Дело по обвинению

– Я знаю Рирдона и Апосто, – ответил Фрэнки. – Хотелось бы, чтобы вы расправились как следует с этой сволочью Рирдоном.

– Почему именно с ним?

– Ну, у Апосто, ВЫ же знаете, – не все дома. Ему скажи – «столкни в реку роднук) мать» – он столкнет. А вот про Рирдона этого не скажешь. Он настоящая сволочь, строит из себя невесть что, а сам – пустое место. А пыжится-то! Воображает, будто к нему приглядываются заправилы настоящих шаек. Вот он и старался доказать, что многого стоит. И сядет теперь на электрический стул. Знаете, что я вам скажу?

– Ну?

– В тот вечер, когда был убит Ральфи, у нас была назначена драка на десять часов. Все «альбатросы» про это знали. А уж Рирдон-то наверняка знал, такому всегда до всего дело. И что же происходит? Не успело еще стемнеть, как он подговаривает этого идиота Апосто и малыша Ди Паче, о котором я даже никогда и не слыхал, и устраивает свой собственный налет на нашу территорию! Небось думал, что вернется к своим «альбатросам» и его сразу выберут президентом. Да я готов поставить сотню долларов, что именно так все и было! Рирдон, конечно, подговорил на такое дело этих двух сопляков.

– Вы так говорите о Рирдоне, словно очень хорошо его знаете, – заметил Хэнк.

– Я ему как-то раз проломил голову в драке, – сказал Фрэнки. – Я его ударил, он свалился, а я ударил его ногой по башке. А ботинки на мне были подкованные – кто же, кроме идиота, полезет драться без подкованных ботинок? И я раскроил ему голову что надо.

– Зачем же вы били его ногой?

– Потому что он свалился и я не хотел, чтобы он снова встал.

– Вы всегда бьете лежачего?

– Всегда.

– Почему?

– Если свалюсь я – изобьют подкованными ботинками меня. Вот Я и стараюсь свалить первый. И уж если он свалился, то больше не встанет, – я об этом позабочусь. Рирдон один раз так саданул Меня клюшкой! Чуть не сломал мне ногу, сукин сын! Уж я до него как-нибудь доберусь! Если вы с ним не покончите, так я сделаю это вместо вас.

– И попадете, за решетку? – спросил Хэнк.

– Ну, это положим! А впрочем, оно бы и неплохо было. Тогда я покончил бы с этими драками. Другого выхода нет – разве что пойти в армию. А драки, прямо сказать, дерьмовое занятие.

– Так зачем же вы деретесь?

– Жить-то надо! И защищать свои права.

– Какие права?

– Ну, свою землю, свою территорию. Не то нам плохо придется – вот как с Ральфи. Не можем же мы позволить, чтобы они топтали нас ногами?

– Они, по-видимому, считают, что чужие тут вы.

– Ну еще бы! Мы стараемся жить тихо и мирно – и вот что из этого получается. Такие, как Рирдон, нам вздохнуть не дают. Это он у них заводила. Как стал «альбатросом», так и пошло. Помнишь, что случилось прошлым летом в бассейне, Гаргантюа?

В этот августовский день температура в Нью-Йорке бьет все прошлые рекорды. Время – полдень, солнце стоит прямо над головой и термометр на кирпичной стене душевой показывает +48. Голубоватая вода в прямоугольном бассейне ослепительно блестит. В это воскресенье бассейн переполнен – как, впрочем, обычно по субботним и воскресным дням. Большинство купающихся и загорающих – молодежь.

Когда пуэрториканские ребята выходят из раздевалки, их никто не замечает. Они идут осторожно – хотя территория бассейна считается нейтральной, они тем не менее находятся на вражеской территории. Их шестеро. Цвет их кожи варьирует от белого до шоколадного. Майк, самый темнокожий, говорит только по-испански. Он не хочет учиться английскому, опасаясь, что его будут принимать за негра. Другой пуэрториканец, Альфредо, говорит по-английски довольно скверно, хотя не по своей вине. Он способный и старательный ученик, но ему трудно учиться, так как его учителя – урожденные нью-йоркцы, не знающие испанского языка. Альфредо – верующий католик и носит на шее тонкую золотую цепочку, на которой болтается крошечный золотой крестик. Ребята входят в воду. Плавая, они стараются держаться как можно ближе друг к другу. Дежурный по бассейну бросает на них равнодушный взгляд и вновь принимается болтать с блондинкой, которая, по-видимому, вот-вот сбросит верхнюю половину своего купального костюма.

Башня Рирдон отрывается от питьевого фонтанчика. Рирдон высок и хорошо сложен. Он увлекается штангой. Чтобы купить штангу, он целое лето проработал в бакалейной лавке. Отец смеется над его занятиями. «Мне не надо было поднимать штанги,– говорит он.– Я поработал укладчиком шпал, и мускулы у меня настоящие. А вот твои – поддельные». Он обещал Башне вышвырнуть «это барахло» при первой же жалобе соседей. Поэтому упражняется Башня очень осторожно. Занимается штангой по два часа каждый вечер. Иногда он заходит на кухню, хватает мать за тонкую талию могучими руками и поднимает ее в воздух. Ему очень нравится показывать ей, какой он сильный. Мать притворно сердится: «Сейчас же отпусти меня, дурак»,– говорит она в таких случаях, но Башня знает, что ей это тоже нравится. Втайне Башня считает, что он сильнее отца и очень хотел бы помериться с ним силой. Но его отец предпочитает смотреть футбол по телевизору; к тому же Башня опасается, как бы отец не вышел победителем из этого состязания – тогда не будет конца его рассказам о постройке железной дороги. А он не хочет осрамиться перед матерью.

Его мать и не подозревает, что он член уличной банды. Она постоянно предупреждает его об опасностях Гарлема. «Ни в коем случае не бери сигарет у незнакомых людей. Вот так они и приучают людей к наркотикам»,– говорит ему она. «Будь осторожен, Арти, в Гарлеме торговцев наркотиками не оберешься». Башня не рассказывал ей, что уже пробовал курить марихуану. И не упоминал, что не пробовал более резких наркотиков, только опасаясь, что потеряет силу. А ему нравится быть сильным. Ему нравится его кличка. Башня. Выбрал он себе весам, а уж позднее сделал вид, что кличку дала ему банда. Башня подходит к воде, смотрит на купающихся и сразу же замечает пуэрториканских ребят. Знает он из этой компании только Фрэнки Анарилеса, с которым имел уже несколько встреч (до сих пор, впрочем, относительно мирного характера). Но он знает, что Фрэнки – президент «всадников». Знает он также, что, по неписаному закону, бассейн является нейтральной территорией. И все же присутствие пуэрториканских ребят в бассейне его злит.

Он подзывает Апосто.

Башня. Посмотри-ка на воду!

Бэтмэн смотрит, но ничего не видит. Он вообще туго соображает. Находчивым он бывает только в драке. Дерется он совершенно инстинктивно, как животное. Ему нравится драться, так как он дерется хорошо. Он к тому же сознает, что все остальное у него получается плохо. Школу он не любит, но не потому, что его дефективность отделяет его от других ребят,– этого он не сознает, а потому, что школьные занятия не кажутся ему интересными. Если бы он мог найти работу, то давно бы уже бросил школу, но на работу никто его не берет. Однако учителя не считают его «трудным учеником», так как в классе он никогда не доставляет им неприятностей. Им и в голову не приходит, что он состоит в уличной банде и в пылу драки может убить. Они считают его просто туповатым. Когда на следующий год их станут расспрашивать в связи с убийством Морреза, то они будут искренне поражены, что тихий мальчик вроде Энтони Апосто вдруг «впал в бешенство». Но тихий мальчик Энтони Апосто, или Бэтмэн, не впадал в бешенство. Он просто любит драться, потому что товарищи говорят ему, что дерется он здорово. И он хочет заниматься только этим, из него вышел бы отличный солдат и его, возможно, даже наградили бы за мужество, проявленное на поле сражения. К сожалению, для армии он слишком молод. Задолго до того, как он достигнет призывного возраста, он уже убьет «врага» – вполне для него реального.

Бэтмэн. Я ничего не вижу в воде, Башня. Что там такое?

Башня. Гляди вон туда. Чумазые.