Космический викинг

Простому герцогу с Грама такими словами кидаться не стоило. Этой формулировкой подобало пользоваться только всепланетному монарху, вроде Напольона Фламбержского или Родольфа Экскалибурского. Лукасу запоздало вспомнилось, что Энгус говорил о себе исключительно во множественном числе. Может, тот тип, что славил Энгуса Первого Грамского, просто отрабатывал свой заработок. Свадьба транслировалась на всю планету, и Омфрей Гласпитский и Ридгерд Дидрексбургский, услыхав это, тут же начнут собирать наемников. Может, хоть тогда Дуннан найдет себе дело.

Герцог вернул меч пажу. Молодой рыцарь, которому доверили нести зеленую с бурым шаль, передал ее Лукасу. Элейн сбросила свою девичью, черно-золотую — единственный случай, когда приличная женщина могла сделать это прилюдно, — на руки матери, и Лукас Траск торжественно укутал плечи невесты шалью своих родовых цветов. Вновь послышались радостные крики, и кто-то из охранников дома Карвалей принялся палить холостыми.

Тосты и рукопожатия заняли несколько больше времени, чем предполагал Лукас. Но вот наконец новобрачным позволили двинуться к эскалатору, а герцог со свитой направились на террасу, чтобы принять участие в свадебном пире, где будут присутствовать все, кроме молодоженов. Элейн сунули неимоверных размеров букет — с эскалатора полагалось разбрасывать цветы; одной рукой она прижала его к груди, другой вцепилась в локоть гордого мужа.

— Милый, получилось! — шептала она, будто никак не могла в это поверить.

Оранжево-синий журналистский аэромобиль с эмблемой «Западных телепередач и телепечати» проплыл над головами, направляясь к посадочной площадке. Лукас бросил на него злобный взгляд — это было уж слишком даже для журналистов, и даже из «Западных Т. и Т.» — и тут же рассмеялся. Он был слишком счастлив, чтобы долго злиться. Всходя на эскалатор, Элейн сбросила позолоченные туфли (в машине ее ждала другая пара), и подружки невесты с радостным визгом кинулись за желанным призом, не обращая внимания на мнущиеся платья. Элейн подбросила букет в воздух, и он разлетелся, как многоцветная, душистая хлопушка. Девушки отчаянно пытались ухватить хоть цветочек. Элейн раздавала всем стоящим внизу воздушные поцелуи, Лукас стоял молча, подняв кулаки над головой.

Когда они достигли вершины эскалатора, оранжево-синий кар перегородил им дорогу. Лукас, нахмурившись, шагнул было вперед, но проклятие застыло у него на губах, когда он увидел, кто сидит в машине.

Узкое злое лицо Андрея Дуннана кривилось, усики извивались, как черви. Из полуоткрытого окна высовывалось автоматное дуло.

Лукас предупреждающе вскрикнул и сбил Элейн с ног, пытаясь прикрыть ее собой, когда загремели выстрелы. Что-то кувалдой ударило его в грудь, правая нога подкосилась. Он упал.

Он падал, и падал, и падал в бесконечной тьме, пока сознание не покинуло его.

Глава 5

Он был распят и коронован венцом терновым. С кем же так поступили? Давно это было, еще на старой Терре. Руки, растянутые в стороны, болели; ныли неподвижные ноги, и в лоб впивались иголки. И он ослеп.

Нет. Просто глаза закрыты. Он поднял веки. Перед ним виднелась стена, белая, разрисованная синими снежинками. Потом он понял, что это не стена, а потолок, и лежит он на спине. Головой пошевелить не удалось, но, скосив глаза, он увидел, что совершенно обнажен, опутан проводами и трубками. Это озадачило его на минуту. Потом он понял — это робоврач; трубки служат для внутривенных вливаний и дренажа ран, провода ведут к электродам диагностических машин, а тернии венца — всего лишь электроды энцефалографа. Он уже попадал однажды в такую машину, когда на ферме его пырнул рогом бизоноид.

Так вот что: он болен. Это было так давно, с тех пор случилось — или примерещилось в бреду? — так много…

Потом Лукас вспомнил и дернулся, пытаясь подняться.

— Элейн, — прохрипел он. — Элейн, где ты?

Что-то зашуршало, и в его ограниченном поле зрения появился кто-то… его кузен, Никколай Траск.

— Никколай, — прошептал Лукас, — что случилось с Элейн?

Никколай сморщился, точно давно ожидаемая боль оказалась еще сильнее, чем ему думалось.

— Лукас. — Он сглотнул. — Элейн… Элейн мертва.

Элейн мертва. Нелепость какая.

— Она умерла мгновенно, Лукас. Шесть пуль. Она и первой не почувствовала. Она не мучилась.

Кто-то застонал, и Лукас понял, что это он сам.

— В тебя попали дважды, — сообщил Никколай. — Одна пуля раздробила бедренную кость, вторая попала в грудь. На дюйм не дошла до сердца.

— Жаль, что не дошла. — Теперь он вспомнил все ясно. — Я бросил ее на землю, пытался прикрыть собой. А получилось, что я кинул ее под пули, а сам почти не пострадал. — Что же он еще упустил? А, вот. — Дуннана поймали?

Никколай покачал головой:

— Он ушел. Угнал «Авантюру» и увел ее в космос.

— Я достану его сам.

Лукас вновь попробовал подняться. Никколай кивнул кому-то невидимому. Холодные пальцы коснулись подбородка, дохнуло духами — не теми, что любила Элейн, совсем не теми. Что-то кольнуло Лукаса в шею. В комнате начало темнеть.

Элейн мертва. Элейн больше нет и не будет, никогда. Так, значит, и мира больше нет. Наверное, поэтому так темно.

Он судорожно просыпался; если был день, в окне проглядывало желтое небо, если стояла ночь, горели потолочные лампы. Кто-нибудь обязательно стоял рядом — жена Никколая дама Сесилия, Ровард Грауффис, госпожа Лавиния Карваль — сколько же он проспал, что она так постарела? — ее брат Берт Сандрасан. И все время — черноволосая женщина в белом халате с золотым кадуцеем на груди. Однажды пришла герцогиня Флавия, один раз — герцог Энгус собственной персоной.

Лукас безразлично спрашивал, где он. В герцогском дворце, отвечали ему. Он просил их уйти и отпустить его к Элейн.

Потом наступала темнота. Лукас пытался найти Элейн — ему так нужно было что-то показать ей… Звезды в ночном небе, они ведь так и не посмотрели на них. Но звезд не было, и не было Элейн, не было ничего, и оставалось лишь мечтать, чтобы Лукаса Траска тоже не стало.

Но был Андрей Дуннан — стоял на террасе, закутавшись в черный плащ, и алмазы сверкали в броши на берете, злобно скалился над дулом автомата. И тогда Лукас бросался за ним в погоню через холодную пустоту, но не мог настигнуть.

Периоды пробуждения становились все дольше, разум Лукаса прояснялся. Венец из электрических терниев сняли, вытащили трубки из вен, стали кормить бульоном и соками. Лукас спросил, зачем его привезли во дворец.

— Это единственное, чем мы могли помочь, — ответил Ровард Грауффис. — В доме Карвалей и без того хватало хлопот. Ты знаешь, что Сезара тоже ранило?

— Нет. — Так вот почему Сезар не приходил. — Он жив?

— Да, но ему пришлось хуже твоего. Когда началась стрельба, он кинулся вверх по эскалатору, вооруженный только парадным кортиком. Дуннан дал по нему очередь — думаю, поэтому он и не успел тебя добить. К тому времени охранники сменили холостые патроны на боевые и начали стрелять. Так что Дуннану пришлось убраться. Сезар сейчас на робовраче, но жизнь его вне опасности.

Убрали дренажи и катетеры, сняли электроды вместе с путаницей проводов. Раны перевязали, больного перенесли с робоврача на кушетку, где он мог садиться, если пожелает. Кормить его начали твердой пищей, позволили пить вино и немного курить. Врач-человек сказала, что ему пришлось нелегко — словно он сам не догадался бы об этом. Вероятно, она ожидала, что больной поблагодарит ее за спасение жизни.

— Через пару недель ты встанешь на ноги, — добавил его кузен. — К твоему приезду я приведу в порядок новый дом Трасков.

— Я никогда не войду в этот дом, — прошептал Лукас глухо, — пока жив — надеюсь, что ненадолго. Это дом Элейн. Я не войду в него один.

По мере того как возвращались силы, кошмары мучили Лукаса все меньше. Часто приходили гости, приносили забавные безделушки, и Лукас с удивлением заметил, что ему нравится их общество. Он захотел узнать, что же случилось и как Дуннану удалось уйти.