Здравствуй, ад!

АЛЕКСАНДР КОНДРАТОВ

ЗДРАВСТВУЙ, АД!

Лирический дневник 1957- 1967

I

Ад — это место, откуда не выбраться. Из ада не убегают: аборигеном ада выход строго запрещен. Оставь надежду, ты, в аду родившийся! Тубо! Я двадцать лет живу в аду…

— Здравствуй, ад!

Ты уже проснулся, ты шумишь, трудовой, деловой, озабоченный. Как всегда: черно-красный и серый. Шустрят твои фургоны, развозя по котлам подопечных, из семейного — в служебный. Начинается день, начинается служба. Служба чертей, служба мучеников. Принудительно-добровольная, как все в аду.

— Здравствуй, ад!

С добрым утром, старик. С добрым утром, дружище! Ты уверен в себе, ты дьявольски спокоен. Еще бы! Ты мудр. Ты гуманен, ты самое лучшее место на свете. Огромное, немыслимое счастье появиться в таком славном и гуманном заведении, где все добротно, выгодно, надежно. Ад на строго добровольных началах: все — за! Никто ничего не желает иного. Да ничего другого никто и не заслужил. Всем по заслугам. Никто не забыт и ничто не забыто. Все идет как положено, как заведено — и в соответствии с мудрыми заветами отцов. Дни мучений. Дни отдыха. Дни отпуска. Все по закону. Все — так!

— Здравствуй, ад!

Я твой сын, твое детище. Все мы — твои дети, все мы, граждане ада, живы, потому что с первого же дня рождения в аду мы мертвы. Я умер относительно недавно, каких-то два десятка лет назад.

Происходило второпях, рабочий день кончался. Третьего октября 1937 года я был заприходован в книгу номер 9, в левую колонку, в конторе, именуемой «СМОЛЕНСК». В котле.

Я родился в пузыре… Сколь слабая защита! Вынули, взвесили, осмотрели…

— Этот?

— Этот.

Да, этот: Кондратов А. М. Саша. Я. Этот.

Приняли, по списку. Нашего полку прибыло! Ад образца осени 37-го года.

— Этот. Саша. А. М. Кондратов. Я.

Была служба, со всеми бланками и протоколами, со свидетельством о рождении в аду и круглой фиолетовой печатью. Ее ставили на ягодицы, так надежнее. С гербом: два котла, трезубец вил и рожа черта с ласковой отеческой улыбкою. При надписи:

— ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Вакханалия была в полном разгаре: я появился вовремя, в самый раз. Все размечено, отрепетировано и отредактировано (цензором, режиссером, директором театра — заодно и зрителем — был товарищ Люцифер; актерами ада были мученики и черти). Все было на мази, добротной и скользящей. Отличная, безотказная система! Продуманная сверху донизу, сверенная с заботливо-четкими чертежами Господа, предварительно испытанная на практике и навеки запущенная в ход, до Страшного Суда.

Места распределены — каждому по способностям. В котлах, у котлов, при котлах. Часы работы и часы досуга, семейные радости в личном котле и общественная служба в котле казенном. Часы положенных мучений, которые, в сущности, также были службою. И для вопящих мучеников и для заботливо пытающих чертей.

В аду служили все: и грешники и черти. Любое, каждое живое существо несло свою службу, бессмысленную службу отпущенно-казенного бытия. Собственно говоря, без этой ежедневной, ежечасной, ежесекундной службы ад не мог бы просуществовать и одного дня (часы досуга, сна и прочего также были службой, только под другим номером, не 224-67-15 или 114-37-45, а службой 235-30-80, 230-42-44, 510-53-72 и т. д.) Мне просто неслыханно повезло — родиться в таком славном месте и так вовремя, так дьявольски-удачно! Только грубая и злобная свинья не испытывала благодарности за этакое счастье, этакий пленительный расклад.

Я — испытывал… Здравствуй, ад!

Выдавалась — гадость. Пожить, на время. Сорок, может быть, 70 лет. Кому как. Смотря по обстоятельствам и генам. И — по заслугам, по поведению в котле. Это строго учитывалось, а как же иначе? Паиньки могли быть спокойны: их поведение каралось нескорою кончиной, умеренной, вполне терпимою, температурою воды в котле (жить в ней — сплошное удовольствие!). Черти могли быть довольны паиньками. Жарясь на сковородке, они шептали: «Мерси!» и «Хорошо…». За это им наливали маслица под ягодицы. Лучшим — сливочного, хорошим — постненького, а наилучшим — оливкового (остальных, непаинек, жарили на машинном масле; без масла было никак нельзя, затруднялась чистка сковородного инвентаря).

Все шло как надо. Все было налажено, и очень хорошо. Недаром ад основан на полной демократии, доверии и взаимной выгоде. Надежно, выгодно, удобно — как в сберкассе. Храните свои жизни в нашем благоустроенном аду!

Все было так, как надо, как положено, как подобает быть во всяком уважающем себя аду. Больше того: ад прогрессировал, переходя на новую, более прогрессивную технику. Он перестраивал свою работу на новый лад, рациональный и научный, математически рассчитанный, спланированный по-научному. Появлялись инженеры-теплотехники с дипломами, создавались комиссии котлонадзора, вводилась сложная и строгая система учета, и предполагалось, в ближайшие же годы, ввести новые звания: «черт-техник», «черт-инженер» и даже «черт-конструктор».

Котлы были покрыты белою эмалью изнутри и красною — снаружи. Температура воды регулировалась с точностью до двух десятых градуса! В котлах за мучениками велся строгий врачебный контроль. Могли ли об этом мечтать наши дедушка-с-бабушка? Следить за состоянием здоровья подопечных мучеников — ведь это же неслыханный прогресс в нашем аду!

Ад становился все более гуманным. Мучения и пытки велись самым строгим научным способом. Без перегревов, без излишеств, так, как требовалось выверенным регламентом, так, как полагалось делать в благоустроенном и процветающем год от года аду.

Зачем? Стимулов было хоть пруд пруди. Во-первых, были очень честные и гуманные черти, которые, по доброте душевной, не могли спокойно видеть бессмысленных мучений. И они стремились свести к оптимуму — вплоть до минимума! — отпущенную дозу адских мук. А многие из гуманистов-реформаторов и сами когда-то побывали в котлах и на собственной шкуре поняли, как нелепы и обидны лишние, внеплановые мучения в аду.

Впрочем, лишние мучения вызывали и лишние расходы, не говоря уже о лишних хлопотах. Поэтому среди реформаторов (и это было во-вторых) были черти, абсолютно безразличные к липшим, да и вообще любым, мучениям. Их интересовала лишь экономическая рентабельность, рациональное обслуживание котлов, четкий график дежурства чертей, словом, максимально эффективный режим работы ада. «Максимум эффекта при минимуме затрат!» — таков был лозунг реформаторов-экономистов. И они его с завидною настойчивостью претворяли в ад.

Имелись третьи, старавшиеся ради самой идеи, ради чистого знания, во имя науки. Самые изобретательные и активные, они, действительно, буквально на глазах меняли ад. Из старинного, рутинного, громоздкого, технически отсталого заведения, он превращался в прекрасно смазанную и безотказно действовавшую машину, охватившую своими щупальцами-приводами весь мир и безотказно функционировавшую круглые сутки на полном ходу. Мечтой реформаторов-научников был ад-автомат, без чертей, с одними мучениками (в мученики предполагалось перевести и оставшихся без работы чертей, за исключением, конечно, руководства, спецслужб и самих реформаторов). А самые смелые, правда, в утопиях полагали, что в будущем можно обойтись и без мучеников, создав полностью механизированный ад-автомат.

Имелись и четвертые, мудрые руководители, хвостатые Отцы, вожди с рогами. Они понимали суть дела: если не менять, то рано или поздно ад взорвется, лопнет, как бомба, как мыльный пузырь. И тогда черти поменяются местами с мучениками. Так не раз уже случалось, и мученики превосходно справлялись с функциями чертей.

Шли на реформы, реконструкции, перестановки. Модернизацию оборудования и химизацию мучений. Успокаивали консерваторов, возмущенных переменами. Отечески выговаривали чертям-садистам, переусердствовавшим во внеплановом мучительстве. Выслушивали реформаторов и шли на уступки… Не меняя главного, не меняя сущности: адской сущности, сущности бессмысленного и мучительного бытия.