Вторая клятва

— Так, а теперь обход, — встряхнувшись, сказал Шарц. — Пошли, Эрик.

— Да, наставник, — кивнул тот, откладывая карандаш.

Это только так называется — обход. На самом деле они шли пешком только до конюшни.

Лекарь ведь не только в замке надобен. И не только поблизости от него. Когда Шарц назвал все места, в которых ему приходится бывать в качестве лекаря, Эрик удивленно вытаращился.

— И… вы везде успеваете, наставник? — потрясение спросил он.

— Приходится, — ответил Шарц. — Сейчас чуть полегче, несколько очень неплохих лекарей по соседству практикуют. А раньше…

Он только рукой махнул.

— Когда кто-то оказывается в очень тяжелом состоянии только из-за того, что я не успел… когда кто-то, не надеясь, что я приеду, лечится самостоятельно или доверяет свое здоровье шарлатану… когда я приезжаю лишь для того, чтобы констатировать смерть или поприсутствовать на похоронах… знаешь, больше всего меня мучит то, что никто меня ни разу так и не обвинил… никто не сказал мне, что, если б я приехал раньше…

Шарц вздохнул и поторопил коня.

Эрик невольно сравнил своего нового наставника с прежним.

"Тот потрясающе умел притворяться человеком, этот — неотличим, хоть и не человек вовсе. Во всех смыслах не человек. Такое мастерство… Вот только — зачем? Я же все равно знаю, как оно на самом деле. И ты знаешь, что я знаю… Зачем ты притворяешься передо мной, мастер?"

Кони несли от дома к дому, от болезни к болезни.

От битвы к битве.

— Добрый день, доктор!

— И вам доброго дня!

— Проходите, пожалуйста…

— Идем, Эрик.

Половики и ковры, вытертые половицы и блестящий паркет, роскошное ложе и бедная постель…

— Здравствуйте! Ну, как вы себя сегодня чувствуете? Все еще не очень? Ничего, сейчас мы вас посмотрим, сменим компресс…

Больные перелистывались, как страницы книг. Как переплеты, открывались и закрывались двери.

— Смотри, Эрик, это делается так… а потом вот так… придержи-ка… запомнил натяжение?

— Да, наставник.

— Вот и отлично, — коротко кивнул гном. — Узел.

— Вот так? — осторожно спросил Эрик.

— Чуть крепче. Да. Хорошо.

Когда знаешь, что ищешь, что хочешь заметить, обычно раньше или позже замечаешь. Когда смотришь в глаза человека, зная, что это — чудовище, чутко прислушиваешься к его дыханию, к шороху незримых когтей, ловишь даже самые малейшие движения его тени… если знать, где прячется чудовище, раньше или позже его увидишь. Едва заметные движения рук, губ, выражение лица, внезапный блеск полуприкрытых веками глаз… и вот на короткий миг мелькнула чешуя, блеснула в свете луны и тотчас скрылась…

"Я знаю, что ты чудовище, я так хорошо это знаю, почему же я этого не вижу?!"

Больные перелистывались, как страницы книг. Как переплеты, открывались и закрывались двери. Больные были такими разными, но у них у всех было нечто общее. Они все нуждались в помощи улыбчивого коротышки с решительным взглядом.

"А и большая же у наставника библиотека!"

"Правильно ли я поступил, когда притащил его сюда?" — думал Шарц, доставая красивую деревянную шкатулку, в которой хранились копии нарисованных Эриком картин. Теперь к ним прибавились новые, нарисованные просто карандашом, но оттого не менее прекрасные.

"Смогу ли я помочь этому несчастному мальчишке или только хуже сделаю?"

"Мне так хочется, чтобы он наконец осознал свой дар. Потому что это неправильно, когда человек, коему богом дано быть потрясающим сказителем и художником, занимается разведыванием чужих секретов. Грешно заставлять копаться в чужих грязных тайнах того, кто может создавать свои бесконечно прекрасные тайны. Создавать и дарить их людям".

"Пока я, похоже, достиг лишь того, что он боится меня пуще всех своих начальников, вместе взятых. Да еще и сумасшедшим считает. Хорошо это или плохо? И что он предпримет, чтобы вернуть то, что у него было отнято? То, что у него отнял я".

"Жаль, что он не понимает, сколько у него было отнято До меня. И уж тем более не поверит, что я хочу ему это вернуть. Я разрушил его жизнь, он видит лишь это…"

"Как бы ему объяснить, что я ломаю кости лишь потому, что они криво срослись после первого перелома, и лишь затем, чтоб наложить лубки и срастить их вновь, уже правильно?"

"Знаю ли я сам, как правильно? Ох, я бы хотел верить в это!"

"Странно, что он так стыдится своих картин и сказок. Он, конечно, может и не знать, насколько они хороши. Но не может же быть, чтобы ему внушили, будто его дарование — это нечто постыдное! Бред. Ни одна сволочь не могла… А если все-таки… если все-таки такая сволочь нашлась… что ж, мне придется кого-то убить. Медленно и с особой жестокостью. Чтоб другим неповадно было".

"Поговорить бы с ним по душам. Честно. Откровенно…"

Вот только он вряд ли поверит, что такое возможно.

"Или… просто не трогать его. Пусть живет, на лекаря учится… Олдвик такое замечательное место, в нем так много по-настоящему хороших людей… вряд ли есть лучшее лекарство, чем хорошие люди. Правда, действует оно медленно, зато наверняка".

— Полли, как ты думаешь, ничего, если Эрик поселится рядом с нами.?

— Рядом с нами? — переспросила Полли, отрываясь от прекрасного рыцаря на вздыбленном коне, которого она вышивала вот уже вторую неделю, скопировав его с картинки Эрика.

— В соседней комнате, — кивнул Шарц.

— А твоя библиотека? — удивилась Полли.

— Пока переедет в пристройку при докторской.

"Чем только не приходится жертвовать! Даже вот книгами. Никогда бы не подумал, что решусь на такое. Мои любимые… обожаемые… после жены и детей самые-самые… я не кладу их под подушку только потому, что Полли ругается, и потому что их слишком много, чтобы под ней поместиться… Но попытка врачевания душевных ран одного несчастного лазутчика не должна подвергать опасности окружающих. Ни в чем не повинных, неосведомленных окружающих. То, что этот тощий растерянный юноша в свои восемнадцать выглядит на пятнадцать, кого угодно введет в заблуждение, а ведь он способен в считаные мгновения лишить жизни какого-нибудь опытного воина, да так, что тот даже и понять не успеет, что же с ним случилось".

Шарц вздохнул.

— Я думаю, это великолепная идея, — улыбнулась Полли.

— Именно великолепная? — усмехнулся Шарц.

— А разве у моего мужа бывают другие?

"Один день, а какие перемены…" — думал Эрик.

Он уже не ночует в мастерской, ему отвели комнату рядом со спальней самого Шарца. Что ж, на месте наставника он бы с собой поступил именно так. Всегда под рукой — раз, всегда под контролем — два.

Эрик вошел в свою комнату и закрыл дверь.

Да уж, такой богато обставленной комнаты у него никогда не было. Потрясающий камин, весь изукрашенный, как у знатного лорда. Два кресла возле него. Это, верно, чтоб с наставником посиживать, важным наставлениям внимая. Удобный стол. Стул. На столе стопка чистой бумаги, перо и чернильница. Узкое, но удобное ложе — это вам не циновка в храмовой келье. Одеяло, подушки… У него даже ковер на полу есть. Эрик подавил глупое детское желание плюхнуться на ковер и всласть по нему покататься.

"Ученик лекаря должен держаться солиднее".

Не успел Эрик как следует освоиться с внезапно свалившимся на него богатством, как все семейство почтенного доктора пожаловало на вечернюю сказку. С рисунками, а как же иначе?

— Сказка-сказка-сказка! — радостно верещала Кэт.

Сэр доктор зажег аж две масляные лампы, чтобы все-все было видно, а леди Полли принесла разных вкусностей для рассказчика.

— Джон, как тебе не стыдно, ты уже получил свою долю! — возмущенно сказала она сыну, попытавшемуся утащить с подноса пирожное.

— Я все равно не смогу есть и рассказывать, — улыбнулся Эрик. — Пусть мне оставят вон то пирожное, если можно.