печально улыбнулась: – Или в их недостатке.

– Это действительно все?

Она безнадежно махнула рукой:

– Да, уверена, что причина в этом. А еще в том, что Сидни Берни уходит, решил сменить место работы.

– Сидни? Брось, он же Меллорс, и останется с тобой навечно. – Она покачала головой. – Мне всегда казалось, что он тебя любит, – рассмеялась я, прикладываясь к стакану. – И я всегда питала большие надежды на то, что ваше свидание среди незабудок состоится. – Если я рассчитывала рассмешить Джилл, как она, бывало, смешила меня, то жестоко ошиблась.

– Это не повод для шуток, Маргарет, – сухо упрекнула Джилл.

Я уставилась в свой стакан, озадаченная и немного обиженная, но, разумеется, обиженная и вполовину не так горько, как она, – это я понимала. Неужели Джилл могла так расстроиться из-за того, что какой-то работник, пусть и прослуживший у нее очень долго, нашел себе другое место?

– Я всегда считала, что он – твоя главная опора. Почему он уходит? Денег мало или что?

– Ты чертовски права, он был моей главной опорой, – зло сказала она. – Все это знали. Именно поэтому его уход – гребаное предательство.

Чтобы Джилл так ругалась?! Лила слезы? Нет, это определенно гормоны. Сидни Берни был хорошим работником, но отнюдь не незаменимым – особенно при нынешнем уровне безработицы. Нет, такую реакцию наверняка вызывало что-то иное, в том числе, не исключено, и гормоны. Какая гадость эти гормоны. Мерзкие маленькие дряни – от них одни неприятности: бродят, бродят в организме, а потом – раз и уходят куда-то, словно беспечные дети, и уже никогда не возвращаются.

– А ты о ТЗГ не думала? – спросила я.

Джилл наконец горько, но все же засмеялась:

– Ты имеешь в виду «терапию путем замены головы»? – Встав из кресла, она носком толкнула полено, которое выкатилось за решетку, и снова ругнулась. Я взяла щипцы и водворила полено на место.

– Вот, возьми. – Сев на подлокотник ее кресла, я протянула ей почти нетронутый стакан. – Выпей. Это смягчит твое разъяренное сердце.

Она взяла стакан, но взгляд, вперившийся в огонь, был по-прежнему несчастным, и мыслями она витала где-то далеко.

– Как он мог так поступить? – простонала Джилл.

– Ну, вероятно, он объяснит это в заявлении об уходе.

– Что? – непонимающе переспросила она.

– Я о Сидни. Он был обязан заранее уведомить о своем уходе.

– Ах этот… – Джилл скорбно провела по лицу рукой. – Да на него-то мне плевать…

Теперь я уже совсем ничего не понимала, и, хотя прежде возвращение Дэвида с работы воспринималось нами как досадная помеха, сегодня я обрадовалась его появлению.

Наконец Джилл взяла себя в руки. Мы поужинали здесь же, у камина, каждый со своим подносом на коленях, поболтали о том о сем. Странно, но не Джилл, а именно Дэвид спросил меня о моей «любовной жизни», как он выразился, и я затарахтела о том, где мы побывали и что делали. Я надеялась, что мои россказни отвлекут Джилл от собственных невзгод, поэтому старалась сделать повествование как можно более забавным и романтическим, но она, сославшись на головную боль, рано собралась спать. И только уходя, по-настоящему сердечно обняла меня; это было больше похоже на последнее прощание, чем на простое пожелание спокойной ночи.

– Я постелила тебе в маленькой комнате, как раньше, – сказала она. – На этот раз тебе ведь не нужна двуспальная кровать.

«Уж не перешли ли мы с Оксфордом какие-нибудь границы?» – подумала я, уловив легкое раздражение в ее голосе. Мне стало неловко. Вскоре после этого я тоже удалилась в свою комнату. Но перед тем как мы с Дэвидом стали мыть посуду на кухне, он спросил, как я нашла Джилл.

– У нее гормоны играют, – ответила я. – По крайней мере она сама так думает.

Он вздохнул, как мне показалось, с облегчением и сказал:

– А, так, значит, в этом все дело…

Мне пришло в голову, что в некотором смысле я предаю весь женский пол. Вопрос о гормонах так легко оспорить, но я действительно не знала, что еще сказать. Дэвида мое предположение, похоже, успокоило, да, вероятно, оно было справедливым. Ничего другого, что могло заставить мою обычно предсказуемую подругу так расстроиться из-за пустяка вроде ухода Сидни Берни, я придумать не могла.

Лежа в постели, я попыталась читать, но в голове продолжали бродить всякие мысли. Мне хотелось обсудить все с Оксфордом – глупое в сложившихся обстоятельствах желание. Прежде у меня в первую очередь возникала потребность поговорить именно с Джилл. Я уверила себя, что утром все снова наладится, и, свернувшись калачиком, улыбнулась, довольная тем, что опять одна, в знакомой узкой кровати. Она принадлежала моему истинному, сокровенному миру, была частью моей личной биографии и не имела никакого отношения к тому временному союзу, который я сама себе организовала.

69

Сэр Эдвин Генри Лэндшир (1802–1873) – знаменитый английский художник-анималист.