Дама с рубинами

Опять засияло солнце в доме. Не отходивший от постели ребенка в. часы опасности господин Лампрехт вновь выпрямил свой стан, во взгляде и движениях его опять появился огонь, все даже говорили, что никогда в жизни у него не было такого победоносного, вызывающего вида, как теперь. К тому же он исполнил свое намерение поселиться на некоторое время в комнатах покойницы Доротеи, и даже коридор был теперь отделен от галереи всегда запертой дверью.

Дедушка, который, вернувшись из Гермелебена в ту ужасную ночь, поскакал сейчас же, не сходя с лошади, в город, теперь балагурил и шутил опять со своей обычной грубоватой веселостью. Но когда его любимице позволено было встать с постели на целых полдня, он не выдержал и уехал, со смехом прокричав с лошади на прощание, что его выгоняет из дому проклятый крикун, избалованная бестия в верхнем этаже.

Два дня спустя, уехал и господин Лампрехт, надолго, как говорили люди в конторе. Маленькая Маргарита удивленно взглянула в его лицо, когда он наклонился, прощаясь с нею, и обещал прислать замечательные подарки.

– Я никогда еще не видела папу таким, он выглядел страшно довольным, но странным со своими сверкающими глазами, – говорила она.

– Еще бы, – сказала тетя Софи. – Он радуется, что его маленькая беглянка выздоровела и, окончив дела, он поедет в Италию, а может быть, и дальше. Ему хочется еще раз посмотреть свет, да это и хорошо.

Когда выздоровевшую девочку выпустили– на воздух, липы перед ткацкой уже потемнели, как перед началом осени, на кустах роз, будто упавшие с неба кровавые капли, виднелись последние красные цветы и на блестящей поверхности бассейна плавали первые осенние листья.

Многое переменилось, но самое удивительное было то, что папа жил там, наверху, во время болезни Гретхен, и теперь, после его отъезда, проветривали эти комнаты. Окна были широко открыты, через них была видна чудесная живопись на потолке большой комнаты в три окна и зеленый шелковый балдахин над кроватью в спальне.

Маленькая Маргарита задумчиво смотрела вверх: из той комнаты с великолепной живописью на потолке вышла тогда окутанная вуалью фигура, из второй двери по коридору показалась ее ножка в изящном башмачке. Маргарита после болезни помнила все необычайно ясно, но больше об этом не говорила, с нее было достаточно, что никто не слушал и не отвечал на ее вопросы, когда она об этом заговаривала – она, конечно, не знала, что доктора признали видение в коридоре началом нервной болезни.

На открытой галерее пакгауза сегодня тоже была мертвая тишина, только ветерок пробегал иногда по зеленой листве жасмина, своевольно играя остроконечными листьями. В уютной комнатке, где пахло резедой, вероятно, сидела женщина с милым лицом, полная материнской нежности, и горевала, потому что прелестная Бланка сегодня рано утром тоже уехала, наверно, на место гувернантки в далекую Англию, как сказала утром Бэрбэ тете Софи.

Это известие разогнало утреннюю дремоту Маргариты, и она плакала потихоньку от тети Софи и Бэрбэ, уткнувшись носом в подушку. Теперь девочка сидела одна под липами, Рейнгольд ушел за своим ящиком с кубиками. Вдруг она увидела Бэрбэ, которая несла что-то под фартуком и бросала испытующие взгляды на окна верхнего этажа главного дома.

– Фрейлейн Софи знает об этом, и позволила дать тебе это, Гретхен, но госпожа советница не должна видеть, – сказала она. – Когда ты была больна, красивая девушка поджидала меня по целым часам на галерее, чтобы узнать о твоем здоровье. Но во двор она ни разу не выходила все время, пока жила здесь, – уж очень гордые люди твой папа и бабушка, не выносят никакой фамильярности. Ну а сегодня ранехонько, когда я брала из бассейна воду для кофе, она сошла ко мне уже в шляпе с вуалью, с дорожной сумкой через плечо, бледная как смерть и с заплаканными глазами – она ведь уезжает далеко. И сказала, чтобы я тебя расцеловала за нее и передала тебе вот это.

Вынув из-под фартука маленький белый сверток, она положила его на садовый стол; девочка развернула бумагу и радостно вскрикнула, увидев красивую вышитую сумочку.

– Тише, тише, Гретхен, не кричи так, – уговаривала Бэрбэ. – Сегодня поутру уже была история, и нехорошо это было со стороны советницы, сказать по правде. Ну что ж из того, что молодой Герберт пришел как раз в ту пору со стаканом к колодцу, как он приходит каждое утро в– последнее время. – Он выглядел совсем больным и прямо подошел к девушке – я думаю, хотел что-то сказать, может быть, пожелать счастливого пути или вообще сказать какой-нибудь привет; но в ту минуту явилась госпожа советница, на ней был ночной чепчик, а капот надет так, словно она вскочила в него прямо с постели. Она взглянула на девушку, точно хотела ее проглотить, а та поклонилась ей и пошла к своим родителям, которые ждали ее под воротами.

– Знаешь, Гретхен, наша герцогиня не могла бы держать себя с большей гордостью и благородством, чем эта дочь живописца, а по красоте-то их и сравнить нельзя. Вот эта-то гордость и рассердила так твою бабушку, что не успела я опомниться – она открыла у меня в руках сверток и заглянула в него. «Это для Гретхен, госпожа советница!» – говорю я. «Да, – сказала она громким, злым голосом. – Как же смеет фрейлейн Ленц дарить что-либо на память моей внучке?» И это должны были слушать бедная девушка и ее родители! Молодому господину это было так же неприятно, как и мне, он с ужасом взглянул на мать и опрометью кинулся в дом. Вот какая была история, Гретхен! Госпожа советница хотела отнять у меня сверточек, но я от нее убежала, а фрейлейн Софи говорит, что она не понимает, почему тебе нельзя носить эту сумочку.

Глава седьмая

Город Б. не был герцогской резиденцией, но благодаря здоровому климату и прекрасному расположению стал любимым летним местопребыванием правителя, несмотря на то, что в замке, не слишком внушительном и по внешнему виду, с трудом размещался придворный штат.

Ежегодно пятнадцатого мая, независимо от того, установилась ли погода, из резиденции тянулась вереница экипажей и вслед за тем начинали гостеприимно дымиться трубы замка. На улицах мелькали ливреи герцогских слуг, перед знатными домами останавливались экипажи придворных, делающих визиты. Дом Лампрехтов был одним из немногих коммерческих домов, пользовавшихся этим преимуществом благодаря тому, что к госпоже советнице Маршаль все так же благосклонно относились при дворе, как и десять лет назад. Да, целых десять лет прошло с того несчастного «дня беления», когда маленькая Маргарита, страшась пансиона, убежала в Дамбах.

Лучи герцогской милости освещали, разумеется, и всех, кто состоял в близком родстве со старой дамой; так, например, владелец фирмы «Лампрехт и сын» был единственным коммерции советником в городе Б., поскольку его светлость редко кого удостаивал этого звания. И Болдуин Лампрехт не был нечувствителен к такому отличию: люди, имевшие с ним торговые сношения, говорили, что с ним даже трудно вести дела из-за его отталкивающего мрачного высокомерия. Прежняя внешняя любезность его совсем исчезла, уже несколько лёт никто не видел его улыбки.

«Ужасная меланхолия – наследственная болезнь Лампрехтов», – говорил, пожимая плечами, домашний доктор в объяснение угрюмости хозяина дома. А госпожа советница усердно кивала головой в подтверждение его слов – да-да, это было не что иное, как старинная наследственная болезнь. Но тетя Софи зло смеялась, когда слышала столь мудрое мнение.

«Конечно, ничего больше! – повторяла она с иронией. – Не может же это быть тоска по нормальной семейной жизни. Боже сохрани! Он должен до сих пор благодарить Бога, что много лет тому назад имел жену, и до самой смерти жить воспоминаниями. Я бы еще, пожалуй, ничего не сказала, оставь она бедному вдовцу парочку здоровенных мальчишек, но Рейнгольд – несчастный ребенок, за жизнь которого дрожат самого его рождения».

Действительно, за жизнь Рейнгольда Лампрехта продолжали бояться все в доме. Он страдал пороком сердца, и ему было запрещено всякое душевное и телесное напряжение. Сам он едва ли чувствовал лишение радостей молодости, так как вся его жизнь проходила в занятиях делами. Но когда коммерции советник видел долговязого, тщедушного, аккуратного, как старик, счетчика за конторкой, которому было все равно – осыпаны ли деревья белоснежными цветами или хлопья настоящего снега кружатся перед окнами, на лице его появлялось выражение досады и гнева, и он бросал горький, презрительный взгляд на слабого, ничтожного будущего представителя дома Лампрехтов.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.