Прощай, невинность!

Сюзанна вновь обрела голос:

— К чему все это?

— Я как раз хотел задать вам тот же самый вопрос, — мрачно откликнулся Эдвард.

— Я имею право знать о ваших намерениях, сэр.

— А я имею право проявить сострадание к любому человеческому существу.

Сюзанна уже не пыталась быть вежливой.

— Ха! — воскликнула она, останавливая взгляд на бедрах Эдварда. — Мне прекрасно известно, какого рода сострадание вы хотели бы продемонстрировать моей дочери, мистер Деланца! Ваше сострадание слишком явно проявилось вчера вечером!

Он стоял выпрямившись, его голубые глаза сверкали, но на щеках появился чуть заметный румянец.

— Вы не в состоянии объяснить мне причины вашего великодушия. Вы задумали совратить мою дочь, разве не так? — Сюзанна как бы со стороны слышала собственный голос — высокий, почти истеричный.

Он громко вздохнул.

— Нет, не задумал. И даже мысль об этом оскорбляет меня. Боже! Я никогда не стал бы совращать невинную девицу!

— Нет? — Сюзанна недоверчиво рассмеялась.

— Нет. — Он произнес это твердо, его подбородок напрягся. — Я не имею привычки губить невинность, миссис Ральстон, вопреки всем слухам, которые могли дойти до вас.

Но перед глазами Сюзанны стояла пугающая картина: Эдвард обнимает Софи. И это предвещало гибель…

— Так, значит, вы намерены ухаживать за ней и со временем сделать предложение? — насмешливо спросила она.

Глаза Эдварда потемнели.

— Нет.

— Я так и думала! — воскликнула Сюзанна.

— Вы слишком возбуждены, хотя к тому нет причины, — спокойно сказал Деланца.

— Нет! Я не возбуждена! Просто вы ведете себя нагло… неслыханно нагло! — Сюзанна окончательно вышла из себя, что случалось с ней крайне редко — если не считать тех лет, когда рядом с ней был Джейк. — Я знаю вас, мистер Деланца, меня вам не одурачить! Видите ли, вы слишком похожи на моего первого мужа, а он был всего лишь сексуально озабоченным пройдохой, к тому же парвеню, выскочкой. Так что направьте свое обаяние на кого-нибудь другого и в другом месте. Ваше обаяние и вашу похоть. Я вас предупреждаю!

— Вы слишком уж бурно проявляете материнские чувства. Интересно было бы знать истинные причины вашего беспокойства.

— Моя дочь невинна, мистер Деланца! И я не хочу видеть, как она страдает! — Сюзанна задрожала, подумав о Джейке. — А человек вроде вас может причинить ей только страдания!

— Я ничем не огорчу вашу дочь, миссис Ральстон, это я обещаю.

Сюзанна расхохоталась:

— Мужчины вроде вас могут обещать все, что угодно, лишь для того, чтобы нарушить обещание. Слушайте меня внимательно, мистер Деланца. Софи до сих пор не интересовалась мужчинами, а вы намерены пробудить в ней такие желания, которым лучше умереть, не родившись! Я запрещаю вам это!

— Что вас так пугает? — резко спросил он. Взгляд его был тверд, как те бриллианты, что испортили его репутацию. — Если Софи до сих пор не замечала мужчин, то, черт побери, ей пора уже и начать это делать! Тогда, возможно, она забудет о своем нелепом намерении остаться старой девой. И я думаю, именно вам следует пробудить в ней интерес к замужеству. Ведь если этот интерес не проснется, как вы сумеете найти ей мужа?

— Это не ваше дело! — Сюзанна была в бешенстве… и куда больше напугана его вниманием к Софи, чем прежде. Но, сдержавшись, она выразительно добавила: — К вашему сведению, сэр, я поддерживаю намерение Софи остаться незамужней.

Он изумленно уставился на нее:

— Что?!

— Софи страстно любит живопись. И не хочет обзаводиться семьей… никогда. Слава Богу. Это лишь к лучшему, если учесть все обстоятельства.

Эдвард явно не верил ей.

— Это уж слишком предусмотрительно с вашей стороны, миссис Ральстон.

Но с Сюзанны было довольно. Она шагнула вперед.

— Я сумею защитить ее от пройдох вроде вас и от куда более тяжелого испытания… я не позволю ей понять, что ни один мужчина не захочет взять в жены калеку. Так что оставьте нас в покое, мистер Деланца, прежде чем вы зароните нелепые мечтания в ее голову. — И Сюзанна насмешливо закончила: — Ну, разве что вы сами захотите жениться на ней.

Эдвард смотрел на нее как на какое-то невиданное чудовище. Сюзанна продолжала севшим голосом:

— Думаю, для всех будет лучше, если вы уедете. Вы вмешались в жизнь Софи, а мне это не нравится. Мне очень жаль, мистер Деланца, но я вынуждена просить вас покинуть мой дом.

Последовало долгое молчание. Сюзанна твердо решила добиться своего. Эдвард не проявлял никаких чувств. Наконец он сказал:

— Если вы и в самом деле не хотите, чтобы она страдала, перестаньте называть ее калекой и обращаться с ней, как с калекой.

Сюзанна задохнулась от такой наглости. Эдвард, холодно улыбнувшись, поклонился:

— Поскольку вы никак не можете успокоиться, миссис Ральстон, я уеду сию же минуту.

С этими словами он вышел из музыкальной комнаты.

Стоя перед домом, Эдвард ждал экипажа, который должен был отвезти его в город. Он небрежно прислонился к обшитой белыми досками стене дома и курил. Сверкающая белизной подъездная аллея, выложенная битыми ракушками, тянулась от широко открытых кованых ворот и, огибая дом, уходила к каретным сараям, конюшням и домикам слуг. За воротами, по дороге, проехало несколько велосипедистов, с полдюжины экипажей; вот к дому свернул блестящий черный «баббл», за рулем которого сидел улыбающийся молодой человек в плаще, кепи и защитных очках. На заднем сиденье автомобиля расположились три молодые леди, также одетые для автомобильной прогулки; они визжали от страха и удовольствия и громко смеялись.

Эдвард чуть улыбнулся, автомобиль отвлек его от неприятных размышлений и гложущего чувства вины. Он не сумел увидеть Софи, хотя очень на это надеялся, и не попрощался с ней.

Она не спустилась к завтраку, не участвовала в утренней прогулке с другими гостями. Эдвард вспоминал, как сильно она хромала прошлым вечером, вспоминал, как распухла ее лодыжка, и гадал, не осталась ли девушка на весь день в постели. Он говорил себе, что его отъезд без прощания не так уж и страшен: все равно он скоро увидит Софи в городе. Он твердо это решил.

Эдвардом двигало странное побуждение защитить Софи. Ему было абсолютно ясно — она нуждается в защите.

Он поморщился, вспомнив о Сюзанне Ральстон. Конечно, в ее желании оградить дочь от его посягательств нет ничего необычного, Эдвард скорее удивился бы, если бы она не бросилась в драку, заметив его внимание к Софи. Но за словами и действиями Сюзанны Ральстон кроется еще и что-то другое, не имеющее отношения к материнскому инстинкту. Эдвард никак не мог разобраться, понимает ли сама Сюзанна, насколько она жестока. Он надеялся, что эта жестокость не намеренная. Зачем Сюзанне сознательно клеймить дочь, называя ее калекой? Но возможно, она что-то выигрывает от этого? И как она могла согласиться с решением Софи не выходить замуж? Каждая мать надеется, что ее дочь удачно построит семью и будет жить в покое и безопасности.

Эдвард тяжело вздохнул. Вопреки желанию ему снова вспомнилась Южная Африка. Перед его глазами возникла бесконечная мерцающая равнина, обожженная немыслимым зноем. Острая вонь ударила в нос — вонь горящей плоти, горящего мяса людей и животных и обуглившейся земли, дерева, зерна…

Политику выжженной земли придумали британцы, но очень скоро и буры подхватили ее. А ведь жертвы этой политики были ни в чем не повинны. Эдвард видел обгоревшие тела детей и взрослых, мужчин и женщин. Он на собственном опыте убедился, что жизнь хрупка и драгоценна.

И он повидал немало калек. Настоящих калек. Он видел мужчин, лишившихся в бою и глаз, и рук, и ног. Однажды он видел даже чудовищный обрубок человека, потерявшего все свои конечности. И этого он никогда не забудет.

А Софи не калека. Эдвард вспомнил, как вчера вечером одно краткое мгновение держал ее в объятиях. Теплая, женственная, прекрасная… Он подумал о ее хромоте. Да, Софи не совершенство, но разве совершенство существует на свете? Она юная, прелестная, очень талантливая и удивительно живая. Но она еще не научилась жить.